Лукич

Мне нравилось помогать мужу. Когда муж и сын счастливы, тогда и у меня на сердце тепло и спокойно. Тогда и боль отступила надолго, мне даже показалось, что всё прошло. Но сегодняшний разговор с Сеней распотрошил законопаченные вопросы и тревоги.

Осложнялось всё моим недоверием медицине, погубившей родителей. Врачи ведь могут только продлить боль, якобы из сострадания пичкая лекарствами, химией убивая болезнь и одновременно здоровые органы. Всё это я проходила дважды: отец умер быстро, а мама… Её крики по ночам нет-нет, да снились мне. Особенно когда сама засыпала с болью, вгрызавшейся в бедро.

Я давно решила, что, если у меня найдут неизлечимое, не буду продлевать муки. Не хочу лежать овощем, причиняя страдания мужу и сыну.

«Может, это всего лишь мои страхи», – пыталась отогнать мрачные мысли, ворочаясь с боку на бок. «Вдруг на самом деле есть лекарство, и я смогу ещё родить…»

Закрыла глаза и в затуманившемся облаке заметила девочку. По виду дала бы ей лет восемь. Как Гешке.

Сделала шаг навстречу, облако рассеялось. Золотистые волосы до плеч, бледно-голубой, почти прозрачный, нежный взгляд. На девочке болтался слепяще-белый балахон, будто светящийся изнутри. Она протянула бледную ручку и поманила.

– Ты моя дочь? – обрадовалась я.

– Я за тобой, – с печалью в голосе отозвалась девочка.

– Кто ты? – ничего не понимая, пыталась разглядеть её получше.

– Мия.

– Какое необычное имя. Никогда не слышала.

– Пойдём, – опять протянула руку девочка, растворяясь в светлом мареве…

Сеня

Запах жареной картошки встретил меня, едва я открыла дверь.

Теперь у плиты чаще крутился муж, потому что мои вечера проходили в хождении по врачам: то сдай анализы, то получи результаты, то одна консультация, то другая…

Положила авоську с хлебом и бутылкой молока на пол, опустилась на банкетку, стянула ботики. Облокотившись на стену, прикрыла глаза.

– Галюня, привет, – донёсся приглушенный голос мужа из-за закрытых дверей ванной, – мы тут скоро закончим!

Нащупав ногами тапочки, надела и пошла переодеваться.

Иногда мне казалось, что эта круговерть никогда не кончится. Впрочем, хороших новостей уже не ждала. Учитывая анамнез, как говорит терапевт, слишком велики риски. А я предупредила, что никаких операций и химиотерапий не допущу.

Доктор пригрозил, мол, меня спрашивать не будут, потому что в экстренном случае пожелания пациента в расчёт не берут. Если вмешательство посчитают целесообразным, его проведут не смотря ни на что.

Так и хотелось бросить ему в лицо: «Вам бы только эксперименты на людях ставить!» Но сдержалась.

И зачем только поддалась на уговоры мужа. Уж лучше бы просто жила, полноценно наслаждаясь каждой минутой с близкими.

Дома любила носить лёгкие ситцевые платьица, но сегодня так хотелось тепла, уюта и покоя! Достала из глубины шкафа махровый банный халат. Плотно укутавшись, посидела в кресле, поджав ноги. Потом пошла на кухню.

Из ванной выскочил Гешка.

– Мам, привет! – приобнял и убежал в свою комнату. – Ты пока в ванну не заходи, мы сейчас!

Сын, отколотив очередь пятками по полу, убежал обратно, бухнула дверь в ванную.

На кухне по радио читал Баталов. Каждый раз, когда слышала его приятный, бархатный с хрипотцой, голос, я погружалась в этот тембр, совершенно теряя смысл слов.

На столе заметила «Советское фото». Пролистала туда-сюда, но не нашла ничего про выставку. Странно.

– Привет, Галюня, – сзади поцеловал меня в шею Сеня. Я вздрогнула, потому что совсем не слышала шагов.

– Гешка! – муж вышел в коридор и подцепил авоську, – заканчивай глянцевать. Руки мой, иди ужинать.

– Да только что мыл! – отозвался из комнаты сын.

Сеня достал хлеб, отрезал три куска. Располовинил и выложил на поставленную торцом булку.

– Как сходила?

– Пока ничего нового, – вздохнула. – А где про выставку, Сень?

Муж раскладывал вилки. Потом забрал журнал и швырнул на подоконник:

– Потом посмотришь. На пятнадцатой странице…

– Не поняла.

Подошла к окну, открыла журнал на нужной странице. Среди других заметок сделали небольшое упоминание:

«В областном Союзном доме культуры и самодеятельного творчества профсоюзов была размещена выставка, составленная из 40 работ, фотолюбителя С. Невзорова. Давнее увлечение фотографией позволило автору выставить зрелые работы – жанровые сюжеты, пейзажи, портреты».

Ни одной фотографии.

Звякнули тарелки, которые расставил муж. В тишине прозвучал голос Баталова из радио: «Что-то в ней есть жалкое всё-таки», – подумал он и стал засыпать»…

Отложив журнал обратно на подоконник, опустилась на стул. «Как он здорово читает «Даму с собачкой», – проскочила мысль, когда мозг уловил фамилию «Гуров». Согнутым пальцем возила по губам и смотрела на мужа. Он стоял спиной ко мне, споласкивая кипятком заварник. Заметила резкие движения, когда он порывисто схватил пачку с чаем.

Насыпая в чайник, просыпал немного мимо. