Переулок, которого нет

Переулок, которого нет
Светлана Александровна Пероцкая

Что случится, если автор напишет слишком реалистичный рассказ? Что он будет делать, если его создание оживет? А если оно попытается напасть и убить? Как быть, если уничтожать собственное творение не хочется, но если этого не сделать – умрешь сам и умрут твои друзья?

– … шел, спотыкаясь в вязкой вони воздуха. От запаха еще не тошнило, но если он усилится – меня вывернет. Какого черта наш город такой грязный, серый и вонючий?! Омерзительно, так и вижу кривую гримасу на моем лице. Что-то не так. Обычно меня не прошибает холодный пот, когда я просто иду домой. И зубы не стучат. И руки не трясутся. И ноги не должны бы подкашиваться от запаха, от которого меня еще даже не вывернуло. Что происходит? Повернуть назад что ли? «Ага, испугался вони, мальчишка» – внутренний голос, будь он неладен, издевается. И как теперь повернуть? Сам же себя буду трусом считать.

Телефон. Звонит, вибрирует, мелодия, которую я так люблю, звонит она, мне, ждет, попросит что-то купить, наверное. Вот сейчас остановлюсь, поговорю и вернусь на главные улицы, к черту эти тошнотворные переулки, ноги моей больше здесь не будет, и липкого холода по спине и мурашек тоже не будет, вот сейчас, достану только телефон, отвечу, услышу ее голос, и не будет всего вот этого, и не будет никакой разницы, трус я или не трус, для нее – точно не будет. Приду домой, расскажу, как сам себя трусом обзывал – а она рассмеется и сразу станет ясно, что это неважно совсем.

– Макс, привет, ты где?

– Я и сам не знаю, решил срезать и забрел тут куда-то.

– Давай побыстрей, возвращайся, очень тебя жду, сырники сделала – только сметаны купи, ладно? И давай быстрее, а то я не удержусь, поем без тебя. И без сметаны.

– Хорошо, сейчас мигом буду, вот только выберусь из переулков этих чертовых.

– Ты там заблудился что ли?

– Немножко, но уже почти нашелся. Ну, все, давай, люблю тебя.

– Ага. И я тебя. Пока.

Выйти отсюда. Нет, назад нельзя, слишком много прошел – да еще сметаны надо купить к сырникам – вкусные они – и ведь съест без меня, я ее знаю! Чего уж там, пошли вперед, вряд ли будет хуже.

Человек едва не соскочил с моей «удочки», но прошел вперед еще пять шагов. Каждый следующий давался ему труднее – ноги не шли от страха, но он был достаточно глуп, чтобы игнорировать это, как и все остальные. Слишком храбрые, слишком упорные, всегда пойдут в неизвестное – все, как я люблю. Последние пять шагов прошел, и все, уже в моей пасти, наконец-то.

Через пять очень трудных шагов Макс почувствовал боль. Ужасная боль, сразу во всем теле, он упал как подкошенный и не мог двинуться, даже думал с трудом.

Ужасно – я – я что, умру в этой дыре? От чего? Надо встать! Надо идти дальше, мне есть зачем, пожалуйста, кто-нибудь, помогите, этого нет, это сон, скажите мне, что все неправда, я не умру!

«Ага. Все неправда. И ты умрешь» – услышал он в своей голове. И Макса не стало. Только куча тряпья в переулке, в который еще долго не зайдет никто, потому что его на самом деле нет.

Рассказ «Переулок», написал Стефан Черный, – Лика закончила чтение.

Повисла пауза, несколько секунд на осознание того, что все уже закончилось – и тут же раздались аплодисменты, улюлюканье, кто-то предложил тост за автора, а в углу начали играть «Черного Брахмана» в его честь. Вечеринка в день выхода нового номера журнала набирала обороты.

