Империя хлопка. Всемирная история

Риски и затраты, являвшиеся следствием развития охватившей весь мир системы поставок, могли казаться непреодолимым препятствием для развития хлопковой отрасли. Тем не менее полная зависимость производителей хлопка от далекого тропического товара превратилась в их знаменательное достижение. Действительно, их фабрики едва ли развивались бы столь стремительно, если бы не была сделана эта неочевидная ставка исключительно на далекие земли и труд. Уже в 1800 году одна Британия потребляла такие невероятные количества хлопка, что для его выращивания требовался 416 081 акр земли. Если бы хлопок выращивался в Британии, он должен был бы занять до 3,7 % сельскохозяйственной земли, и для обработки этих гипотетических хлопковых полей требовалось бы приблизительно 90 360 сельскохозяйственных работников. В 1860 году, когда аппетиты к хлопку выросли еще больше, эти поля, которые заняли бы 6,3 млн акров, или 37 % сельскохозяйственной земли Великобритании, должны были бы возделывать более одного миллиона работников (или половина британских сельскохозяйственных работников). Однако, если мы предположим, что главной отраслью индустриальной революции стала бы не хлопковая, а шерстяная промышленность, для содержания требуемого количества овец потребовалось бы еще больше земли: 9 млн акров в 1815 году и 23 млн акров в 1830 году, – что больше, чем вся площадь сельскохозяйственных земель Британии. В обоих гипотетических сценариях (как в случае отечественного хлопка, так и в случае шерсти) ограничения по земле и по труду сделали бы совершенно невозможным стремительное расширение производства тканей. Возможно, еще более важным обстоятельством было то, что такие сценарии создали бы невообразимые изменения в британской и европейской сельской местности, социальная структура которой, как и в Османской империи или Индии, не подходила для столь массового и быстрого перераспределения земли и труда. Следовательно, эластичность поставок, столь необходимая для промышленной революции, основывалась на надежном доступе к дальним землям и иностранной рабочей силе. Способность европейских стран и их капиталистов преобразовать мировые экономические связи и насильственно экспроприировать земли и труд была столь же, если не более, важна для доминирования Запада, чем традиционно признаваемая техническая изобретательность, культурные особенности и географическое и климатическое расположение небольшой группы хлопковых производителей в дальней части Британских островов[202 - В 1820 году для выращивания хлопка, потребляемого в Британии, требовалось 837 312 акров земли, что заняло бы 7,8 % сельскохозяйственной земли Британии и потребовало бы нанять 198 738 сельскохозяйственных работников. Количество хлопка, потребленного в 1840 году, требовало 3 273 414 акров земли, что заняло бы 29 % сельскохозяйственной земли Британии, и 544 066 сельскохозяйственных работников. Потребление хлопка в 1820 г. (152 829 633 фунтов, по Mann, The Cotton Trade of Great Britain, 93–4), деленное на урожайность с одного акра в 1820 г. (175 фунтов по Whartenby, “Land and Labor Productivity,” 54). Количество акров, требовавшихся в 1820 г. (873 312 акров) подсчитывалось как доля от сельскохозяйственной земли в 1827 г. (11 143 370 акров). Цифры по сельскохозяйственной земле взяты из Rowland E. Prothero, English Farming Past and Present (New York: Benjamin Blom, Inc., 1972 [1st ed. London, 1917]), [(“Table 2. – 1827”) и Select Committee on Emigration, 1827. Свидетельство Mr. W. Couling. Sessional Papers, 1827, vol. v., p. 361]. Потребление хлопка в 1840 г. (592 488 010 фунтов по Mann, The Cotton Trade of Great Britain, 94) делилось на урожайность хлопка с одного акра в 1840 г. (181 фунт по Whartenby, “Land and Labor Productivity,” 54). Потребление хлопка в 1860 г. (1 140 599 712 фунтов) делилось на урожайность хлопка с одного акра в 1840 г. в США (181 фунт). И потребление хлопка в 1860 г. делилось на урожайность на одного работника в 1840 г. в США (1089 фунтов) См. также: Kenneth Pomeranz, The Great Divergence: China, Europe, and the Making of the Modern World Economy (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2000), 276, 315; Кеннет Померанц, Великое расхождение. Китай, Европа и создание современной мировой экономики (Москва: Издательский дом “Дело” РАНХиГС, 2017), 463, 518. Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 75. Сопротивление изменениям в европейской сельскохозяйственной системе также подчеркивается Philip McMichael, “Slavery in Capitalism: The Rise and Demise of the U.S. Ante-Bellum Cotton Culture,” Theory and Society 20 (June 1991): 326. Рассуждение о «великом расхождении» см. также: David Landes, The Unbound Prometheus: Technical Change and Industrial Development in Western Europefrom 1750 to the Present, 2nd ed. (New York: Cambridge University Press, 2003); David Landes, The Wealth and Poverty ofNations: Why Some Are So Rich and Some So Poor (New York: Norton, 1998); Niall Ferguson, Civilization: The West and the Rest (New York: Penguin Press, 2011); Jared Diamond, Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies (New York: Norton & C?, 1998); Джаред Даймонд, Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ (Москва: АСТ, 2009). Общий обзор см.: в: Inikori, Africans, chapter 2.].

Поток хлопка из Вест-Индии и Южной Америки изливался на рынки Ливерпуля, Лондона, Гавра и Барселоны, позволяя быстро развиваться механическому прядению. Но для этого развития существовали пределы. Как уже упоминалось, острова Вест-Индии сами по себе имели довольно небольшие площади хлопковых земель, что ограничивало производство хлопка и в долгосрочной перспективе ставило его в невыгодное положение по сравнению с производством сахара. Сахарные плантации там, как и в богатой землей Бразилии, также конкурировали с хлопковыми плантациями за рабочую силу. В результате начиная с 1790-х годов экспорт хлопка из Вест-Индии совершенно пришел в упадок: в 1803 году из Вест-Индии поступила только половина объема 1790 года, и его рыночная доля в Британии тогда сократилась до 10 %. Даже таможенные преференции, которые выращенный в пределах Британской империи хлопок получил после 1819 года, не смогли обратить этот процесс вспять. К началу XIX столетия рыночная доля хлопка из Вест-Индии находилась в свободном падении, «ускоренная освобождением негров»[203 - Это также рассматривается в отношении Вест-Индии в Ragatz, Statistics, 10, 370. О важности сахара в качестве конкурента хлопку см.: Imperial Department of Agriculture for the West Indies, Information Relating to Cotton Cultivation in the West Indies (Barbados: Commissioner of Agriculture for the West Indies, 1903). Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 79, 250. Luiz Cordelio Barbosa, “Cotton in 19th Century Brazil: Dependency and Development,” (PhD dissertation, University of Washington, 1989), 170; James Mann, The Cotton Trade of Great Britain (London: Simpkin, Marshall & C?, 1860), 79, 80. 86; DB 176, Sandbach, Tinne & C? Papers, Merseyside Maritime Museum, Liverpool.]. В Бразилии недостаток массированной переброски рабов с производства сахара на производство хлопка вызвал сбой в расширении хлопкового производства. Как считал эксперт по хлопку Джеймс А. Манн: «Если Бразилия смогла бы распоряжаться необходимой рабочей силой, она, вне всяких сомнений, стала бы самым крупным поставщиком для нас».

