Воспламеняющая

– Тем, который вырвал себе глаза, – безмятежно ответил Энди.

Ральф Бакстер улыбнулся и похлопал Энди по руке.

– Зрительные галлюцинации, да?

– Вовсе нет, – подала голос Вики. – Я тоже это видела.

– Вы думаете, что видели, – ответил аспирант, который не был аспирантом. – У вас одна и та же галлюцинация. Парень, лежавший у доски, выдал мышечную реакцию. Что-то вроде судорог. Никаких вырванных глаз. Никакой крови.

Он собрался уходить.

– Друг мой, невозможно увидеть общую зрительную галлюцинацию без предварительного обсуждения. – Энди чувствовал себя невероятно умным. Его логика выглядела безупречной, бесспорной. Он держал старину Ральфа Бакстера за яйца.

Ральф улыбнулся, нисколько не утратив присутствия духа.

– С этим препаратом все возможно, – ответил он. – Я скоро, идет?

– Конечно, Ральф, – согласился Энди.

Ральф остановился, вернулся к кушетке, на которой лежал Энди. Вернулся в покадровой съемке. Задумчиво посмотрел на Энди. Тот улыбнулся в ответ широкой, глупой, обдолбанной улыбкой. Я тебя снова подловил, старина Ральф. Опять ухватил за яйца. И тут на него выплеснулся ушат информации о Ральфе Бакстере, прорва всякого и разного: ему тридцать пять, в Конторе он шесть лет, до этого два года в ФБР, он…

За свою карьеру убил четверых, троих мужчин и одну женщину. После смерти изнасиловал ее. Независимый журналист, работала на агентство Ассошиэйтед Пресс и узнала…

Данный момент получился скомканным. Однако значения это не имело. Внезапно Энди понял, что не хочет этого знать. Улыбка увяла. Ральф Бакстер все смотрел на него, и Энди потащило в черную паранойю, которую он помнил по двум прошлым улетам с ЛСД… только еще более глубокую и пугающую. Он понятия не имел, каким образом столько узнал о Ральфе Бакстере – и как ему стали известны имя и фамилия мнимого аспиранта, – но ужасно боялся, что, расскажи он все это Бакстеру, его наверняка вынесут из аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла» так же быстро, как и парня, вырвавшего себе глаза. А может, это действительно была галлюцинация? Странное происшествие теперь казалось совершенно нереальным.

Ральф все смотрел на Энди. Постепенно губы Ральфа растягивались в улыбке.

– Видишь? – мягко сказал он. – С «Лотом шесть» случается всякое.

Он ушел. Энди облегченно выдохнул. Взглянул на Вики, и она смотрела на него, в широко раскрытых глазах читался испуг. Она слышит мои эмоции, подумал Энди. Как по радио. Так что сдерживайся. Помни, что она улетела, чем бы это дерьмо ни было!

Он улыбнулся Вики, и через мгновение она нерешительно улыбнулась в ответ. Спросила, что не так. Он ответил, что не знает, может, и ничего.

(но мы не разговариваем… ее губы не двигаются)

(правда?)

(вики? это ты?)

(это телепатия, энди? так?)

Он не знал. Но чем-то это было. Энди закрыл глаза.

Они точно аспиранты? – спросила она встревоженно. Они какие-то другие. Это наркотик, Энди? Я не знаю, ответил он, не открывая глаз. Я не знаю, кто они. Что случилось с тем парнем? Которого они унесли? Он открыл глаза и посмотрел на Вики, но она качала головой. Не помнила. Энди удивился, но тут же с ужасом осознал, что и сам едва помнит. Казалось, прошли многие годы. У него начались судороги, у того парня, верно? Мышечная реакция, вот и все. Он…

Вырвал себе глаза.

Но имело ли это значение? По большому счету?

Рука, взметнувшаяся среди белых халатов; рука утопающего.

Но это случилось давным-давно. Где-то в двенадцатом столетии.

Окровавленная рука. Бьет по учебному плакату. Плакат с дребезжащим чавканьем наматывается на валик.

Лучше плыть по течению. Вики снова казалась встревоженной.

