Нежина плохо помнила дом малышей, поскольку эту память ей не хотелось бы навсегда оставить с собой, но встречу с Агатой она не забыла бы никогда.
В детский дом ребят привезли зимой, в лютый холод, и пока небольшая стайка насмерть замёрзших малышей разматывала друг на друге тёплые там, где не было дыр, шерстяные платки, перешептываясь, вытирала блестящими в свете тусклых ламп рукавами озябшие носы, потёкшие в тепле, словно весенние ручьи, и тихонько оттаивала в темноватом коридоре с закрытым камином, который слабым светом разгонял коварную, настороженно затаившуюся тьму, по лестнице кубарем скатилась она – темноволосая, темноглазая, с грязными пятнами на лице девочка – Агата – единственное существо, долгие годы приносившее, как казалось Нежине, луч солнца в этот дом печали.
Дети замерли. Ведь именно так нянечка, ругаясь за очередные мокрые штаны, описывала чертей, которые приходят за непослушными и неаккуратными детьми. От этого дети плакали еще больше, соответственно, увеличивая в геометрической прогрессии количество мокрых штанов и крепких подзатыльников.
По напряжённой фигуре Агаты было видно, что она будет до последнего отстаивать занятую территорию, чтобы место не досталось чужакам. Так коты настороженно работают ноздрями, прежде чем впиться когтями в глаза противника. Поэтому вполне логичным кажется и то, что Агата, пыхтя, прошлёпала на толстых ножках прямо к стоящей впереди Нежине и, ничего не говоря, ударила её по щеке. Дети прижались друг к другу и задрожали. Кто-то заплакал. Но Нежина уже знала, что за себя нужно стоять, особенно, когда дело касалось вещей, которые затрагивали её сердце или гордость, и не дала бы спуску самому чёрту, поэтому изо всех сил толкнула Агату так, что та приземлилась прямо на толстенькую попку и запыхтела, как ёж.
– Мисс Агата, мисс Нежина, несносные девчонки! – мадам Гортензия, старшая воспитательница, англичанка по происхождению (хотя из английского у нее был только постоянный насморк и маленькая фляжка разбавленного джина, который обычно заканчивался прежде, чем сухая старая дева успевала прийти в благодушное настроение), строго выговаривала малышкам, которые, насупив носики и сжав крошечные кулачки, напряжённо смотрели друг на друга, но не ревели. – Вот и прекрасно! Вы обе наказаны. Без ужина ночуете в классной комнате. Я попрошу сторожа принести вам матрасы.
В этот день девочки спали в разных углах промёрзшей классной комнаты, в которой постоянно что-то шуршало и скрипело снаружи и внутри.
На следующий день, за завтраком, Агата ловко подставила подножку неуклюжей Нежине, и когда последняя вскочила, вытряхивая из волос хлебные крошки, то немедленно поскользнулась на разлитом жиденьком какао из желудей и шлёпнулась в лужу вместе со старшей воспитательницей, кинувшейся на помощь. Улыбка с лица проказницы сползала по мере того, как ширилась дыра на клетчатой юбке побагровевшей англичанки, за которую уцепилась бросившаяся на обидчицу Нежина. В эту ночь матрасы девочек оказались почти рядом.
На следующий день, когда Агата приклеила Нежину к стулу, а та подняла такой вселенский вой, что мирно спавший в подсобке сторож Феррул Пунт упал с кровати и сломал указательный палец на правой руке, случайно застрявший в пивной бутылке, ненароком оказавшейся возле его кровати, а старшая воспитательница обрила Агату наголо, поскольку остатки клея, вылитого Нежиной на голову Агаты, не желали покидать курчавые жесткие волосы девочки, матрасы лежали рядышком, тесно прижавшись друг к другу в холодной комнате, впрочем, как и девочки, слабо отсвечивая в темноте свежебритыми макушками (разозлённая воспитательница в наказание состригла дочиста и роскошные рыжие кудри малышки Нежины).
Именно с этих пор между двумя столь непохожими девочками и зародилась крепкая дружба, которую люди обычно проносят через всю жизнь.
Глава 2. Интернат.
(о том, что не всегда неубивающее делает сильнее)
– Поросёночек! Где же ты, сладкая?
«Пожалуйста, уйди. Просто пройди мимо».
– Свинка! Я всё равно отыщу твою розовую жирную задницу!
«Уходи же. Пусть ты просто меня не найдёшь».
– А вот ты где, маленькая хрюшка! Вылезай!
С этими словами, сочащимися гнусной радостью, низколобый широколицый мальчишка вцепился в растрёпанную косу десятилетней пухленькой девочки и вытащил лакомую добычу из-под стола. Девочка заверещала, упираясь слабыми ручонками в жёсткую хватку мучителя. Лицо её, будто созданное для плача, некрасиво перекосилось, как бывает всегда, когда силишься сдержать рыдания.