В 1792 году самый важный для производства хлопка остров – Сан-Доминго – сотрясла революция, практически остановившая производство товаров для мирового рынка, в том числе и хлопка. Во время самого крупного восстания рабов в истории порабощенное население Сан-Доминго вооружилось и свергло французский колониальный режим, что привело к образованию государства Гаити и отмене рабства на острове. Военный капитализм впервые был вынужден серьезно отступить под напором людей, казавшихся самыми слабыми: сотен тысяч рабов Сан-Доминго. Производство хлопка в Сан-Доминго за год до революции составляло 24 % британского импорта, а через четыре года, в 1795 году, оно сократилось до 4,5 %. Как полагал один британский современник: «Этот остров, который был для нас великим источником снабжения хлопковым волокном, пребывает по этим причинам в состоянии анархии, несчастья и почти полного распада». Он предсказывал, что вряд ли «почва плантаторов, удобренная потом и кровью негров, будет всегда пополнять содержимое наших денежных сундуков, чтобы способствовать избытку вашего процветания, экстравагантности и сластолюбия». К 1795 году экспорт хлопка во Францию упал на 79 %, и даже через десять лет после начала революции экспорт восстановился лишь до одной трети дореволюционного уровня. Французская Национальная ассамблея добавила Британии проблем с поставками, запретив экспорт хлопка-сырца из французских портов. Pennsylvania Gazette в 1792 году прозаично сообщала, что «хлопок и индиго… должны были сильно пострадать в 1791 году, так как самые сильные волнения пришлись как раз на период сезонных работ»[204 - Edensor, An Address to the Spinners and Manufacturers of Cotton Wool, 14, 21–3; Franklin, The Present State ofHayti (St. Domingo), with Remarks on Its Agriculture, Commerce, Laws, Religion, Finances, and Population, etc. (London: J. Murray, 1828), 123; Pennsylvania Gazette, June 13, 1792.].

Сочетание быстрорастущего спроса на хлопок и политического переворота на Карибах привело к взлету цен, который тревожил производителей, зависевших от захвата новых рынков хлопкового текстиля в условиях конкуренции с индийскими производителями. В течение 1792 и 1793 годов Джон Тарльтон сообщал своему брату, что хлопок дорожает ежедневно». К 1795 году он признал, что «хлопок поразительно вырос в цене».

В 1790 году цены на хлопок из Вест-Индии доходили до 21 пенса за фунт, в 1791 году – до 30 пенсов, и неуклонно оставались высокими на протяжении 1790-х годов. Опыт революции был для некоторых торговцев хлопком столь болезненным, что даже в 1913 году семья Рэтбоунов, одних из главных хлопковых торговцев в Ливерпуле, вспоминала, что в результате переворота цены на хлопок удвоились. Более того, когда в 1793 году разразилась война между Францией и Британией, импорт французского хлопка из Вест-Индии в британские карибские порты прекратился[205 - John Tarleton to Clayton Tarleton, September 27, 1792, letter 33, February 4, 1795, letter 75, 4, 920 TAR, Tarleton Papers, Liverpool Records O?ce, Liverpool. См., например: Orhan Kurmus, “The Cotton Famine and Its E?ects on the Ottoman Empire,” Huri Islamoglu-Inan, ed., The Ottoman Empire and the World Economy (New York: Cambridge University Press, 1987), 16; Brian R. Mitchell, Abstract of British Historical Statistics (Cambridge: Cambridge University Press, 1962), 490. О росте цен см. также: Stanley Dumbell, “Early Liverpool Cotton Imports and the Organisation of the Cotton Market in the Eighteenth Century,” Economic Journal 33 (September 1923): 370; Emily A. Rathbone, ed., Records of the Rathbone Family (Edinburgh: R. & R. Clark, 1913), 47; Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 88.].

Таким образом, к 1790-м годам для заинтересованных наблюдателей стало очевидно, что разрыв между спросом и предложением на хлопок-сырец в Европе в обозримом будущем будет расти быстро и непрерывно. Как заявил американский писатель Тенч Кокс: «Исключительная пригодность этого волокна для преобразования в пряжу, ткань и т. п. с помощью машин… до настоящего времени создавала этот спрос и на родине, и за границей – очень обширный, стабильный и растущий»[206 - Tench Coxe, A Memoir of February, 1817, Upon the Subject of the Cotton Wool Cultivation, the Cotton Trade and the Cotton Manufactories of the United States ofAmerica (Philadelphia: n. p., 1817), 3.]. Традиционных методов приобретения хлопка явно стало недостаточно. Однако в Вест-Индии и Бразилии был изобретен новый способ выращивания хлопка, основанный на опыте этих регионов в разведении сахарного тростника и четко ориентированный на плантации и рабство. Но хотя рост производства в этих частях мира вскоре достиг предела или, как в случае Гаити, был прерван революцией, рядом находился регион, который, казалось, соответствовал всем условиям для обеспечения обильных поставок хлопка: недавно образованные США. И именно там производство хлопка, основанное на рабовладении, достигло невиданных высот.

Глава 5

Рабство встает к штурвалу

Военный капитализм в действии: союз рабства и промышленности в журнале American Cotton Planter (1853 год)

С началом бурного роста английского производства в 1780-е годы по всему миру резко выросли запросы к сельским землям, поставляющим необходимый хлопок. В середине этого десятилетия, зимой 1785 года, в гавань Ливерпуля вошел американский корабль. В этом не было ничего примечательного; тысячи кораблей, доверху груженных табаком, индиго, рисом, мехом, лесом и другими товарами и раньше доставляли к берегам Британии щедрые дары Северной Америки. Этот корабль, однако, отличался от них: в его трюме, среди прочих товаров, были мешки с хлопком. Такой груз выглядел подозрительным, и чиновники на таможне Ливерпуля немедленно конфисковали хлопок, утверждая, что это, должно быть, контрабандная продукция из Вест-Индии. Когда через несколько дней ливерпульские торговцы Peel, Yates & C?, ввозившие этот хлопок, обратились в лондонское торговое управление с просьбой разрешить импорт, им ответили, что он «не может быть ввезен, поскольку не является продукцией Американских Штатов»[207 - Petition, To the Right Honorable the Lords of His Majesty’s Privy Council for Trade and Foreign Plantations, December 8, 1785, in Board of Trade, Public Record O?ce, London. Другие источники говорят о похожем случае в 1784 г. См., например: Morris R. Chew, History of the Kingdom of Cotton and Cotton Statistics of the World (New Orleans: W. B. Stansbury & C?, 1884), 37.].

Действительно, для европейцев в 1780-е годы хлопок был продуктом Вест-Индии, Бразилии, Османской империи или Индии, но не Северной Америки. Для ливерпульских таможенников было совершенно невообразимо, что хлопок мог ввозиться из США. А то, что США когда-либо начнут производить существенные объемы хлопка, казалось еще более нелепым предположением. Хотя хлопок естественно произрастал в южных районах новой страны, а многие поселенцы в Южной Каролине и Джорджии выращивали некоторые его количества для использования в домашнем хозяйстве, его никогда не сажали в собственно коммерческих целях и в больших количествах не экспортировали. Как несомненно было известно таможенникам, американские плантаторы использовали свои обширные земли и многочисленных рабов для выращивания табака, риса, индиго и некоторого количества сахарного тростника, но не хлопка[208 - См., например, Ernst von Halle, Baumwollproduktion und P?anzungswirtschaft in den Nordamerikanischen Sudstaaten, part 1, Die Sklavenzeit (Leipzig: Verlag von Duncker & Humblot, 1897), 16–17; Jay Treaty, Article XII; Thomas Ellison, The Cotton Trade of Great Britain (London: E?ngham Wilson, Royal Exchange, 1886), 85; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 45.].

Это было, конечно же, огромное заблуждение. США превосходно подходили для производства хлопка. Климат и почва широкой полосы американского Юга удовлетворяла условиям для хорошего самочувствия хлопчатника: здесь в нужное время выпадало необходимое количество дождей и в течение подходящего количества дней не было заморозков. Проницательные наблюдатели заметили этот потенциал: в порыве оптимизма Джеймс Мэдисон уже в 1786 году, лишь через год после неожиданного прибытия американского хлопка в порт Ливерпуля, предсказал Соединенным Штатам будущее крупного производителя хлопка-сырца, а Джордж Вашингтон считал, что «рост производства этого материала (хлопка)… должен будет иметь почти безграничные последствия для процветания США». Тенч Кокс из Филадельфии, будучи крупным землевладельцем на Юге, более утонченно, но ничуть не менее убедительно высказался об имевшемся в Америке потенциале выращивания хлопка. В 1794 году, наблюдая за мощным развитием производителей в Великобритании и ростом цен на хлопок из Вест-Индии в результате бунта в Сан-Доминго, он настаивал на том, что «этот товар должен заслуживать внимания плантаторов Юга». В этом убеждении его укрепляли британские промышленники, такие как производитель хлопка из Стокпорта Джон Милн, который в конце 1780-х годов предпринял длительное путешествие через Атлантический океан с целью убедить американцев выращивать хлопок[209 - Gavin Wright, The Political Economy of the Cotton South: Households, Markets, and Wealth in the Nineteenth Century (New York: Norton, 1978), 14; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 39; George Washington to Thomas Je?erson, February 13, 1789, reproduced in Jared Sparks, The Writings of George Washington vol. 9 (Boston: Russell, Odiorne, and Metcalf & Hilliard, Gray, and Co., 1835), 470; Tench Coxe, A Memoir of February 1817, Upon the Subject of the Cotton Wool Cultivation, the Cotton Trade, and the Cotton Manufactories of the United States of America (Philadelphia: Philadelphia Society for the Promotion of American Manufactures, 1817), 2; о Коксе в общем см.: James A. B. Scherer, Cotton as a World Power: A Study in the Economic Interpretation ofHistory (New York: F. A. Stokes Co., 1916), 122–23; Tench Coxe, View of the United States ofAmerica (Philadelphia: William Hall, 1794), 20; Michael M. Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 1780–1815 (Manchester: Manchester University Press, 1967), 87; Tench Coxe to Robert Livingston, June 10, 1802, in Papers of Tench Coxe, Correspondence and General Papers, June 1802, Film A 201, reel 74, Historical Society of Pennsylvania.].

