След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше

На уровне груди виднелся прибитый к столбу листок тонкой льняной бумаги.

– Недешевая, однако, бумажка, – пробормотал Эмансипор. – Странно, что она так долго висит.

И тут он увидел в правом нижнем углу незаметный защитный знак. Не какое-то мелкое заклинание вроде наведения чирьев на всю родню для любого, кто похитит сдуру листок, или даже чего-нибудь посерьезней, облысения, там, или бесплодия, – внутри круглого знака был искусно изображен череп.

– Клянусь бородой Беру, – прошептал Эмансипор. – Смерть. Да клятый листок переживет сам этот столб.

Он с опаской подошел ближе, пытаясь разобрать слова. В объявлении узнавалась рука наемного писаря, причем весьма умелого. Будь Риз трезв, он мог бы, сопоставив все эти детали, сделать определенные выводы. Но Эмансипор был пьян и сам знал об этом, а серьезные размышления требовали больших усилий. Он понимал, что поступает легкомысленно, но страшная перспектива вернуться к Субли и признаться, что не нашел работу, вынуждала рискнуть.

Упершись рукой в столб, он склонился над объявлением и прищурился. К счастью, запись была короткой.

«Требуется слуга. Полная занятость. Работа включает поездки. Плата обсуждается индивидуально, в зависимости от опыта. Обращаться в гостиницу „Печальник“».

«В гостиницу „Печальник“?.. Да это ведь совсем рядом, меньше чем в квартале отсюда. „Работа включает поездки“… Худов клобук, это значит… Ага, именно то и значит, то есть… – Эмансипор почувствовал, как его губы растягиваются в широкой улыбке, и сердце екнуло от неподдельной радости. – Отдам жене деньги, а сам уеду отсюда подальше. На школу крысенышам хватит, а я буду далеко-далеко. Хе-хе».

Рука Риза соскользнула со столба, и в следующее мгновение он понял, что лежит на булыжниках, уставившись в безоблачное ночное небо. Болел нос, но не сильно. Сев, он огляделся вокруг, чувствуя, как кружится голова. Площадь была пуста, не считая нескольких таращившихся на него из переулка мальчишек, явно недовольных, что прохожий пришел в себя.

– Думайте что хотите, – проговорил Эмансипор, поднимаясь на ноги, – а я прямо сейчас пойду и устроюсь на работу. – Пошатываясь, он ощупал камзол и свои кучерские бриджи, но было слишком темно, чтобы разглядеть, в каком они виде. Понятно, что пропитаны потом, еще бы – камзол из плотной шерстяной ткани, жмущий в плечах и с длинными рукавами в тугих обшлагах. – Будем надеяться, у них там найдется форменная одежда, – пробормотал Риз. – Может, даже пошитая на заказ. Так… «Печальник», стало быть. Значит, мне вон туда.

Путь, казалось, занял целую вечность, но в конце концов Эмансипор различил над входом в узкую четырехэтажную гостиницу вывеску с изображением плачущего человечка. Фонарь под вывеской отбрасывал желтый свет на прислонившегося к резному косяку двери привратника. С его кожаного пояса свисал солидного вида тесак; при виде приближающегося Эмансипора мясистая рука стража мгновенно легла на рукоять.

– А ну, проваливай отсюда, приятель! – прорычал он.

Эмансипор остановился на краю светового круга, слегка покачиваясь.

– Вообще-то, у меня тут встреча, – сказал он, выпрямившись и гордо выпятив подбородок.

– Сильно сомневаюсь.

– Я слуга. Пришел наниматься на работу.

Привратник нахмурился, почесывая нависающий лоб:

– Вряд ли ты долго проработаешь, судя по твоему виду и запаху, которым от тебя разит. Хотя… – Он снова почесал лоб и ухмыльнулся. – Хотя ты пришел вовремя. В смысле, хозяева, похоже, еще не спят. Заходи и скажи писарю, он тебя проводит.

– Так и сделаю, добрый человек.

Привратник открыл дверь, и Эмансипор, осторожно ступая, сумел угодить в нее, не ударившись о косяк. Дверь за ним закрылась, и он помедлил, моргая от яркого света полудесятка свечей, расставленных на полках напротив вешалки для одежды. Судя по золоченой чаше, расположенной под свечами, здесь поклонялись богине Д’рек.

Шагнув ближе, он заглянул в чашу и увидел копошащуюся массу белых червей, порозовевших от крови какого-то несчастного животного. Эмансипор уперся руками в стену, чувствуя, как к горлу подступает пенистый горький эль, и, за неимением поблизости ничего другого, его вырвало прямо в чашу.

Черви судорожно задергались, утопая в янтарной желчи с клочьями пены.

С трудом держась на ногах, Риз обтер рот и край чаши и отступил от стены. В воздухе висел густой аромат стиггских благовоний, сладковатый, будто пахло гниющими фруктами; он понадеялся, что запах замаскирует вонь от блевотины. Подавив очередной рвотный рефлекс, он осторожно вздохнул.

– Ну кто там еще? – Справа от него послышался голос.

Эмансипор увидел вышедшего из полумрака сгорбленного худого старика с пальцами, измазанными чернилами. Заметив Риза, писарь резко выпрямился, яростно сверкая глазами:

– Болван Дальг совсем уже из ума выжил? Впускает невесть кого! – Он устремился вперед. – А ну, пошел вон!

