Лавка дурных снов (сборник)

На другой, ярко-розовой, –

Сейчас наклеек не было видно, потому что Джули везла прицеп, который называла «коняшкин трейлер». Она купила в Клинтоне двухлетнюю кобылу низкорослой испанской породы и теперь возвращалась в Ридфилд – там она жила с подругой на ферме буквально в двух милях от дома, где родилась и выросла.

Джули размышляла, как делала частенько, о тех пяти годах, что провела с «Блестящими», женской командой, участвовавшей в боях в грязи. Это были одновременно плохие годы и хорошие годы. Плохие, потому что к «Блестящим» в основном относились как к шоу уродов (каковыми они и были в каком-то смысле). Хорошие, потому что Джули повидала мир. По большей части мир ограничивался Америкой, но однажды «Блестящие» три месяца разъезжали по Европе – по Англии, Франции и Германии, – где их принимали с таким уважением, что это было почти жутковато. Иными словами, с ними обращались как с юными леди.

Паспорт был у нее до сих пор, и она продлила его в прошлом году, хотя знала, что вряд ли опять поедет за границу. И в общем ее это не огорчало. В общем Джули была счастлива и довольна жизнью на ферме с Амелией и их разношерстным зверинцем, но иногда она скучала по турам с «Блестящими»: представления в разных городах, схватки под светом прожекторов, грубоватый дух товарищества, царивший в их женской команде. Иногда она даже скучала по стычкам со зрителями.

«Хватай ее за задницу, она лесби, ей нравится!» – выкрикнул какой-то безмозглый урод на представлении… кажется, в Талсе, если не подводит память.

Джули и Мелисса, ее партнерша в грязевой яме, переглянулись, кивнули друг другу и встали, выпрямившись в полный рост, лицом к той секции трибун, откуда раздался выкрик. Они стояли, почти голые, в микроскопических трусиках, жидкая грязь стекала ручьями с их волос и грудей, затем одновременно вскинули руки и показали крикуну средний палец. Зал взорвался бурными аплодисментами… а потом зрители встали и зааплодировали уже стоя, когда сначала Джули, а за ней и Мелисса развернулись, наклонились, стащили с себя трусы и показали обидчику голые задницы.

Джули с детства усвоила, что, если кто-то упал и не может подняться, ему надо помочь. Она также усвоила, что нельзя позволять обливать себя дерьмом, идет ли речь о твоих лошадях, весе, роде занятий или сексуальной ориентации. Один раз позволишь облить себя дерьмом – и очень скоро окажешься в нем по уши.

Диск, который слушала Джули, закончился, и она уже собиралась его сменить, как вдруг увидела впереди машину, припаркованную на подъездной дорожке к закрытой зоне отдыха на восемьдесят первой миле. Машина мигала аварийными огнями. Там был еще один автомобиль. Старый, заляпанный грязью микроавтобус. То ли «форд», то ли «шевроле» – непонятно.

Джули не раздумывала, поскольку решать было нечего. Она включила поворотник, увидела, что на подъездной дорожке уже нет места для ее внедорожника вместе с прицепом, и съехала на обочину, прижавшись как можно ближе к краю, но при этом стараясь не угодить колесами в мягкую землю. Меньше всего ей хотелось опрокинуть прицеп с лошадью, за которую она заплатила тысячу восемьсот долларов.

Возможно, здесь не случилось ничего страшного, но все-таки следовало проверить. Всякое в жизни бывает: вдруг у беременной женщины начались схватки прямо за рулем, а парень, который остановился помочь, разволновался и упал в обморок. Джули тоже включила аварийный сигнал, хотя из-за прицепа фонари были почти не видны.

Она выбралась из салона, посмотрела на две машины на подъездной дорожке – там не было ни души. Возможно, кто-то уже подобрал обоих водителей, но, скорее всего, они пошли к ресторану. Джули очень сомневалась, что они там что-то найдут; зону отдыха закрыли еще в прошлом сентябре. Джули сама не раз останавливалась на восемьдесят первой миле, чтобы взять мороженое в «Ти-си-би-уай», но теперь приходилось перекусывать в Огасте, в двадцати милях к северу.

Джули подошла к задней части прицепа. Ее новая лошадь – Диди – высунула нос в окошко. Джули погладила Диди:

– Тише, малышка. Я быстро.