Революция рабовладения: европейская хлопковая индустриализация преобразует сельскую местность в Америке, 1780–1865 годы

Как и предсказывали эти руководствовавшиеся личным интересом наблюдатели, производство хлопка вскоре стало преобладающим на огромных территориях США. Эта культура стала настолько характерной для американского предпринимательства, что реалия, имевшая место ранее – когда хлопок поставлялся преимущественно из Османской империи, Вест-Индии и Бразилии, – в основном осталась в прошлом. Оказалось, что Peel, Yates & C? стояли у истоков одной из самых значимых перемен XIX века[210 - “Cotton. Cultivation, manufacture, and foreign trade of. Letter from the Secretary of the Treasury,” March 4, 1836 (Washington, DC: Blair & Rives, 1836), 8, http://catalog.hathitrust.org/Record/011 159 609.].

Быстрое расширение хлопковой отрасли в США отчасти стало возможным потому, что плантаторы использовали опыт, который накопили их колониальные предшественники, выращивая «белое золото». Еще до 1607 года поселенцы в Джеймстауне выращивали хлопок; к концу XVII века путешественники завезли на американскую землю семена хлопчатника с Кипра и из Измира. На протяжении XVIII века фермеры продолжали собирать знания о культивации хлопка в Вест-Индии и Средиземноморье и сажали у себя семена из этих регионов, в основном для домашнего потребления. Во время восстаний в борьбе американцев за независимость плантаторы выращивали больше хлопка с целью заместить отсутствовавший импорт из Британии и обеспечить работой рабов, чьи обычные культуры (а именно табак и рис) внезапно оказались без рынка сбыта. Плантатор из Южной Каролины Ральф Изард, например, в 1775 году охотно отдавал приказы «о посадке значительного количества хлопка на одежду для моих негров»[211 - Joyce Chaplin, “Creating a Cotton South in Georgia and South Carolina, 1760–1815,” Journal ofSouthern History 57 (May 1991): 178; Lewis Cecil Gray, History ofAgriculture in the Southern United States to 1860, vol. 2 (Washington, DC: Carnegie Institution of Washington, 1933), 673; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 36, 41; о производстве хлопка и хлопковой ткани в домохозяйствах см. также: Scherer, Cotton as a World Power, 124–25; Ralph Izard to Henry Laurens, Bath, December 20, 1775, как reproduced in Correspondence ofMr. Ralph Izard ofSouth Carolina, From the Year 1774 to 1804; With a Short Memoir (New York: Charles S. Francis & C?, 1844), 174, см. также: 16, 82, 246, 296, 300, 370, 386, 390.].

Быстрое расширение упрощалось тем, что между процессами выращивания табака и хлопка имелось существенное сходство; знание, накопленное при возделывании первого, могло быть употреблено при выращивании второго. Более того, некоторая часть инфраструктуры, с помощью которой табак поставлялся на мировой рынок, могла быть переоснащена под хлопок. А во время вспышек революционных восстаний XVIII века плантаторы и рабы перемещались то в одном, то в другом направлении между Вест-Индией и Северной Америкой, и вместе с ними перемещалось новое знание о возделывании хлопка. В 1788 году, например, хозяева раба с острова Санта-Крус рекламировали его для продажи в США как «хорошо разбирающегося в культуре хлопка». Парадигма раб-хлопок, созданная в Вест-Индии, теперь распространилась и на североамериканском континенте[212 - John Hebron Moore, The Emergence of the Cotton Kingdom in the Old Southwest: Mississippi, 1770–1860 (Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1988), 77; Chaplin, “Creating a Cotton South,” 177, 188, 193.].

В 1786 году американские плантаторы стали замечать, что цены на хлопок растут в результате резкого увеличения объемов механизированного производства хлопковой ткани в Великобритании. В тот год плантаторы впервые вырастили длинноволокнистый хлопок, который назвали «си-айленд» (Sea Island) по расположению своих плантаций на островах рядом с побережьем штата Джорджия, семена которого они привезли с Багамских островов. В отличие от местного хлопка, он обладал длинным, шелковистым волокном, необыкновенно хорошо подходившим для изготовления тонкой пряжи и ткани и пользовавшимся большим спросом среди производителей в Манчестере. Хотя данные и различаются, возможно, что Фрэнк Леветт первым сделал этот исключительно важный шаг. Леветт, родившийся в Измире, где располагался крупнейший рынок хлопка, перебрался из воюющих за независимость американских колоний на Багамы, но в конечном итоге вернулся в Джорджию, снова вступил во владение своей землей, а затем приступил к крупным преобразованиям в хлопководстве. Другие переняли его модель, и культивация хлопка «си-айленд» распространилась и на север, и на юг побережья Южной Каролины и Джорджии. Экспорт из Южной Каролины, например, взлетел менее чем с 10 000 фунтов в 1790 году до 6,4 млн фунтов в 1800 году[213 - Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 80, 85; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 40. Однако имелось и продолжает существовать значительное несогласие по поводу того, кто первым начал выращивать хлопок. См.: Nichol Turnbull, “The Beginning of Cotton Cultivation in Georgia,” Georgia Historical Quarterly 2, no. 1 (March 1917): 39–45; Gray, History of Agriculture, 675–79; S. G. Stephen, “The Origins of Sea Island Cotton,” Agricultural History 50 (1976): 391–99; Trapman, Schmidt & C? to McConnel & Kennedy, Charleston, January 3, 1824, record group MCK, Box 2/1/30, Letters Received by McConnel & Kennedy, Papers of McConnel & Kennedy, John Rylands Library, Manchester.].

Производство получило решительный толчок к развитию в 1791 году, когда в результате восстания был уничтожен соперник по производству хлопка – Сан-Доминго, важнейший источник хлопка для Европы, в результате чего цены выросли, а целый класс французских хлопковых плантаторов оказался рассредоточен: одни уехали на Кубу и другие острова, многие – в США. Жан Монтале, например, один из множества хлопковых плантаторов Сан-Доминго, отправился в поисках прибежища на континент и по прибытии приспособил плантацию риса под выращивание хлопка. Таким образом, революция одновременно дала Соединенным Штатам необходимый опыт культивации и повысила финансовые стимулы для американских плантаторов к выращиванию хлопка. Но восстание рабов на плантациях Сан-Доминго также породило среди производителей, плантаторов и государственных деятелей ощущение внутренней нестабильности, присущей той системе рабства и экспроприации земли, которую они намеревались расширять в Северной Америке[214 - “La Rapida Transformacion del Paisaje Viorgen de Guantanamo por lose immigran-tes Franceses (1802–1809),” in Levi Marrero, Cuba: Economia y sociedad, vol. 11, Azucar, ilustracion y conciencia, 1763–1868 (Madrid: Editorial Playor, 1983), 148; Moore, The Emergence of the Cotton Kingdom, 4; Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 92; Brian Schoen, The Fragile Fabric of Union: Cotton, Federal Politics, and the Global Origins of the Civil War (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2009), 12.].