Старик взмахнул было руками, но тут же в тревоге замер, услышав, как Эмансипор заявил в ответ:

– Следите за своими манерами, сударь! Я просто задержался, чтобы принести жертву… э-э-э… Червю Осени. Я опытный и умелый слуга, к вашему сведению. Прибыл в точности, как было велено. Извольте отвести меня к своему хозяину, и побыстрее.

«Пока я не принес еще одну жертву, да простит меня Д’рек», – подумал он.

На морщинистом лице писаря сменилась целая гамма чувств, он испуганно уставился на посетителя. Старик облизал черным кончиком языка высохшие губы и неожиданно улыбнулся завороженно смотревшему на него Эмансипору:

– Что, обхитрил меня? Умно, сударь. – Он постучал пальцем по кончику носа. – Ладно. Ведает Огнь, я и сам явился бы наниматься к этим двоим только в таком виде – не то чтобы я желал твоим хозяевам зла, имей в виду. Но я не глупее любого другого, и вонючий пьяница как нельзя лучше подходит и этому часу, и тени, которую отбрасывают они оба, и всем их манерам, ну и так далее. Учти, – он протянул Эмансипору руку и повел его к лестнице, что вела в комнаты, – тебя, скорее всего, прогонят, ведь это первая твоя ночь и все такое, но тем не менее. Хозяева квартируют на верхнем этаже – там лучшие комнаты в доме, если не обращать внимания на летучих мышей под крышей. Но могу поспорить, им это только в радость.

Подъем по лестнице и опорожненный желудок слегка протрезвили Эмансипора. К тому времени, когда они добрались до четвертого этажа, прошли по узкому коридору и остановились справа перед последней дверью, Риз начал понимать, что болтовня писаря, сколь бы путаной она ни была, характеризует его новых работодателей несколько странным образом.

«Новых работодателей? Так меня уже наняли? Нет, что-то не припоминаю…»

Эмансипор попытался сообразить, что это может означать, но безуспешно. Он в достаточной степени пришел в себя, чтобы расчесать пальцами свои тронутые сединой волосы, пока писарь, тяжело дыша, скребся в дверь. Вскоре прогрохотал засов, и дверь бесшумно распахнулась.

– Милостивый сударь, – поспешно проговорил писарь, наклонив голову, – пришел ваш новый слуга.

Поклонившись еще ниже, он двинулся обратно к лестнице.

Глубоко вздохнув, Риз поднял глаза и встретил суровый взгляд стоявшего перед ним человека. При виде его безжизненных серых глаз Эмансипор почувствовал, как по спине пробежал холодок, но ему удалось не дрогнуть и не потупить взор, разглядывая незнакомца, пока тот изучал его самого. На вид новому хозяину было чуть более сорока. Глубоко посаженные глаза на бледном угловатом лице, высокий, почти квадратный лоб, длинные седеющие волосы, зачесанные назад и завязанные хвостом, как у матроса. Тронутая проседью остроконечная бородка на решительном энергичном подбородке. Мужчина был одет в длинный, отороченный мехом утренний халат (пожалуй, чересчур теплый для Скорбного Минора), а его руки с длинными пальцами без единого перстня были сложены на шелковом поясе.

Эмансипор откашлялся.

– Ваше премногоблагородие! – рявкнул он и тут же подумал: «Проклятье, слишком уж громко».

Кожа в уголках глаз незнакомца слегка натянулась.

– Я Эмансипор Риз, – уже не столь громогласно продолжал Эмансипор. – Могу работать слугой, кучером, поваром…

– Да вы пьяны, – сказал незнакомец с акцентом, какого Риз никогда прежде не слышал. – И нос у вас разбит, хотя, похоже, уже почти не кровоточит.

– Приношу свои нижайшие извинения, сударь, – сумел выговорить Эмансипор. – В том, что я пьян, я виню свое горе. А в том, что у меня сломан нос, я виню деревянный столб или, может, булыжники.

– Горе?

– Скорблю по поводу ужасной личной трагедии, сударь.

– Какое несчастье. Ладно, заходите, господин Риз.

Комнаты за дверью занимали четверть верхнего этажа. Их роскошную обстановку составляли две большие кровати с балдахинами, накрытые мятыми простынями, письменный стол с выдвижными ящиками и кожаной подушечкой для локтей, а также низкий табурет перед ним. Стены украшали скверные фрески, вделанные в дешевые панно. Слева от стола находился большой платяной шкаф, с открытыми дверцами и пустой внутри. Возле него располагался вход в ванную, отгороженную расшитой бисером занавеской из мягкой кожи. Вдоль стены выстроились четыре потертых дорожных сундука высотой по грудь; лишь один из них был открыт, и в нем виднелась превосходная одежда в иноземном стиле, висящая на железных вешалках. Больше в комнате никого не было, но в ней ощущалось присутствие кого-то еще, что подтверждалось смятой постелью. Единственным по-настоящему странным предметом в комнате был кусок серого сланца величиной с тарелку, лежавший на ближней кровати. Хмуро взглянув на него, Эмансипор вздохнул и одарил незнакомца безмятежной улыбкой; тот спокойно стоял возле двери, уже закрытой и запертой на засов.

«Высокий. Легче будет притворяться, что кланяешься».

– Кто-нибудь может вас рекомендовать, господин Риз?

– Да, конечно! – Эмансипор вдруг обнаружил, что беспрерывно кивает. Он попытался перестать, но не смог. – Моя жена, Субли. Мы вместе уже тридцать один год…