Она открыла дверцу, чтобы дотянуться до ящика, встроенного в левую стенку прицепа. Диди решила, что дверцу открыли специально для нее и что уже можно выйти на волю, но Джули удержала ее мощным плечом и снова пробормотала:

– Тише, малышка.

Она заглянула в ящик. Внизу лежали инструменты, а сверху – несколько фальшфейеров и два ярко-розовых дорожных конуса. Джули взяла только конусы (фальшфейеры пока не требовались: небо потихоньку прояснялось). Закрыла ящик, а то Диди еще залезет туда копытом и, не дай бог, поранится. Потом закрыла и заперла дверцу прицепа. Диди снова высунула нос в окошко. Джули не верила, что лошадь может выглядеть встревоженной, но сейчас ей показалось, будто так и есть.

– Я быстро, – пообещала она, поставила за прицепом дорожные конусы и направилась к машинам.

Маленький зеленый «приус» был пуст, но не заперт. Джули это не слишком понравилось, поскольку на заднем сиденье лежал чемодан и дорогой с виду портфель. Водительская дверь старого микроавтобуса была приоткрыта. Джули пошла было к нему, но, нахмурившись, остановилась. На асфальте рядом с приоткрытой дверью лежали мобильный телефон и кольцо – кажется, обручальное. Судя по трещине на корпусе телефона, его уронили. А на экране темнело какое-то пятнышко… капля крови?

Может быть, и нет. Может, это просто грязь – микроавтобус был весь в грязи, – но Джули все меньше нравилось то, что она видела. Перед тем как загрузить Диди в прицеп, Джули как следует на ней прокатилась и не стала переодеваться – так и села в машину в старой добротной юбке для верховой езды. Теперь она вынула из кармана свой собственный мобильный телефон и задумалась, не стоит ли прямо сейчас позвонить в Службу спасения.

Нет, решила она, пока рано. Но если в микроавтобусе тоже не будет людей или если пятно на телефоне и вправду окажется кровью, она сразу же наберет 911. И дождется полицию прямо здесь, и уж точно не сунется в заброшенное здание. Она была смелой женщиной с добрым сердцем, но не идиоткой.

Джули наклонилась, чтобы рассмотреть кольцо и телефон. Ее юбка при этом задела подолом грязный бок микроавтобуса – и словно в нем растворилась. Джули словно дернули вправо, и дернули сильно. Она ударилась внушительной ягодицей о бок микроавтобуса. Металл словно просел, а потом будто вобрал в себя два слоя одежды и плоть под ними. Боль была чудовищная. Джули закричала, уронила телефон и попыталась вырваться из захвата, как если бы машина была ее противником в грязевой яме. Правая рука по локоть провалилась в тугую мембрану, казавшуюся стеклом. Сквозь разводы грязи Джули смутно разглядела, что по ту сторону стекла была не мясистая рука крупной, здоровой женщины, а почти голая кость с лохмотьями плоти.

Микроавтобус начал сжиматься.

Мимо промчалась машина, потом другая. Из-за прицепа водители не видели женщину, наполовину втянутую в бесформенный микроавтобус, как Братец Кролик, прилипший к смоляному чучелку. Они не слышали ее криков. Один водитель врубил на полной громкости Тоби Кита, другой – «Led Zeppelin». Крики слышал Пит Симмонс, спавший в пустом ресторане, но словно издалека. Как слабое эхо. Его веки затрепетали. А потом крики умолкли.

Пит перевернулся на другой бок и продолжил спать.

Тварь, притворявшаяся микроавтобусом, сожрала Джулиану Вернон целиком, вместе с одеждой и сапогами. Остался только ее телефон, упавший рядом с телефоном Дага Клейтона. Затем монстр снова с чпоканьем принял облик микроавтобуса.

Диди в «коняшкином трейлере» заржала и нетерпеливо забила копытом. Она была голодна.

4. Семья Люсье («Форд-экспедишн» 2011-го)

Шестилетняя Рэйчел Люсье закричала:

– Мама, смотри! Папа, смотри! Это тетя с лошадкой! Видите ее прицеп? Видите?

Карла вовсе не удивилась, что Рэйчел первой заметила прицеп, хотя и сидела сзади. У Рэйчел было самое острое зрение в семействе; никто другой не мог с ней сравниться. Рентгеновское зрение, иногда говорил ее папа. И в этой шутке была изрядная доля правды.