Хотя производство хлопка «си-айленд» быстро выросло, вскоре оно достигло своего предела, так как этот сорт не мог расти в существенном отдалении от берега. Глубже на континенте хорошо себя чувствовала другая разновидность хлопка, так называемый хлопок «апленд», имевший более короткие и более прочно прикрепленные к семени волокна. С помощью существовавших тогда волокноотделительных приспособлений было трудно избавляться от семян, но в условиях растущих цен и спроса плантаторы заставляли своих рабов отделять семена с помощью длительного и утомительного процесса, в котором использовались валковые волокноотделители, сделанные по образцу индийского устройства под названием «чурка»[215 - Wright, The Political Economy of the Cotton South, 13; Gray, History ofAgriculture, 735.].

Но даже при наличии рабской рабочей силы результат не был удовлетворительным. Плантаторы жаждали обрести такое устройство, с помощью которого можно было бы быстро отделять семя от волокон. В 1793 году Эли Уитни, всего лишь через несколько месяцев после приезда в Саванну по окончании учебы в Йельском колледже, построил первую рабочую модель волокноотделительной машины нового типа, которая могла быстро удалять семена хлопка «апленд». В один миг его машина увеличила производительность волокноотделения в 50 раз. Новость о новой машине быстро распространилась. Фермеры повсюду создавали ее копии. Подобно «дженни» и ватермашине, машина Эли позволила преодолеть еще одно узкое место в производстве хлопковых тканей. В результате в разгаре того, что можно описать лишь как «хлопковую лихорадку», земля, на которой возделывался хлопок, после изобретения волокноотделительной машины выросла в цене предположительно втрое, а «годовой доход тех, кто выращивает его, удвоился по сравнению с доходом до начала возделывания хлопка»[216 - Wright, The Political Economy of the Cotton South, 13; on Whitney see Scherer, Cotton as a World Power, 155–67; Stuart W. Bruchey, Cotton and the Growth of the American Economy, 1790–1860: Sources and Readings (New York: Harcourt, Brace & World, 1967), 45; Angela Lakwete, Inventing the Cotton Gin: Machine and Myth in Antebellum America (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2003), как мне кажется, возражает этому мнению неубедительно; David Ramsay, Ramsay’s History ofSouth Carolina, From its First Settlement in 1670 to the Year 1808, vol. 2 (Newberry, SC: W. J. Du?e, 1858), 214.].

Вооруженное этой новой технологией, хлопковое производство после 1793 года быстро распространилось вглубь Южной Каролины и Джорджии. В результате в 1795 году значительные объемы хлопка из США впервые прибыли в Ливерпуль. Насколько нам известно, никакая его часть не была конфискована на таможне. Когда поселенцы устремились в этот регион – многие из них были мигрантами с верхнего Юга, – сельская местность была перевернута вверх дном, превратившись из малонаселенного района аборигенов и фермеров, занимавшихся выращиванием своего пропитания и табака, в специализированную хлопководческую область[217 - Stanley Dumbell, “Early Liverpool Cotton Imports and the Organisation of the Cotton Market in the Eighteenth Century,” Economic Journal 33 (September 1923): 370; Joyce Chaplin, “Creating a Cotton South,”: 187; здесь она кратко излагает одну такую историю; Gray, History of Agriculture, 685; Lacy K. Ford, “Self- Su?ciency, Cotton, and Economic Development in the South Carolina Upcountry, 1800–1860,” Journal ofEconomic History 45 (June 1985): 261–67.].

Чтобы получить возможность такого расширения производства, плантаторы привозили с собой тысячи рабов. В 1790-е годы количество рабов в штате Джорджия почти удвоилось и составило 60 тысяч. В Южной Каролине число рабов в северо-западных районах (Upcountry), где культивировался хлопок, с 21 тысячи в 1790 году выросло через семь лет до 70 тысяч, включая 15 тысяч рабов, недавно привезенных из Африки. По мере распространения хлопковых плантаций доля рабов в четырех типичных северо-западных районах выросла с 18,4 % в 1790 году до 39,5 % в 1820 году и 61,1 % в 1860 году. До самой Гражданской войны хлопковое производство шло в ногу с рабством, а Великобритания и США стали двойным центром развивавшейся империи хлопка[218 - Цифры из Adam Rothman, “The Expansion of Slavery in the Deep South, 1790–1820” (PhD dissertation, Columbia University, 2000), 20; Allan Kuliko?, “Uprooted People: Black Migrants in the Age of the American Revolution, 1790–1820,” in Ira Berlin and Ronald Ho?man, eds., Slavery and Freedom in the Age of the American Revolution (Charlottesville: University Press of Virginia, 1983), 149; Peter A. Coclanis and Lacy K. Ford, “The South Carolina Economy Reconstructed and Reconsidered: Structure, Output, and Performance, 1670–1985,” in Winfred B. Moore Jr. et al., Developing Dixie: Modernization in a Traditional Society (New York: Greenwood Press, 1988), 97; Allan Kuliko?, “Uprooted People,” 149; Gray, History ofAgriculture, 685.].

Движение на запад: производство хлопка отдельными штатами США, 1790–1860 годы

Единственной существенной проблемой была земля, так как один и тот же участок нельзя было использовать больше нескольких лет, не высаживая там бобы либо не удобряя его дорогостоящим гуано. Как сетовал один из плантаторов из округа Путнам в Джорджии, «похоже, у нас есть всего одно правило, а именно произвести как можно больше хлопка и истощить как можно больше земли… земля, которая когда-то производила тысячу фунтов хлопка с одного акра, теперь не принесет больше четырех сотен фунтов». Но даже истощение почв не замедлило продвижения хлопковых баронов все дальше на запад и на юг. Недавно опустошенные земли, мобильная рабская рабочая сила и новая технология отделения хлопковых волокон позволяли легко перемещать хлопок на новые территории. После 1815 года хлопковые плантаторы двинулись на запад, к богатым почвам северо-западных районов Южной Каролины и Джорджии. Их миграция в Алабаму и Луизиану, а в конечном итоге в Миссисипи, Арканзас и Техас, была скоординирована с динамикой цен на хлопок. Хотя цена на хлопок постепенно снижалась на протяжении первой половины XIX века, резкие ценовые взлеты (как, например, в первой половине 1810-х, с 1832 по 1837 год, а затем после середины 1840-х годов) приводили к вспышкам экспансии. В 1811 году одна шестнадцатая часть всего хлопка, выращиваемого в США, приходилась на штаты и территории к западу от Южной Каролины и Джорджии, к 1820 году эта доля достигла одной трети, а в 1860 году – трех четвертей. Новые хлопковые поля множились на богатой осадочными отложениями земле вдоль берегов Миссисипи, северной части Алабамы и Черных прерий Арканзаса. Это движение на запад происходило настолько быстро, что к концу 1830-х годов штат Миссисипи уже производил больше хлопка, чем любой другой южный штат[219 - Farmer’s Register, vol. 1, 490, цит. по: William Chandler Bagley, Soil Exhaustion and the Civil War (Washington, DC: American Council on Public A?airs, 1942), 18–19; Bruchey, Cotton and the Growth of the American Economy, 80–1.].

США с такой энергией встроились в империю хлопка, что культивация хлопка в южных штатах быстро стала менять мировой хлопковый рынок. В 1790 году, за три года до изобретения Уитни, США произвели 1,5 млн фунтов хлопка, к 1800 году эта цифра выросла до 36,5 млн фунтов, а к 1820 году – до 167,5 млн фунтов. Объем экспорта в Великобританию увеличился за период с 1791 по 1800 год в 93 раза и еще в семь раз к 1820 году. К 1802 году США уже были крупнейшим поставщиком хлопка на рынок Британии, а к 1857 уже производили приблизительно столько же хлопка, сколько Китай. Американский хлопок «апленд», который так хорошо обрабатывался машиной Уитни, прекрасно соответствовал требованиям британских производителей: хотя волокноотделительная машина повреждала волокно, оно все еще годилось для производства более дешевой и грубой пряжи и тканей, пользовавшихся большим спросом среди низших сословий в Европе и других местах. Но из-за американских поставок хлопка, чуда массового производства пряжи и тканей, а также способности новых потребителей покупать эти дешевые товары прежние реалии традиционного хлопкового рынка устремились ко дну. Активно восхваляемая «революция потребления» в текстильной отрасли брала свое начало в резкой трансформации структуры плантационного рабства[220 - United States, Department of Commerce and Bureau of the Census, Historical Statistics of the United States, Colonial Times to 1970, Part 1 (Washington, DC: Government Printing O?ce, 1975), 518; Edward Baines, History of the Cotton Manufacture in Great Britain (London: H. Fisher, R. Fisher, and P. Jackson, 1835), 302; Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 89, 95; Ramsay, Ramsay’s History of South Carolina, 121.]. Обретение США господства на мировом рынке хлопка стало радикальной сменой сюжета. Но почему это произошло? Как в 1817 году говорил Тенч Кокс, одни только климат и почва не объясняли потенциала США в отношении производства хлопка, поскольку, как он это сформулировал, «белое золото может выращиваться на колоссальных площадях в плодородных зонах планеты»[221 - Tench Coxe, A Memoir of February 1817, 3.]. США отличались практически от любого другого хлопкового района мира тем, что в распоряжении плантаторов находились практически неограниченные количества земли, труда и капитала, а также их беспрецедентная политическая власть. В Османской империи и в Индии, как мы знаем, могущественные местные правители контролировали землю, а глубоко укорененные социальные группы боролись за пользование ею. В Вест-Индии и Бразилии плантаторы сахарного тростника конкурировали за землю, рабочую силу и власть. В США и на их обширных землях такие осложнения отсутствовали.

С самого момента высадки первых европейских поселенцев со своих кораблей они устремились вглубь континента. Коренным жителям пришлось считаться с тем, что привезли с собой эти корабли: сначала это были микробы, затем сталь. В конце XVIII века американские аборигены все еще контролировали существенные территории на расстоянии всего нескольких сотен миль от береговых провинций, но они оказались неспособны остановить методичное наступление белых поселенцев. Эти поселенцы в конечном итоге выиграли продлившуюся века кровавую войну, преуспев в превращении земли коренных жителей в землю, которая стала «свободной» с юридической точки зрения. Это была земля, на которой социальные структуры были катастрофически ослаблены или уничтожены, земля, потерявшая бо?льшую часть своего народа и, следовательно, не имевшая исторических хитросплетений. В отношении свободной от обременений земли Юг не имел себе соперников в мире выращивания хлопка.

При поддержке южных политиков федеральное правительство агрессивно присоединяло новые территории, покупая их у иностранных держав и силой получая уступки со стороны коренных американцев. В 1803 году в результате покупки Луизианы территория США почти удвоилась, в 1819 году у Испании была куплена Флорида, а в 1845 году присоединен Техас. Во всех этих приобретениях фигурировали земли, превосходно подходившие для возделывания хлопка. Действительно, к 1850 году 67 % хлопка США росло на земле, которая полвека назад еще не принадлежала Соединенным Штатам. Набиравшее силу правительство США положило начало военно-хлопковому комплексу.

Производство хлопка в США, в млн фунтов, 1790–1859 годы

Эта территориальная экспансия, «великая земельная лихорадка», как назвал ее более обобщенно географ Джон Уивер, была тесно связана с территориальными амбициями плантационных, производственных и финансовых капиталистов. Хлопковые плантаторы постоянно продвигали границы в поисках свежей земли для выращивания хлопка, при этом часто опережая федеральное правительство. Созданное ими пограничное пространство характеризовалось почти полным отсутствием государственного надзора: государственная монополия на насилие все еще была далекой мечтой[222 - Интереснейшее рассуждение о пограничных территориях см.: John C. Weaver, The Great Land Rush and the Making of the Modern World, 1650–1900 (Montreal: McGill— Queen’s University Press, 2003), 72–76.]. Однако эти пограничные плантаторы на неосвоенных окраинах империи хлопка не были героями-одиночками, а пользовались поддержкой со стороны одного своего хорошо одетого и учтивого единомышленника. Британский банкир Томас Бэринг, крупнейший в мире торговец хлопком, сыграл решающую роль в экспансии империи хлопка, например, тогда, когда финансировал покупку земель Луизианы, договариваясь о продаже и продавая облигации, благодаря которым была закрыта сделка с французским правительством. При этом Бэринг просил британское правительство разрешить столь колоссальное расширение территории США через Генри Аддингтона, премьер-министра Великобритании. Эта встреча была настолько важна для Бэринга, что он мелкими буквами записал в своем блокноте:

Воскресенье, 19 июня: виделся с г-ном Аддингтоном в Ричмонд Парке, сообщил ему о подробностях сделки, + ответил на все вопросы. Я задал ему четкий вопрос, одобряет ли он договор + наш образ действий. Он ответил, что считает мудрым шагом со стороны его страны заплатить миллион стерлингов за переход Луизианы от Франции к Америке, + что он не видит в нашем образе действий ничего, что не заслуживало бы одобрения. Он рассматривает Луизиану в руках Америки как дополнительный способ для наших производителей и К? выйти на рынок вместо Франции, кроме прочих мотивов непосредственно политического характера, которые мы не обсуждали[223 - Note by Thomas Baring, Sunday, June 19, in NP 1. A. 4. 13, Northbrook Papers, Baring Brothers, ING Baring Archive, London.].

Этот бросок на юг и запад представлял собой намного больше, чем просто поиск плантаторами свежей земли. Экспансия служила сразу многим интересам: быстро консолидировавшегося государства, надеявшихся на выход западных фермеров к морю, растущим потребностям мировых рынков, а также экономическим и политическим устремлениям Великобритании. По мере расширения промышленного капитализма зона действия военного капитализма продолжала разрастаться.

Однако одних только международных договоров было недостаточно. Чтобы земля могла служить плантаторам, эту недавно присоединенную территорию необходимо было освободить от контроля ее коренных жителей. Уже в начале 1800-х годов индейцы племени крик под принуждением отказались от своих притязаний на землю в Джорджии, которая была после этого употреблена под хлопковые плантации. Десять лет спустя крики потерпели новые поражения и были вынуждены подписать Договор форта Джексона, уступив 23 млн акров земли там, где теперь находятся штаты Алабама и Джорджия. После 1814 года федеральное правительство подписало новые договоры с криками, чикасо и чокто, получив контроль над миллионами акров земли на юге, в том числе договор Эндрю Джексона 1818 года с народом чикасо, открывший западный Теннесси для культивации хлопка, и договор 1819 года с народом чокто, по которому США получили 5 млн акров земли в дельте Язу-Миссисипи в обмен на неизмеримо худшую землю в Оклахоме и Арканзасе. Конгрессмен от штата Алабама Дэвид Хаббард в 1835 году пригласил New York and Mississippi Land Company купить земли, с которых были изгнаны чикасо и которые были затем обращены в хлопковые плантации: «Если по своем возвращении я получу от вас что-либо в форме явного предложения получить в собственность общественные земли народа чикасо, я буду готов действовать немедленно в соответствии с масштабом вашей схемы и разработаю план своих действий таким образом, чтобы полностью учесть перспективу ваших капиталистов в моей будущей работе». Компания купила приблизительно двадцать пять тысяч акров. В 1838 году федеральные войска начали изгонять народ чероки с земли их предков в Джорджии, которую предстояло превратить в хлопковые плантации. Еще дальше на юг, во Флориде, необычайно богатые хлопковые земли были отняты у семинолов в войне 1835–1842 годов, самой долгой в истории США до войны во Вьетнаме. Неудивительно, что плантаторы Миссисипи, как утверждает один историк, «были одержимы идеей четко организованной и обученной милиции, хорошего оружия и быстро реагирующей федеральной армии»[224 - Gray, History ofAgriculture, 686, 901; эта история изложена в Rothman, “The Expansion of Slavery in the Deep South,” 155–69; см. также: Daniel H. Usner Jr., American Indians in the Lower Mississippi Valley: Social and Economic Histories (Lincoln: University of Nebraska Press, 1998), 83–89; James C. Cobb, The Most Southern Place on Earth: The Mississippi Delta and the Roots of Regional Identity (New York: Oxford University Press, 1992), 7; Lawrence G. Gundersen Jr., “West Tennessee and the Cotton Frontier, 1818–1840,” West Tennessee Historical Society Papers 52 (1998): 25–43; David Hubbard to J. D. Beers, March 7, 1835, in New York and Mississippi Land Company Records, 1835–1889, State Historical Society of Wisconsin, Madison. Выражаю благодарность Ричарду Рабиновичу за то, что он обратил мое внимание на этот источник.].

Коренные американцы понимали, какие факторы лежали в основе расширявшегося военно-хлопкового комплекса: после изгнания вождь чероки Джон Росс в письме в Конгресс в 1836 году следующим образом выразил свое осуждение: «Нас могут грабить не скрываясь от нас; к нам могут применять силу; нас даже могут лишить жизни, и нет никого, кто посчитался бы с нашими жалобами. У нас отняли национальность; мы лишены гражданских прав. Мы лишены места в человеческой семье!» Принуждение и насилие, которое требовалось для мобилизации рабской рабочей силы, по масштабу было сравнимо лишь с экспансионистской войной против коренного населения. Ни о чем подобном нельзя было и подумать в Анатолии или Гуджарате[225 - Dewi Ioan Ball and Joy Porter, eds., Competing Voicesfrom Native America (Santa Barbara, CA: Greenwood Press, 2009), 85–87.].

Хотя континентальная консолидация приносила новые земли для возделывания хлопка, она в то же время обеспечивала доступ к крупным рекам, необходимым для перевозки хлопка. Необыкновенная дешевизна перевозок в Америке не была предопределенной, а стала прямым результатом расширения ее государственной территории. Самой значимой рекой в этом смысле была Миссисипи, и порт Нового Орлеана в ее устье превратился в результате мощного роста объемов перевозки хлопка в главный американский хлопковый порт. Но и другие реки – Красная река в Луизиане, Томбигби и Мобил в Алабаме – также имели значение. Первые пароходы появились на Миссисипи в 1817 году, снизив транспортные издержки, а к 1830-м годам железные дороги соединили новые земли с реками и морскими портами. Таким образом благодаря самым современным технологиям стала возможна самая жестокая трудовая эксплуатация человека[226 - Интересные подробности этой истории упомянуты в Rothman, “The Expansion of Slavery in the Deep South,” 20?.; Gray, History ofAgriculture, 709; Moore, The Emergence of the Cotton Kingdom, 6; John F. Stover, The Routledge Historical Atlas of the American Railroads (New York: Routledge, 1999), 15.].

Ненасытный спрос хлопковых плантаторов преобладал в политике новой страны – не только потому, что государство, освободив землю, снабжало ею плантаторов, но и потому, что им нужно было использовать принудительный труд. Плантаторы в США как нигде больше имели доступ к большим количествам дешевых работников, которых журнал American Cotton Planter назвал «самой дешевой и доступной рабочей силой в мире». Хлопок, до появления в 1940-е годы механизированной уборки, был трудоемкой культурой. Дефицит рабочих на уборке хлопка был самым сильным фактором, ограничивающим его производство – еще более серьезным, чем рабочие часы, необходимые для прядения и ткачества. «Настоящим ограничением для производства хлопка, – утверждал южный журнал De Bow’s Review, – является рабочая сила». В рамках сложных сельскохозяйственных структур в Индии Великих Моголов или в Османской империи сельские жители, которые занимались выращиванием хлопка, сначала должны были обеспечить себя урожаем для собственного потребления, таким образом ограничивая урожай, предназначенный на продажу. Как мы видели, нехватка рабочей силы была одним из главных ограничений производства в Западной Анатолии. В Бразилии, где возможно было использование рабского труда, хлопок слабо конкурировал с еще более трудоемкой культивацией сахарного тростника на плантациях. А с отменой работорговли Британией в 1807 году плантаторам Вест-Индии стало трудно нанимать работников[227 - American Cotton Planter 1 (1853): 152; De Bow’s Review 11 (September 1851): 308; см. также: James Mann, The Cotton Trade of Great Britain (London: Simpkin, Marshall & C?, 1860), 53; Elena Frangakis-Syrett, The Commerce of Smyrna in the Eighteenth Century (1700–1820) (Athens: Centre for Asia Minor Studies, 1992), 237.].

В США, однако, почти любой дефицит можно было восполнить, располагая нужным количеством денег. Рынки рабов в Новом Орлеане и других местах бурно росли вместе с хлопком. Столь же важно, что для выращивания хлопка стало возможно использовать сотни тысяч рабов, поскольку выращивание табака в штатах верхнего Юга стало менее прибыльным после Американской революции, побуждая рабовладельцев тех мест продавать свою живую собственность. Как проницательно заметил один британский наблюдатель в 1811 году, «культивация табака в Вирджинии и Мэриленде в последнее время стала пользоваться меньшим вниманием; а бригады негров, которые раньше были в ней заняты, отправляются в южные штаты, где американский хлопковый плантатор, усиленный таким образом, теперь может приступить к своей работе с большей энергией». К 1830 году целый миллион человек (или каждый из тринадцати американцев) выращивал хлопок в США – большинство из них были рабами[228 - Charles Mackenzie, Facts, Relative to the Present State of the British Cotton Colonies and to the Connection of their Interests (Edinburgh: James Clarke, 1811), 35; “Cotton. Cultivation, manufacture, and foreign trade of. Letter from the Secretary of the Treasury,” March 4, 1836 (Washington: Blair & Rives, 1836), 16, http://catalog.hathitrust.org/Record/011 159 609.].

Расширение хлопкового производства, таким образом, придало новых сил рабству и привело к колоссальному перемещению рабочей силы с верхнего на нижний Юг. Только за тридцать лет после изобретения волокноотделительной машины (с 1790 по 1820 год) четверть миллиона рабов были насильно переселены, а с 1783 и до прекращения международной работорговли в 1808 году торговцы ввезли в США, по оценкам, 170 000 рабов – или треть всех рабов, ввезенных в Северную Америку после 1619 года. Всего в рамках внутренней торговли рабами на Глубокий Юг было насильно перемещено до миллиона рабов, в основном для выращивания хлопка[229 - Allan Kuliko?, “Uprooted People,” 143–52; James McMillan, “The Final Victims: The Demography, Atlantic Origins, Merchants, and Nature of the Post-Revolutionary Foreign Slave Trade to North America, 1783–1810” (PhD dissertation, Duke University, 1999), 40–98; Walter Johnson, “Introduction,” in Johnson, ed., The Chattel Principle: Internal Slave Trades in the Americas (New Haven, CT: Yale University Press, 2004), 6; Walter Johnson, Soul by Soul: Life Inside the Antebellum Slave Market (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001); Rothman, “The Expansion of Slavery in the Deep South,” 59, 84, 314; Scherer, Cotton as a World Power, 151; Michael Tadman, Speculators and Slaves: Masters, Traders, and Slaves in the Old South (Madison: The University of Wisconsin Press, 1989), 12.].

Разумеется, не весь хлопок в США выращивался рабами на крупных плантациях. Мелкие фермеры на верхнем Юге тоже производили хлопок; они это делали потому, что он снабжал их наличными деньгами, а его культивация, в отличие от сахарного тростника или риса, не требовала существенных капитальных вложений. Однако, несмотря на свои усилия, все вместе они производили лишь небольшую долю от общего урожая. Как мы видели, по всему миру мелкие фермеры в первую очередь обеспечивали себя пропитанием, и только потом занимались товаром на продажу. 85 % всего хлопка, выращенного на Юге в 1860 году, было получено с участков земли крупнее сотни акров; владельцам этих ферм принадлежало 91,2 % всех рабов. Чем крупнее ферма, тем больше было возможностей у плантатора воспользоваться преимуществами масштаба, присущими культивации хлопка с помощью рабского труда. Крупные фермы могли позволить себе иметь волокноотделительные машины для удаления семян и прессы для упаковки пышных волокон в компактные тюки, тем самым снижая транспортные издержки и повышая эффективность выращивания хлопка; они могли заниматься сельскохозяйственными экспериментами с целью вырвать больше питательных веществ у расчищенной почвы; они могли покупать новых рабов во избежание дефицита рабочей силы[230 - См.: John H. Moore, “Two Cotton Kingdoms,” Agricultural History 60, no. 4 (Fall 1986): 1–16; цифры из Wright, The Political Economy of the Cotton South, 27–28; Ronald Bailey, “The Other Side of Slavery: Black Labor, Cotton, and Textile Industrialization in Great Britain and the United States,” Agricultural History 68 (Spring 1994): 38.]. Хлопок требовал, вполне буквально, охоты на работников и вечной борьбы за контроль над ними. Торговцы рабами, бараки для их содержания, аукционы по их продаже, а также сопутствующее физическое и психологическое насилие, сопряженное с удержанием в неволе миллионов людей, играли центральную роль в расширении хлопкового производства в США и в промышленной революции в Великобритании.