Зазвучала музыка, полилась из потолочных динамиков, что-то приятное… куда приятнее мыслей о судорогах и вырванных глазах. Музыка нежная и при этом величественная. Гораздо позже Энди решил (обсудив с Вики), что это был Рахманинов. И впоследствии, заслышав Рахманинова, он, пусть и смутно, вспоминал бесконечное, выпавшее из времени время, проведенное в аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла».

Что там было реальностью, а что – галлюцинацией? Двенадцать лет Энди Макги возвращался к этому вопрос у, но ответа так и не нашел. В какой-то момент вещи начали летать по комнате, словно задул ветер, которого он, Энди, ощутить не мог. Бумажные стаканчики, полотенца, манжета тонометра, град ручек и карандашей. В другой момент, вроде бы позже (или раньше – восстановить хронологию событий не получалось), один из участников эксперимента забился в припадке, за которым последовала остановка сердца… а может, так показалось. Его лихорадочно пытались вернуть к жизни. Сначала дыханием рот в рот, потом уколом в грудную клетку, наконец, с помощью какого-то аппарата: аппарат громко завывал и был оснащен двумя черными чашками, подсоединенными к толстым проводам. Энди вроде бы помнил, как один из аспирантов орал: «Разряд! Разряд! Ох, дай их мне, козел!»

Потом он вроде бы спал, впадая в забытье и вырываясь из него. Разговаривал с Вики, и они делились друг с другом подробностями своей жизни. Энди рассказал об автомобильной аварии, которая унесла жизнь матери, о том, как следующий год провел у тетки, от горя пребывая на грани нервного расстройства. Вики рассказала, что однажды подросток, которого оставили приглядывать за ней, семилетней, попытался ее изнасиловать, и теперь она ужасно боится секса, а еще больше боится, что она фригидная, и это стало самой главной причиной, которая привела к разрыву с ее парнем. Он слишком… давил на нее.

Они рассказывали и многое другое, о чем мужчина и женщина обычно говорят, лишь прожив вместе немало лет… и такое, о чем никогда не говорят, даже в темноте супружеской спальни, которую делили десятилетия.

Однако говорили ли они?

Этого Энди так и не узнал.

Время остановилось, но все-таки текло.

13

В себя он приходил постепенно. Рахманинов стих… будто и не звучал вовсе. Вики мирно спала на соседней кушетке, прижав руки к груди, словно ребенок, заснувший, произнося вечернюю молитву. Энди смотрел на нее и понимал, что в какой-то миг влюбился. Влюбился по уши и бесповоротно, двух мнений тут быть не могло.

Через какое-то время он огляделся. Несколько кушеток пустовали. В помещении оставались только пятеро участников эксперимента. Некоторые спали. Один сидел на кушетке, и аспирант – совершенно обычный аспирант, молодой человек лет двадцати пяти – задавал ему вопросы и записывал ответы на лист бумаги, закрепленный на планшете. Очевидно, участник эксперимента сказал что-то забавное, и оба приглушенно рассмеялись, как смеются, зная, что рядом кто-то спит.

Энди сел, попытался понять собственное состояние. Самочувствие – прекрасное. Улыбнулся – получилось отлично. Мышцы не болели, никаких тебе судорог. Его переполняли жажда жизни и бодрость, все органы чувств идеально настроены, он словно родился заново. Он помнил, как точно так же просыпался в детстве по субботам, зная, что велосипед ждет его в гараже, стоит на подножке, а впереди у него целый уик-энд, ярмарка грез, где все аттракционы – бесплатные.

Другой аспирант подошел к нему.

– Как самочувствие, Энди?

Энди посмотрел на него. Тот самый парень, который втыкал иглу ему в вену… когда? Год тому назад? Он потер ладонью по щеке и услышал скрежет щетины.

– Чувствую себя Рипом ван Винклем.

Аспирант улыбнулся.

– Прошло только сорок восемь часов – не двадцать лет. Так как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

– Нормально?

– Что бы ни означало это слово – да. Нормально. Где Ральф?

– Ральф? – Аспирант приподнял брови.