***

– Слушай, Стефан, это прямо очень круто, у меня мурашки по коже. Понимаю, почему именно этот рассказ выбрали, хотя жуткий он, конечно. Но ведь ты так и хотел? – после того, как все разошлись, Лика, наконец, смогла поговорить с другом. До этого момента он был окружен плотным кольцом желающих поздравить, выпить, и обсудить рассказ.

– Ага, именно. Меня самого пробрало, пока писал, потом полночи спать не мог, на каждый шорох оглядывался. Еще кот решил по коридору прогуляться, а там половица так скрипит, ужас просто. Надо будет поменять. Кстати, Вишня, ты же здесь главный – когда ремонт будет?

– Когда-нибудь будет, – спокойно ответил Вишня, он же Миша Вишневский, библиотекарь. И почесал за ухом того самого кота, который ужасно скрипел половицами по ночам.

Вся троица сидела за столиком библиотечного кафе, точнее его заднего зала, предназначенного только для «своих». Библиотека была одной из старейших в городе, объединяла в себе два исторических особняка с их подвалами, чердаками и внутренним двориком, в котором пару лет назад повесили гамак, поставили теннисный стол и вдобавок устроили кафе на открытом воздухе. Идея с кафе пришлась по вкусу всем посетителям, в основном потому, что во время еды можно было читать книги и шумно их обсуждать. Невозможность шуметь делала все остальное пространство библиотеки спокойным и величественным, а по ночам попросту страшным местом и без всяких шорохов.

Придумал и организовал кафе главный библиотекарь, он же отвел ближайшую к выходу из кухни библиотечную комнату под «собрания клуба». По сути это означало, что все, кто имел прямое отношение к работе в библиотеке или в библиотечном ежемесячном журнале, собирались там, чтобы обсудить рабочие вопросы, поделиться идеями и просто поесть. Обычно они занимались всем этим одновременно. Комната представляла собой небольшое уютное пространство с диваном посередине и парой табуреток-лесенок из библиотеки, с несколькими столами по стенам, принтером и компьютером, цветами в горшках, кулером с водой, чтобы не бегать в кухню каждый раз. Все поверхности были завалены подушками для сидения, журналами, тетрадками, исчерканными листами вперемешку с чайными чашками всех размеров и форм. Теоретически, у каждого была своя собственная чашка, по крайней мере, каждый принес себе свою, но сейчас их было явно больше, чем сотрудников библиотеки, и определить, какая кому принадлежит, уже давно не представлялось возможным. Сейчас здесь стояли еще бокалы с вином и виски-колой, и осталось несколько тарелок с объедками – празднование нового выпуска журнала затянулось. Как всегда в таких случаях работники кафе уже разошлись и потому посуду заберут только утром.

Наша троица – библиотекарь, которого все звали Вишней, по сокращению от фамилии, Лика, художница, она помогала оформлять кафе, и Стефан, начинающий писатель – оказались последними. Было далеко за полночь, но они все равно не хотели расходиться, потому что рассказ Стефана – причем в нетипичном для него жанре хоррор – признали лучшим в этом номере – и им было что отпраздновать.

– А почему именно такой рассказ? Решил попробовать написать что-то новое? – спросил Вишня. Рассказ ему не особо понравился, он даже сомневался, оставаться ли ему на вечеринку, которая, как обычно, не обойдется без чтения вслух. Но без него не было бы праздника, ведь он глава библиотеки и главный идейный вдохновитель журнала. И потом, не дурак же он пропускать выпивку и песни с гитарой.

– Сложно объяснить. Ну, смотри: я все время старался написать нечто красивое, чтобы бальзам на душу – ну ты знаешь. Праздник там новый придумать, или идею для бара, или какие-нибудь штуковины новые, которые так Лике нравятся.

Лика согласно закивала, «штуковины» у Стефана и правда получались замечательные. Она в свободное время подключала своих сокурсников по Художке, и они вместе создавали для библиотечного кафе что-нибудь новое, чаще всего по мотивам рассказов в журнале. Не только то, что придумывал Стефан, другие ребята из библиотеки тоже были горазды на придумки, но идеи Стефана были особенно удачны: одуванчик – воздушный шар и при этом лампа, а значит – светится; день литературы, когда всем посетителям кафе вместе с блюдом приносили красиво оформленные открытки с цитатой из классиков, подходящей, по мнению повара, к этому рецепту; праздник огня, когда во дворе устроили фаершоу; парад воздушных змеев – но это уже не в кафе, а в городском парке… Художники были рады придумать, как сделать все это материальным, часто добавляли новые идеи и были рады возможности показать свои работы. Кстати, и интерьер кафе, с цветными мозаичными лампами, стульями из разных комплектов, с подушками для сидения и подвесными плетеными креслами был их творением.

– Я старался написать что-то красивое – продолжал Стефан – а потом понял, что мне нужна точка отсчета, отрицательное значение, нечто ужасное. И тогда я пойму, в какую сторону двигаться и как сделать то, чего хочу, – он говорил уже не очень связно, сказывалось выпитое вино. – Как я могу понять, что то, что я написал – прекрасно, если я не знаю, что есть ужасного?

– Это спорный вопрос. А как ты понял что то, что ты написал ужасно? – спросил Вишня.

– Ну, мурашки по спине от страха ни с чем не спутаешь.

– Ага, – Вишня хотел было продолжить спор, но тут Лика демонстративно зевнула, и клацнула зубами.

– Слушайте, пойдемте уже домой что ли. Или тут на диване поспим?

Стефан посмотрел на часы:

– Ого, ребятки, уже почти пять утра. А давайте пройдемся немного, погуляем по городу. Скоро рассвет, красиво будет, наверное. А там и по домам можно.

Когда они вышли из библиотеки в пустые тихие сумерки, небо, затянутое рваными серым облаками, выглядело мрачно.

– А вряд ли нам светит рассвет – хмпвф – Лика издала нечто среднее межу хмыканьем и смешком после случайного каламбура.

Улица перед библиотекой выглядела в утренней полутьме как-то иначе. Не такая яркая, как обычно, дома были серыми и как будто блеклыми. И мусора было больше, чем вообще представлялось допустимым.

«Не помню, чтобы тут было так грязно» – отметила про себя Лика, – «Ой, точно, просто дворник еще не встал. Неужели наши после вечерники вчера так намусорили?».

– Фу, вы посмотрите – косточка, походу куриная. Вишня, скажи им в следующий раз, чтобы до урны доносили, что ли.

– Сама и скажи. Да только тебя не послушают, ты вон в черепах и костях вся.

Лика и правда любила черепа – серьга в левом ухе, кольцо, и сразу три штуки как брелоки на сумке – веселые, мексиканские. И на ремне заклепки тоже в виде черепов. Лика считала, что она, как настоящий творец, должна ходить по грани между жизнью и смертью, пусть даже символически. Но все равно возмутилась.

– Причем тут вообще черепа? А вот мусорить – это свинство.

– Пойдемте уже дальше – прервал их перепалку Стефан, – вы, кстати, помните этот проход? Он тут вообще был, или мне спьяну мерещится?

– Не помню, – откликнулся Вишня. – Не мерещится – это точно. Наверное, просто освещение непривычное, вот и не узнаем.

Лика демонстративно отвернулась, мол, не спорьте со мной о моей одежде.

Они все стояли около узкого прохода, уводящего с главной улицы. Он был еще более серым и замусоренным, с побитыми стеклами и слепыми, закрытыми фанерой окнами.

Стефана посетило смутное чувство беспокойства, что-то явно было не так. Он посмотрел на друга – тот схватился за стенку.

– Эй, Вишня, что с тобой? Ты в порядке?

– Да подташнивает меня что-то. Ох, стар я стал, не надо было столько пить.