Лучше, чем кто-либо другой, понимали насильственную природу успеха хлопковой отрасли рабы. Если им предоставлялась возможность, то они рассказывали во всех подробностях о ее зверствах. Джон Браун, беглый раб, вспоминал в 1854 году о том, как он «был высечен… плетью из воловьей шкуры», и как «надсмотрщики преследовали „сбежавших негров“». «Когда цены [на хлопок] на английском рынке росли, – вспоминает он, – бедные рабы сразу чувствовали это на себе, ведь их сильнее понукали, и кнут чаще летал в воздухе». Генри Бибб, еще один раб, вспомнил об ужасающем случае: «По сигналу рога надсмотрщика все рабы вышли и наблюдали мое наказание. С меня сорвали одежду и заставили меня лечь на землю, уткнувшись в землю лицом. Рядом были вбиты четыре кола, к которым меня привязали за руки и за ноги. Затем надсмотрщик встал надо мной с плетью»[231 - John Brown, Slave Life in Georgia: A Narrative of the Life, Su?erings, and Escape of John Brown, a Fugitive Slave, Now in England: Electronic Edition, ed. Louis Alexis Chamerovzow (University of North Carolina at Chapel Hill, 2001), 11, 27, 171–72 http://docsouth.unc.edu/neh/jbrown/jbrown.html, исходная публикация 1854 г.; Henry Bibb, Narrative of the Life and Adventures of Henry Bibb, an American Slave, Written by Himsefl: Electronic Edition (University of North Carolina at Chapel Hill, 2000), 132, http://docsouth.unc.edu/neh/bibb/bibb.html.].

Экспансия хлопкового производства в Великобритании находилась в зависимости от насилия, применявшегося на другом берегу Атлантического океана. Хлопок, опустошенные земли и рабство стали настолько тесно связаны друг с другом, что хлопковый торговец из Ливерпуля Уильям Рэтбоун VI, направляясь в США в 1849 году, сообщил своему отцу, что «негры и все остальное здесь движется в одном ритме с хлопком». Рабский труд играл настолько важную роль, что газета Liverpool Chronicle and European Times предупреждала о том, что если рабы когда-либо будут освобождены, то цены на хлопковое волокно могут вырасти на 100–200 %, а последствия для Британии будут разрушительными. В то время как жестокое принуждение кошмаром нависало над миллионами американских рабов, возможное окончание этого насилия было кошмаром для тех, кто собирал баснословные прибыли империи хлопка[232 - William Rathbone VI to Rathbone Brothers, 2 February 1849, RP/ XXIV.2.4, File of Correspondence, Letters from William Rathbone VI while in America, Rathbone Papers, Special Collections and Archives, University of Liverpool, Liverpool; The Liverpool Chronicle цит. по: Bremer Handelsblatt 93 (1853): 6.].

Рабы, собирающие хлопок в Джорджии

Чтобы снизить вероятность наступления этого кошмарного сценария, плантаторы в США также прибегали к третьему преимуществу, которое делало их ведущими хлопководами в мире – политической власти. Рабовладельцы южных штатов закрепили основу своей власти в Конституции, в пункте о трех пятых. Целый ряд президентов и судей Верховного суда, владевших рабами, а также сильное представительство в обеих палатах Конгресса, гарантировали, казалось, вечную политическую поддержку института рабства. Отсутствие соперничающих элит в самих рабовладельческих штатах и колоссальное влияние рабовладельцев на правительства штатов делало возможным существование такой власти на государственном уровне и дополняло ее. Эти правительства штатов в конечном итоге также позволили хлопковым плантаторам в Северной Америке преумножить эффект дарованных им судьбой судоходных рек рядом с их плантациями путем прокладки железных дорог все глубже и глубже во внутренние районы. Напротив, хлопковые фермеры в Бразилии, соперничая с интересами влиятельных плантаторов сахарного тростника, не могли по своему усмотрению проводить усовершенствование инфраструктуры, чтобы облегчать культивацию хлопка. Перевозка хлопка на дальние расстояния мулами или лошадьми по-прежнему была дорогой; например, перевозка из района реки Сан-Франсиску в порт Сальвадора почти удваивала цену хлопка. В Индии транспортная инфраструктура по-прежнему оставалась неразвитой (по имеющимся оценкам, транспортные издержки при доставке хлопка до порта в Индии увеличивали его стоимость примерно на 50 %, тогда как в США – всего на 3 %), поскольку у торговцев хлопком и фермеров в Индии не было того капитала и власти, которые позволили бы быстро ее улучшить. Политическое влияние рабовладельцев в Американской республике также имело решающее значение потому, что позволяло им распространять институт рабства на новые территории Юга и Юго-Запада, в то же время успешно обязывая федеральное правительство проводить политику экспроприации земли у коренных американцев[233 - Эта тема целиком излагается в John Casper Branner, Cotton in the Empire of Brazil: The Antiquity, Methods and Extent of Its Cultivation, Together with Statistics of Exportation and Home Consumption (Washington, DC: Goverment Printing O?ce, 1885), 25–27 и особенно Luiz Cordelio Barbosa, “Cotton in 19th Century Brazil: Dependency and Development” (PhD dissertation, University of Washington, 1989), 7, 9, 65; Eugene W. Ridings Jr., “The Merchant Elite and the Development of Brazil: The Case of Bahia during the Empire,” Journal ofInteramerican Studies and World A?airs 15, no. 3 (August 1973): 343; Gray, History ofAgriculture, 694; это важное соображение тщательно исследовано в Rothman, “The Expansion of Slavery in the Deep South,” 55; см. также: Chaplin, “Creating a Cotton South,” 193.].

Перевозчик хлопка, Бразилия, 1816 год

Косвенным образом независимость Америки обернулось благословением для европейской, в особенности британской хлопковой отрасли. Через сто лет агитации за отмену рабства Британия уступила и в 1834 году объявила рабство в пределах империи вне закона. Некоторые американские революционеры надеялись на подобное искоренение рабства по мере развития их собственного государства, однако стали свидетелями того, как этот институт превратился в локомотив роста важнейшего в мире региона выращивания хлопка. При этом независимость убрала ограничения на экспроприацию земли у коренных американцев, поскольку отныне отношения между белыми поселенцами и североамериканскими индейцами не были предметом сложных переговоров в европейской политике. Разграничение политической и экономической сфер в реальности оказалось решающим для наиболее динамично развивающейся в мире отрасли, поскольку выращивавшие хлопок рабовладельцы преобладали в региональных правительствах, оказывая существенное влияние на национальное правительство, и государственная политика могла до поразительной степени соответствовать их интересам; в пределах же Британской империи существование рабовладельцев было невозможно. Результат совместного действия этих факторов можно видеть на примере дельты Язу-Миссисипи. Здесь, на территории примерно семи тысяч квадратных миль, могучая Миссисипи тысячелетиями откладывала питательные слои почвы, которые стали рассадником для самой продуктивной хлопковой территории. В 1859 году шестьдесят тысяч рабов трудились в дельте Миссисипи, производя ошеломительные 66 млн фунтов хлопка – почти в десять раз больше, чем вывозилось из Сан-Доминго во Францию на пике его производительности в начале 1790-х годов[234 - По 400 фунтов в тюке. Цифры взяты из Moore, The Emergence of the Cotton Kingdom, 129.].

Для того чтобы дельта Миссисипи стала главным производителем самого важного товара индустриального мира (подобно Саудовской Аравии начала XIX века), нужно было отобрать землю у ее изначальных обитателей, а также мобилизовать труд, капитал, знания и государственную власть. С 1820 по 1832 год по условиям ряда договоров, подкрепленных стычками и военным противостоянием, большая часть земли перешла от чокто – коренного населения – к белым поселенцам. В фургонах, на плотах и в плоскодонных лодках полные надежд хлопковые плантаторы завозили рабов на Юг отовсюду для расчистки этой земли от «джунглеобразной» растительности, а затем для обработки мотыгами, посева, обрезки молодых растений и сбора урожая хлопка. Новость о том, что дельта Миссисипи была «самым верным местом для посадки хлопка во всем мире», облетела весь Юг; плантаторы, которым был доступен существенный капитал (по большей части в форме рабочей силы) и опыт, устремились туда. Устроенные ими плантации стали внушительным бизнесом: к 1840 году в округе Вашингтон, находившимся в самом сердце дельты Миссисипи, насчитывалось более десяти рабов на каждого белого жителя. К 1850 году каждая белая семья в этом округе держала в среднем более восьми рабов. Крупнейшему плантатору дельты, Стивену Дункану, принадлежало 1036 рабов, а его состояние к концу 1850-х годов оценивалось в 1,3 млн долларов. Хотя и не будучи типичными хлопковыми фермами, плантации дельты Миссисипи были бизнесом с очень высокой капитализацией, одними из самых крупных в Северной Америке, и необходимые инвестиции были бы за пределами возможностей почти любого северного промышленника. Богатство, если смотреть на него с парадных портиков роскошных и элегантно обставленных особняков дельты Миссисипи, шло прямо из земли, будучи результатом странной алхимии, сочетавшей опустошенные земли, рабский труд и, как мы увидим, нескончаемый поток европейского капитала[235 - Cobb, The Most Southern Place on Earth, 7–10.].

Растущее преобладание плантаторов на мировых хлопковых рынках подпитывало само себя. По мере того как культивация хлопка распространялась в южных США, а британские и в конечном счете континентальные европейские покупатели становились все более и более зависимы от поставок хлопка, углублялись институциональные связи между Югом США и Европой. Европейские торговцы, занимавшиеся ввозом хлопка, отправляли своих агентов в Чарльстон, Мемфис и Новый Орлеан. Они регулярно переписывались с деловыми партнерами на другом берегу Атлантического океана. Эти торговцы выстроили плотную сеть морских перевозок и объединяли торговлю хлопком со своим бизнесом в других сферах. Люди, занятые в торговле хлопком, часто пересекали северную часть Атлантического океана, завязывая тесные деловые, дружеские и даже супружеские связи. Сети таких связей, в свою очередь, делали трансатлантическую торговлю более надежной и предсказуемой, тем самым снижая издержки и давая Соединенным Штатам еще одно решительное преимущество над их потенциальными конкурентами, такими как Индия или Бразилия.

В центре всех этих сетей были потоки хлопка, шедшего из США в Европу, и капитала, направленного в обратную сторону. Этот капитал чаще всего был обеспечен залогом рабов, давая владельцам закладных право на определенного раба в случае неплатежеспособности должника. Как показала историк Бонни Мартин, в Луизиане 88 % кредитов выдавались под залог рабов как (частичное) обеспечение; в Южной Каролине этот показатель составлял 82 %. Всего, по ее оценкам, сотни миллионов долларов капитала были обеспечены людьми, которые были чьей-то собственностью. Таким образом, рабство позволяло быстро распределять не только рабочую силу, но и капитал[236 - Bonnie Martin, “Slavery’s Invisible Engine: Mortgaging Human Property,” Journal of Southern History 76, no. 4 (November 2010), 840–41.].

Получая огромные богатства от экспроприированной земли и рабочей силы, плантаторы инвестировали в сельскохозяйственные усовершенствования, что является еще одной иллюстрацией тому, как успех порождал новый успех. Они экспериментировали, например, с различными гибридами хлопка, полученными на основе семян из Индии, Османской империи, Центральной Америки, Вест-Индии и других мест, создавая волокна хлопка, устойчивые к определенному местному климату и почвам, и со временем вывели сотни и сотни различных сортов хлопчатника. Самый значимый эпизод произошел в 1806 году, когда плантатор из Натчез Уолтер Берлинг привез из Мексики семена хлопка с более крупными коробочками, которые было легче срывать, и который, по мнению экспертов, «обладал более качественным волокном, особенно в отношении длины, и был устойчив к „гнили“». Эту разновидность хлопка веками выращивали коренные жители возвышенности в центре Мексики, и, привезенная в США, она была присвоена американскими плантаторами, став «базовой зародышевой плазмой для всех, кто выводил последующие разновидности хлопка „апленд“ в США и во всем мире». Этот новый хлопок можно было собирать в три-четыре раза быстрее, чем распространенный в то время вид «джорджия грин сид». По жестокой иронии судьбы, способность американских индейцев получить хлопковое волокно, хорошо подходившее для американских условий, послужила сильным импульсом к экспроприации их земель и сделала рабский труд в этих землях значительно более производительным[237 - C. Wayne Smith and J. Tom Cothren, eds., Cotton: Origin, History, Technology, and Production (New York: John Wiley & Sons, 1999), 103, 122; О различном происхождении американского хлопка см. также: Whitemarsh B. Seabrook, A Memoir of the Origin, Cultivation and Uses of Cotton (Charleston, SC: Miller & Browne, 1844), 15; John H. Moore, “Cotton Breeding in the Old South,” Agricultural History 30 (1956): 97; Moore, The Emergence of the Cotton Kingdom, 35; Gray, History ofAgriculture, 691.].

Подобные инновации в управлении рабочей силой и в сельском хозяйстве все больше институциализировались благодаря построению плотных, но четко региональных сетей, по которым передавались знания. Книги, сельскохозяйственные институты, такие журналы, как De Bow’s Review и American Cotton Planter, а также региональные сельскохозяйственные собрания распространяли информацию о том, как выбирать семена, организовывать рабочую силу, считывать сигналы рынка, как мотыжить и сажать, во что вкладывать деньги – словом, как совершенствоваться в «практической плантаторской экономике»[238 - American Cotton Planter 2 (May 1854): 160.].

Европейская промышленная революция активно повлияла и на эволюцию рабства на американском Юге. Бригадный труд, который ни в коей мере не являлся новой формой труда, однако никогда не был столь распространен, как на хлопковых плантациях, служил примером нового ритма промышленного труда, или, как выразился один автор, «военного сельского хозяйства». Систематическая мобилизация женщин и детей среди рабов на хлопковых фермах еще больше повысила их производительность. В результате производство хлопка в США росло значительно быстрее, чем количество занятых на фермах рабов. Это увеличение отчасти было связано с использованием различных разновидностей хлопчатника, но имела место и систематическая интенсификация эксплуатации. Плантационное рабство в США XIX века позволяло организовывать труд так, как это было невозможно в самом сердце зарождавшейся мировой промышленности. Так как плантации по размерам часто превосходили фабрики и требовали более существенных капитальных вложений, а также потому, что, за исключением вспышки новаторства вокруг изобретения волокноотделительной машины Эли Уитни в 1790-е годы, технологический прогресс в выращивании хлопка был ограничен, повышение продуктивности плантаций могло достигаться только реорганизацией труда. Рабовладельцы обеспечивали рост продуктивности путем установления почти тотального контроля над рабочим процессом – прямой результат насильственного господства над работниками. Ничего подобного нельзя было реализовать на возникавших тогда в мире текстильных фабриках, где работники успешно поддерживали некоторое подобие ритма ферм, мелких мастерских и ремесленных цехов, из которых они пришли[239 - W. E. B. DuBois, The Suppression of the African Slave-Trade to the United States ofAmeri-ca (New York: General Books LLC, 2009), 140; Edgar T. Thompson, Plantation Societies, Race Relations, and the South: The Regimentation of Population: Selected Papers of Edgar T. Thompson (Durham, NC: Duke University Press, 1975), 217; Alan L. Olmstead and Paul W. Rhode, “Slave Productivity on Cotton Production by Gender, Age, Season, and Scale”; www.iga.ucdavis.edu/Research/ all-uc/conferences/spring-2010, доступ 11 июня 2012 г.; Bailey, “The Other Side of Slavery,” 36.]. Всесторонний контроль над работниками – ключевая характеристика капитализма – продемонстрировал свой первый большой успех на хлопковых плантациях американского Юга.