ДОМ ПРИЗРЕНИЯ

Предчувствие опасности наполнило душу девушки страхом. Нежине даже померещилось раз-другой, будто она видит тени, которые неотступно скользят за ними, останавливаются, когда останавливаются и они, и трогаются с места, едва они двинутся дальше, но вьюга ежесекундно ломала пространство так, что всё это могло быть просто игрой воображения.

Но думать о серых хищниках, которые наверняка в такую погоду отправились за пропитанием, было некогда, потому что Агата тащила Нежину вперёд, как крот разрывая заносы, которые пурга наметала снова и снова. Нежина же то и дело останавливалась, запахи чистого снега и вольного ветра, живые и тревожные, наполняли ноздри, кружили голову.

– Ты ползёшь как улитка, – раздражённо зашипела Агата. Её голос шуршал испорченной граммофонной пластинкой, но странным образом его не мог задушить даже голос ветра. – Снег растает и снова выпадет, пока ты доковыляешь до леса!

Нежина вздрогнула, очнувшись, и, неуклюже переваливаясь, поспешила за подругой.

Лес возле интерната огромен. Деревья, словно маяки, пронзают небо. И удивительно тихо. Ели, окружившие интернат, так плотно сомкнули ветви, что даже в самый солнечный день лес мрачен и полон скользящими тут и там тенями, а уж в такую снежную, беззвёздную и безлунную ночь его темнота не просто пугала – она внушала ужас. Но Агата упорно шла вперёд, к одной ей ведомой цели. Нежина плелась следом, оставляя в снегу глубокие следы, которые, впрочем, тут же заметал колючий ветер. Однако угрюмые ели неохотно размыкали лапы, пропуская замёрзших искательниц приключений, да и казалось, что эти места никто никогда не видел: и Нежина, и Агата ничего не узнавали. Уши треуха на голове Агаты постепенно опускались всё ниже и ниже, да и шагала она теперь так медленно, что Нежина почти наступала подруге на ноги. Наконец, выбившись из сил, продрогшие до костей девушки забрались под крону одного из деревьев. Тут было темно и тихо, ветки под тяжестью снега низко спустились к земле, так что скоро не чувствующие ни рук, ни ног подруги будто оказались в шалаше с полом и стенами из сугробов, а крышей из зелёных густых ветвей.

– Да, вот это мы вляпались, – печально изрекла Агата, растирая красные озябшие пальцы. Её хриплое дыхание паром струилось в снежной тьме. – Думаю, что Мадагаскар теперь так же далёк, как и раньше.

– Не мы, а ты, – едва пробурчала Нежина, старательно кутаясь в полушубок.

– Знаешь что! – у Агаты ещё остались силы на возмущение. – Ты могла и отказаться. Или уговорить меня передумать. Зачем ещё нужны подруги?

– Ага, передумать, – Нежина усмехнулась, чувствуя, как леденеют уголки губ, – ты бы пошла одна, чтобы твое бездыханное скрюченное тельце завтра обнаружили местные лесники, а может быть, и не нашли, и весной из тебя выросли бы мухоморы.

– Мухоморы, да будет тебе известно, весной не растут. И теперь вполне вероятно, что лесники найдут не одно, а два тельца, но твоё определённо первым, ибо такой большой сугроб будет трудно не заметить.

Как назло, в животе Нежины что-то заурчало и заворочалось.

– Вот-вот, – лязгая зубами, забубнила Агата. – Только и думаешь о том, как бы желудок набить. О свиных ляжках с картошкой, например, или о эклерах из тончайшего хрустящего теста с масляным кремом, который тает на пальцах, или о йогуртовом безе под воздушной коркой из жареного риса, который шариками лопается во рту – я однажды пробовала такое в Старом Городе… Да, перекусить было бы неплохо, – закончила она и немедленно разозлилась. – Это всё твоя вина! Если бы ты была достаточно настойчива… О, смотри!

Нежина подняла голову. Каждая иголочка, покрытая водой во время недавней оттепели, обледенела и покрылась пушистым инеем и теперь наверху покачивались тысячи крошечных мохнатых сосулек.

Агата медленно протянула непослушную руку, чтобы отломить одну из них, и тут же засунула добычу в рот.

– Хочешь?

Нежина отрицательно покачала головой, сосредоточенно прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Ей было холодно даже смотреть на то, как Агата, едва ворочая языком, из чистого любопытства жевала кусок льда, при этом не забыв уязвить подругу.

– Ну конечно, в ней же, в отличие от тебя, нет сахара и жира.

– И совести, совсем как у тебя, – парировала Нежина, по-прежнему напряжённо вслушиваясь в темноту. – Ты ничего не слышишь?

Внезапную тишину нарушил тонкий протяжный вой.

Побледневшая до синевы Агата, вздрогнув всем телом, вцепилась в руку подруги и внимательно прислушалась.

– Пожалуй, над костями, которые оставят волки-людоеды, такой сугроб не наметёт.

Вой продолжался, то повисая на одной тонкой, щемящей ноте, то обрываясь, гудел басовыми переливами. Стая бродила где-то недалеко, но они пока не слышали и не чуяли людей, чьё живое тепло и горячая кровь находились так близко от прожорливых звериных желудков. Они точно пели на незнакомом языке, который Нежина знала когда-то, но потом забыла. Мороз и вьюга творили с их песнями странные вещи: иногда казалось, что вой раздается далеко за лесом, а иногда – что в двух шагах от шалаша. Поэтому девушки сидели молча и испуганно переглядывались, стараясь дышать реже и пряча выдыхаемый воздух в рукавицах.

