– Ну всё, – взмылённая Агата приподняла край стола, явно собираясь его опрокинуть.
– Не надо, – Нежина положила испачканные краской пальцы на плечо подруги. – Посмотри, они только этого и ждут!
Псы Дикой Своры сидели за столами, но обычного звонкого стука столовых приборов по тарелкам не было слышно. Псы таились, перешёптывались, усмехались, ожидая реакции, изредка оглядывались. Агата выдохнула и плюхнулась на место. Столовая разочарованно зачавкала, принимаясь за еду.
Агата молча орудовала вилкой, изредка угрюмо поглядывая по сторонам, потом повернулась к Нежине, печально ковырявшейся в картошке. Надпись в тарелке превратилась просто в «Смерть». Нежина аккуратно положила вилку на тарелку. Девушке совершенно перехотелось есть.
Когда вечером Агата влетела в спальню и стала торопливо раздеваться, закинув лёгким движением ноги ботинки и джинсы под кровать, где уже лежали пара блузок, юбка, солнцезащитные очки и дюжина носков разной степени загрязнённости, Нежина уже долго ворочалась в кровати, вздыхала, переваливаясь с боку на бок. Сон не шёл.
Агата разбежалась и прыгнула на кровать, которая недовольно скрипнула и подкатилась вплотную к стене. Поворочавшись, Агата недовольно перевернула подушку, одеяло, наконец, перевернулась сама. Маленькую обшарпанную комнатку наполнило молчание.
–Ты не думаешь, что все это очень странно? – неожиданно мягко прошептала Агата, словно не желая вторгаться в мрачные думы Нежины, при этом сосредоточенно водя пальцем по стене. Этот звук Агате не нравился, но соседку за стеной он раздражал до бешенства, и поэтому она морщилась, но скребла ногтем гладковыкрашенную поверхность, в которой проковыряла уже приличного размера ямку.
– Что? – не сразу отозвалась Нежина, думавшая о чём-то своём.
– Все эти переезды, Дом-Под-Горой… Это же не первая проделка, и не самая неприятная из всех. Помнишь ту светленькую девочку, которая в прошлом году выпустилась? Она ещё отвратительно пела в душе?
– Да, – соврала Нежина. Она не помнила, но сказала так потому, что вообще мало обращала внимания на других людей, однако и выглядеть неосведомлённой тоже не любила.
– Так вот, – Агата наконец-то перевернулась лицом к подруге. В полутьме её глаза возбужденно сияли, как у кошки. Девушка горячо и быстро зашептала:
– Блондинка подожгла кабинет Лидии, чуть не убила Пунта, экспериментируя с его настойкой, выкрала и продала всё ценное, что смогла утащить у воспитательниц. Помнишь, как плакала повариха, не найдя новых шёлковых чулок, купленных специально на вечер? Я бы, кстати, тоже расстраивалась: представляю, сколько времени она потратила на их поиски, ведь одежду на слонов не так-то легко найти. Хотя, – она критически посмотрела на подругу, – тебе ли не знать… И то, её только посадили в карцер, а нас сразу – в Дом-Под-Горой! По-моему, это несправедливо. А раз есть несправедливость, то с ней нужно бороться!
Нежина с грустным вниманием взглянула на подругу, потом перевернулась на спину. Кровать скрипнула, и сетка опустилась до пола.
– И что ты предлагаешь?
Агата поскучнела и повернулась обратно к стене, продолжая её расковыривать:
– Я пока не знаю, мне нужно время, для того, чтобы хорошенько все обдумать. Я практически уверена, что оно ещё есть, ведь перевод – долгое дело: сколько нужно подготовить документов, нужно получить разрешение от Надзора… В любом случае Лидии понадобится никак не меньше, а то и больше месяца…
Что-то чёрное, сдавливавшее грудь девочки, лопнуло. Месяц – это прекрасно! Это очень долго! В иных ситуациях месяц – это почти целая жизнь! И Агата обязательно что-нибудь придумает! Призрачная и неопределённая надежда расцвела в душе Нежины, когда в дверь осторожно и нетерпеливо постучали.
Девочки разом смолкли, гадая, кто мог прийти в такой поздний час.
Стук повторился, уже более резко и требовательно. Приподнявшееся было настроение Нежины мигом сменилось подавленностью и смутной тревогой.
– Да? – сонным голосом крикнула Агата. Нежина крепко обняла подушку, приняв на лицо самое милое выражение, и тихо засопела.
– Бездарность, – тихо фыркнула Агата, не сводя глаз с медленно открывающейся двери. – Ты ни разу в жизни не спала с таким лицом, без храпа и не пачкая слюной подушку!
Нежина не успела ответить, поскольку в комнату вошла широко улыбающаяся медсестра небольшого роста в грязном халате, на груди которого проступали плохо застиранные пятна, по которым можно было легко определить, что ела женщина день, неделю и даже месяц назад.
Медсестра, положенная по штату, жила в интернате с незапамятных времен, поэтому считала нервические болезни блажью ленивых и склонных ко лжи маленьких пройдох. Её невозможно было разжалобить или попросить об одолжении. Все подобные попытки разбивались о каменную неприступность сурового, уже начавшего дряхлеть лица. Поэтому Нежину крайне удивила неожиданная сладость прозвучавших слов, надёжно маскирующая горький привкус хинина.
– Девочки, укольчики! Успокоительные укольчики для сладкого безмятежного здорового сна! – улыбка ночной посетительницы стала ещё шире, казалось, что ещё чуть-чуть и лицо треснет пополам. Но глаза беспокойно бегали по сторонам, словно что-то ища. Возможно, оправдание. – Ну же, давайте не будем заставлять друг друга ждать. Страна Морфея ждет своих принцесс!