– Отпусти её, Рыжий Пёс! Отпусти, а то хуже будет!
Короткие пальцы со сгрызенными под корень и всё равно нечистыми ногтями лишь плотнее сжали в кулаке огненную волну волос девочки.
– Кому хуже – мне, тебе или хрюшке? Эта обезьяна – твоя подружка, поросёнок? Ну что ж, так даже интереснее. Иди сюда, черномазая! У меня и к тебе есть пара вопросов.
Рыжий стиснул и без того узкие губы так, что в уголке рта лопнула постоянно кровоточащая болячка, и прищурил зеленоватые кошачьи глаза, ресницы которых слиплись от какой-то дряни. Его покрытая россыпью ржавых пятен рука с торопливой озлобленностью приподняла девочкину голову так, что толстушка заверещала от ослепившей её на мгновение боли.
– Тебе лучше меня послушать, – от слов собеседницы веяло ледяным спокойствием.
Пёс скосил глаза: Агата уперла тонкие ручки в худенькие бока. Она ждала. Злость, готовая в любой момент прорваться наружу, огненным комом клокотала в груди девочки. Вот смуглые пальчики с розовыми ноготками сжались в крохотные острые кулачки. Чёрные волосы, словно тысячи маленьких остроклювых змеек, пружинками окружили аккуратную головку. Тёмные глаза с чёрными косточками зрачков вспыхнули зелёным и фиолетовым, как у породистого жеребёнка. Все говорило о том, что Агата не на шутку раздражена, прямое и неизбежное следствие чего Рыжий Пёс не раз испытывал на собственной шкуре.
Мальчишка хмыкнул, но опасливо попятился – с этой сумасшедшей ему иметь дело не хотелось. Однако трусливое движение не могло ускользнуть от внимательного взора Агаты – она торжествующе оскалилась, обнажив мелкие, но остренькие зубки. Рыжий Пёс машинально потер ещё не успевший зажить расквашенный нос. Да и как назло, других псов Дикой Своры рядом не оказалось. А без них связываться с этой бешеной кошкой было не с руки. Он сплюнул сквозь зубы прямо на пол и нехотя разжал руку.
Девчонка, не переставая ныть, кулем свалилась вниз.
– Ты ещё доиграешься, Неизвестная. А поросёнка я всё равно поймаю. А когда поймаю – изжарю и съем. А вот потом – берегись, за неимением свинины можно съесть и обезьянку.
С этими словами молодой джентльмен щёлкнул жёлтыми зубами и с достоинством покинул помещение вместе с неприятным запахом, исходившим от его рта и немытых ног.
Оставшаяся в комнате Агата с жалостью и лёгкой брезгливостью смотрела на плачущую Нежину, которая с тупой устремлённостью собирала волоски, вырванные из собственной косы, вдоль прожилок деревянных половиц.
Что стало с той боевой девчушкой, попавшей в интернат? Как она могла превратиться в такое ничтожество?
Это неправда, что несчастье и тяжёлая жизнь закаляют. Нежина от рождения обладала сильным духом, чугунной волей и железным характером. Иначе она бы не дожила и до своего первого дня рождения. Более того, девочка не продержалась бы и недели в объятьях Бармалита. Но, как известно, чугун хоть и твёрд, но весьма хрупок, а железо – прочный металл, но и он плавится, превращаясь в бесформенную массу, или плющится под ударами молота. Время и насилие производят перемены куда в более стойких материях, чем детские тело и душа. Нежина же была всего лишь человеком, маленькой девочкой, получавшей вместо материнской нежности бесконечные пинки и тычки от других воспитанников, гораздо сильнее и больше её. Нежестокая от природы, она пыталась дать отпор, но слабые попытки увязали в беспощадности других детей, уверенных в том, что дочь убийцы – достойная мишень в отработке подножек и подзатыльников. Мусор среди мусора. Худшая среди худших. Презренная среди презираемых. А жестокость в этом мире была единственным качеством, которое уважали и боялись.
Даже самые сильные семена не растут на камне. Хоть капля ласки, доброты и понимания смогла бы укрепить хрупкий росток, превратить его в нечто большее, но постоянное напряжение, нервное и психическое, сыграло с девочкой злую шутку. Не имея источника, откуда она могла черпать мужество, Нежина быстро истощила те резервы, которые были даны ей от рождения, и превратилась в робкое, податливое, вечно испуганное существо. В ней не было той бесшабашной отваги, той бравады, которая отличала Агату.