А буран потихоньку стихал. Над лесом гроздьями повисли крупные, чисто вымытые звёзды. Ночь была так ясна, что видно было всё, точно днём, а мороз был такой сильный, что щипал за нос, щёки, пробирался под тулупы, больно дёргал за пальцы. Холод проникал внутрь тела, наполнял его, отнимая способность сопротивляться. Хотелось просто лечь и уснуть.

Агата всё реже что-то шептала, сонно моргая осоловевшими глазами.

– Не спи, дура! – Нежина тормошила подругу изо всех сил. – Не спи, ты замёрзнешь, идиотка!

– Отстань, я лишь на минутку прикрою глаза.

Агата безжизненно уткнулась в плечо Нежины. Крупная дрожь сотрясала её тело, глаза совсем закатились, оливковая кожа изменила цвет так, что рука второй девушки, бледная, как молоко, казалась загорелой на фоне неестественной белизны. Снежинки тихо опускались ей на щеки и уже не таяли, выстилая узорчатую вуаль.

– Так, хватит, поднимайся! – Нежина решительно потянула подругу за руку, одновременно руша тонкие стены хрупкого убежища. Снег развалился, освободив хвою. Ветки взметнулись вверх. Теперь девушки были как на ладони.

– Куда? Мне и здесь хорошо.

Агата слабо сопротивлялась, пытаясь выскользнуть и лечь прямо в сугроб, но Нежина, проявляя несвойственную ей твёрдость, тащила подругу, изредка останавливаясь, чтобы перевести дыхание и убрать иней с ресниц, иначе они больно кололи глаза.

Где-то справа снова раздался вой, и Нежина резко повернула налево, утопая по пояс в снегу. Агата теперь безжизненно висела на дрожащей спине подруги. Треух с её головы потерялся, и теперь чёрные длинные волосы змеями струились по снежному покрывалу, оставляя на нём запах, ни с чем не сравнимый аромат лёгкой добычи, запах замерзающего человека.

Вой раздался совсем близко.

Нежина забралась под дерево, заслонив бесчувственную Агату спиной, приготовилась защищаться. Впереди тускло замерцала пара зелёных фосфорических глаз. Зверь выследил добычу и теперь огромными прыжками, хрустя глубоким снегом, стремительно приближался.

– Пошла вон, проклятая тварь! – крикнула Нежина в ужасе и с остервенением набросилась на громадного серого тяжело дышащего зверя, ногтями выдирая клоки грязной свалявшейся шерсти из его головы и огромного плохо пахнущего тела.

– Итить твою налево, совсем сбесилась девка!

Обиженный Пунт снегом протирал лицо. Снег впитывал кровь из расцарапанной кожи, медленно тая, красными ручейками сбегал по ноздреватому носу, косматым бровям, седым клокам волос, бровей и бороды.

– Сдурела совсем! Я их по всему лесу рыскаю – ищу! Волки нынче одичали: режут кого попало – собак, кошек – и людей не боятся. Борьку из конуры вытащил, а они ещё и дерутся!

Он шагнул под ель и вытащил неподвижную Агату, пошарил в карманах старого безразмерного тулупа, вытащил грязную помятую фляжку и влил пару глотков в полуоткрытый рот девушки. Фляжка стукнула о зубы, но Агата даже не пошевелилась, не сомкнула губ. Жидкость стекла по посиневшей щеке в сугроб, проделав в нём маленькую воронку.

– Неужто перепутал?

Пунт сделал торопливый глоток и тотчас закашлялся, распространяя густой душок дешёвой водки. Вытерев губы рукавом, довольно ухмыльнулся и с сожалением кинул фляжку продрогшей до костей Нежине:

– Пей, пока не передумал.

Девушка помотала головой, поскольку от холода уже не могла говорить, только ноги, пытаясь согреться, танцевали диковинный танец, и зубы выбивали мелкую дробь.

– Пей, кому говорю! – Пунт не шутил. Его брови сдвинулись в единую густую линию. – Быстрее давай. Ты мне ещё живая нужна, на своих ногах. Девке вон плохо совсем, а двоих я не донесу – годы не те. Хотя и раньше, вправду сказать, тоже бы не донёс.

Потом неловко похлопал Агату по щеке:

– Щас, щас, потерпи минутку.

Сделав обжигающий глоток, от которого тепло заструилось по животу вниз, Нежина аккуратно взялась за запястья Агаты, Феррул ухватился за щиколотки. Плавно покачиваясь, вереница тяжело дышащих людей шла меж деревьев. Пунт угрюмо шёл впереди, по пояс проваливаясь в рыхлый снег.

Буквально через несколько минут сквозь густую хвою робко замерцали огоньки окон. Ещё никогда Нежина не была так рада возвращению в интернат.

Двери интерната оказались распахнуты, выпуская наружу клубы тёплого жилого пара, на пороге, держа руки возле груди, стояла мадам Гортензия, глядевшая на троицу осоловелыми глазами. Карман её передника оттопыривался, но не слишком неприлично, поскольку большую часть бутыли, находившейся в нём, она уже использовала по назначению. Конечно же, исключительно для успокоения. Как видно, нервная система женщины порядком поизносилась, потому что это была уже не первая за сегодня бутылка (утром Нежина видела этикетку другого цвета). Но Пунт благосклонно улыбнулся, покосившись на передник.

– Что произошло с нечётким…нечест…несчастным ребёнком? – едва пролепетала женщина, то ли от волнения, то ли от того, что язык, впрочем, как и остальные части тела отказывался ей повиноваться.

– Что, что, – пробурчал Пунт, как гончий пес держа нос по ветру, – проснётся, тогда и спросите. Баньку щас истоплю, под парком-то живо в себя придёт.