Агата сонно приподнялась на подушке, весьма натурально зевнула и пробормотала:
– Мы уже и так спим. Никакие успокоительные нам не нужны.
Не открывая глаз, Нежина восхитилась искренностью и твёрдостью, звучавшими в голосе подруги.
Но медсестра уже бесцеремонно включила свет и разложила на столике шприцы и две стеклянные ампулы без каких-либо надписей. Отломив головки ампул, набрала полный цилиндр, выпустила воздух и чересчур весело спросила:
– Ну что? Кто у нас самый смелый?
– Вы не слышали? – держась с преувеличенной независимостью, Агата повысила голос. – Я же сказала: мы спим.
Медсестра посмотрела на неё с видом врача, знающего, что пациент неизлечим. Шприц весело выпустил вверх игривую струйку, выгоняя воздушные пузырьки, погрозил жалом.
– И всё-таки это обязательно, – медсестра растянула уголки рта к вискам в доброжелательном оскале. – Такой стресс для юного организма, необыкновенное потрясение для ума. Ваш разум недостаточно созрел и окреп, чтобы понять и принять, конечно, немного жестокое, но справедливое решение нашего мудрого директора. Поэтому я, как врач, настоятельно рекоменду…
Но не тут-то было: не в характере Неизвестной было пропускать чужие недостатки без замечаний.
– Нежа, она глухая? – Агата уже не скрывала злобы на перекосившемся от ярости лице. – Вам сказать, куда нужно засунуть и Вас, и директрису, и Ваши рекомендации вместе с успокоительными?
– Ох, маленький горшок – мигом кипяток… Девочки, – медсестра мастерски сделала вид, что не обратила внимания на тон трясущейся от гнева воспитанницы. Доверительным шепотом она сообщила, почему-то глядя только на Нежину. – Это приказ нашего дорогого директора. Мы же не хотим её расстраивать?
– Да плевать я хотела… – взорвалась Агата, и, обернувшись на Нежину, уже протягивавшую руку, прошипела. – Слышишь: не смей!
Медсестра одним щелчком сменила приторное выражение лица на плаксивое, потому что в совершенстве овладела этим искусством, ещё когда выпрашивала необходимую оценку для табеля:
– Девочки, это же просто успокоительное. Если я не выполню поручение, меня накажут, ну чего вам стоит?
Даже в самые критические моменты нашей жизни мы не можем освободиться от плена слабости собственных душ. Нежина, не понаслышке знающая о тяжести несправедливых наказаний, со вздохом закатала рукав пижамной кофты. Шприц с радостью впился в нежное предплечье, мигом перекачав нежно-голубую жидкость в вену. Агата смотрела на подругу во все глаза. В взгляде Неизвестной сквозило нечто вроде безумной тревоги, и её губы непрерывно шевелились, но Нежина уже не ничего не слышала, поскольку изношенное чувство привычной преданности, долгий период ухода за больной и неприятный разговор с директрисой окончательно измотали девочку, и она, даже не почувствовав укола, погрузилась в крепкий, но беспокойный сон. Сновидения эти были причудливы и тревожны: девочке снилась борьба пещерного человека и саблезубого тигра. Человек нападал на хищника, стараясь проткнуть каменную шкуру копьем, но зверь уворачивался, рычал, бешено мотая коротким хвостом, и широко разевал бахромчатую пасть, стараясь целиком заглотить охотника.
Около полудня из объятий слишком крепкого, чтобы быть настоящим, сна Нежину вырвал резкий толчок в плечо. Едва разлепив глаза, девочка увидела бледное лицо директрисы. На правой щеке этого лица багровел свежий шрам, а пиджак держался на одной-единственной пуговице – все остальные были выдраны с мясом.
– Тише, тише, – едва размыкая губы, проговорила Лидия. Её короткие пальцы утопли в нежном предплечье Нежины. – Только не волнуйся, но твоя подруга, эта чёртова дикая кошка Агата сбежала.
– Что?
В голове у девочки будто стучал паровой молот, в горле пересохло – так плохо ей ещё никогда не было. Нежина не понимала ни звука из того, что говорила директриса, но по напряжённому тону и постоянно повторявшемуся имени подруги поняла, что речь идет о ней.
– Что случилось? – чуть громче чем надо повторила она, качая головой, стараясь унять неприятный звон в ушах.
– Тише, – торопливым шепотом произнесла Лидия, боязливо оглядываясь на дверь. – А теперь слушай меня очень внимательно: времени на более подробные объяснения у меня нет.
Директриса повторила, напряжённо вглядываясь в лицо девочки.
– Агата сбежала. А до этого порылась в моём кабинете и прихватила с собой документы. Но не свои. Она взяла твою метрику.
Нежина потрясла головой, потому что ей показалось, что Агата вроде как сбежала, при этом присвоив чужое имя. Точнее, не чужое. Она забрала единственное, что принадлежало только Нежине, – имя самой Нежины.
– Что? – ещё раз повторила она и растерянно, ожидая, что Лидия вот-вот рассмеётся, улыбнулась. Не верящая в возможность бегства подруги, которая не сочла нужным поставить в известность о собственных планах, Нежина окончательно потеряла голову от того, что видела собственными глазами, и того, что ей приснилось; на секунду ей стало страшно: не повредилась ли она рассудком?
– Приди в себя! – шёпотом рявкнула директриса и отвесила девочке звонкую пощёчину. Нежина охнула, схватилась за щеку, немедленно запылавшую острой болью, но в голове загадочным образом прояснилось, и раздражающий звон исчез.