Они все носили очки: Джонни, Карла и четырехлетний Блейк; все родственники с обеих сторон носили очки, и даже Бинго, их пес, возможно, нуждался в очках. Бинго вечно врезался в сетчатую дверь, когда хотел выйти на улицу. И только Рэйчел избежала семейного проклятия близорукости. В последний раз у офтальмолога она прочла всю таблицу, вплоть до самой нижней строки, сразив доктора Страттона наповал.

– Хоть прямо сейчас в летчики-истребители, – сказал он Джонни и Карле.

Джонни ответил:

– Сейчас еще рано, но со временем вполне может быть. У нее есть инстинкт убийцы, и он уже проявляется по отношению к младшему брату.

Карла возмущенно пихнула его локтем, но это была чистая правда. Она где-то читала, что если дети разнополые, между ними, как правило, меньше соперничества и меньше конфликтов. Очевидно, Рэйчел и Блейк были исключением из правила. Иногда Карле казалось, что в последнее время дома только и слышно: «Она первая начала, он первый начал».

Первые сто миль поездки дети вели себя тихо и мирно, отчасти потому, что они всегда радовались, когда ездили в гости к бабушке с дедушкой, родителям Джонни, но в основном потому, что Карла заранее позаботилась о том, чтобы заполнить игрушками и книжками-раскрасками нейтральную полосу между детскими креслами. Однако после остановки в Огасте, где дети пообедали и посетили туалет, вновь начались распри. Наверное, из-за мороженого. Давать детям сладкое в дальних поездках – все равно что лить в костер бензин, Карла это понимала, но нельзя же запрещать им все.

В отчаянии она затеяла игру «Найди и покажи», выступая судьей и начисляя очки за всех замеченных по дороге садовых гномов, колодцы, статуи Девы Марии и так далее. Плохо только, что вдоль шоссе было полно деревьев, но маловато «дорожных красот». Ее остроглазая шестилетняя дочь и острый на язык четырехлетний сын решили развлечь себя сами и с новой силой возобновили старые распри, и тут Рэйчел увидела прицеп с лошадью, припаркованный на обочине прямо у съезда на закрытую зону отдыха на восемьдесят первой миле.

– Хочу снова погладить лошадку! – закричал Блейк и принялся подпрыгивать в своем кресле и дрыгать ногами. Его ноги уже доставали до спинки водительского сиденья, что весьма раздражало Джонни.

Напомните мне кто-нибудь, почему я хотел завести детей, подумал он. Напомните мне, о чем я тогда думал. Помню только, что тогда эта мысль казалась вполне разумной.

– Блейк, не стучи папе в спину, – сказал Джонни.

– Хочу погладить лоша-а-а-а-а-а-а-адку! – завопил Блейк и со всей силы въехал ногой в спинку водительского сиденья.

– Ты прямо как маленький, – заявила Рэйчел, хотя ей пинки брата совсем не мешали – он не достал бы до нее при всем желании. Сейчас она говорила снисходительным голосом большой девочки, который всегда бесил Блейка.

– Я НЕ МАЛЕНЬКИЙ!

– Блейк, – сказал Джонни, – если ты не перестанешь пинать папино сиденье, папа возьмет свой большой нож и отрежет кому-то ноги по самые уши…

– Она сломалась, – сказала Карла. – Видишь дорожные конусы? Давай остановимся.

– Где я тут остановлюсь? На аварийной полосе?

– Совсем не обязательно. Можно встать за теми двумя машинами. На подъездной дорожке. Место есть, и ты никому не закроешь выезд. Зона отдыха не работает.

– Не знаю, как тебе, а мне бы хотелось вернуться в Фалмут засветло…

– Давай остановимся. – Карла поймала себя на том, что говорит тоном, не терпящим возражений, как диктор, предупреждающий о ядерной бомбардировке. Она знала, что так нельзя, – сама не раз слышала, как Рэйчел разговаривает с Блейком точно таким же тоном, доводя малыша до слез. Чтобы как-то смягчить приказные интонации, Карла добавила уже не столь категорично: – Эта женщина так хорошо общалась с детишками.

Они заехали в «Деймонс», чтобы купить детям мороженое, и припарковались рядом с прицепом с лошадью. Владелица лошади (почти такая же огромная, как ее животное) стояла, прислонившись к прицепу, ела мороженое в рожке и угощала лошадь чем-то похожим на сладкий злаковый батончик.