Нет, Нежина сопротивлялась. Она боролась и когда висела вниз головой на подоконнике со связанными шнурками руками и ногами. И тогда, когда Дикая Свора подожгла её волосы, чтобы посмотреть, будут ли они гореть и, если будут, то как долго? Она терпела тычки и плевки, отвечая на них плевками и тычками.
Да, девочка могла стоять за себя и стояла, но ровно до той поры, когда за дерзость, даже не принадлежавшую ей, псы из Дикой Своры не закрыли в холодном подвале с крысами, где Нежина просидела трое суток без еды и питья, пока её не нашла старая повариха.
После этого Нежина начала безудержно есть, словно опасаясь, что еда может опять закончиться, и это не могло не отразиться на её характере, поведении и, уж конечно, ни на внешности – девочка очень поправилась.
Однако, надо сказать, были и такие дети, которым приходилось ещё хуже. Например, Жёлтая Мэри. Такое имя она получила, потому что те синяки, которые ей доставались, не успевали проходить до момента получения новых. Или Крысоед. Его тоже заперли в подвале. Но, к несчастью, мальчика нашли не через три дня, а гораздо позже. Или Ветчинка. В семь лет Дикая Свора сотворила с девочкой такое, о чём в её возрасте знать не полагается.
Другое дело – Агата. С ней опасались связываться. Ведь неизвестно, чем мог бы закончиться даже самый безобидный разговор. В минуты радости её хрупкая фигурка больше всего напоминала одуванчик с чёрной пушистой головкой на тонкой ножке – дунь и улетит. Но стоило кому-нибудь задеть девочку, и место нежного цветка занимала разъярённая дикая кошка с острыми когтями, зубами и распушенным в злобном нетерпении хвостом.
Агату боялись. Даже взгляд её тёмных глаз внушал трепет – в них светилось нечто первобытное, безумное. В серых же глазах Нежины плескался только ужас и неуверенность. А что еще можно ожидать, если ты дочь убийцы, но таковой себя не чувствуешь?
Вы спросите: а где же были взрослые? А взрослые придерживались такого принципа – не лезть в чужой монастырь со своим уставом. Поэтому они слепли и глохли, когда входили в двери интерната, и немели, выходя из них.
Нежине оставалось только терпеть. С годами она в совершенстве освоила это искусство. И насколько её душа горела кротким свечным пламенем, настолько в душе Агаты полыхал яростный драконий огонь. Но странным образом и она смягчалась, подпадая под волны тихой нежности, исходящие от уютной подруги, до поры до времени укрощавшие её, если не сказать больше.
Они росли вместе. Агата была той опорой, которую оплетала Нежина. Она вилась возле темноволосой воительницы, считая её самым близким человеком и в глубине души надеясь, что так было и на самом деле.
И поэтому поддерживала все её начинания, даже если и не были ей по душе.
Вот и сейчас девочка пряталась, потому что Агате что-то понадобилось в комнате Дикой Своры. А ничего больше, чем терпеть и отвлекать, Нежина не умела. Отвлекать у неё получалось лучше всего. Ведь любое движение толстушки производило шум. Тем более, что она постоянно что-нибудь роняла или падала сама. Или жевала, хрустя обёрткой или крошками. Даже если она кралась на цыпочках, то казалось, что по полу шлёпает гигантская лягушка. И конечно, псы Дикой Своры не могли не заметить, когда Нежина вступила на территорию врага. Рыжий гнался за девочкой, пока остальные с насмешливостью передразнивали её движения, трясясь и корчась от смеха. Конечно, Нежина попалась. Впрочем, как и всегда. Прятаться она тоже не умела. И теперь лежала на холодном плиточном полу и рыдала от невыносимой боли – Рыжий унёс в своих грязных руках добрую половину её золотой косы.
Агата тронула девочку носком ободранной босоножки.
– Хватит валяться, вставай. Я, конечно, понимаю, что притворяться дохлой ты любишь больше всего на свете, но через минуту он вернётся, и не один. Дикая Свора уже топочет по коридору, правда, в одних носках.
От удивления Нежина даже перестала выть. Размазывая грязь с пола по пухлым щекам, она почему-то шёпотом спросила, по-прежнему икая от слёз:
– Почему только в носках?
– Правильный вопрос! – просияла Агата. – Вот!
В её руках неожиданно возник мешок, туго набитый тапочками всех цветов и размеров.
– Зачем тебе?… – спросила было Нежина, но осеклась, прислушиваясь.
В этот момент в коридоре раздалось утробное гудение, словно огромный слон обнаружил, что ему отрубили хвост. Девочки замерли. Среди гудения послышался странный квохчущий звук. Девочки испуганно переглянулись.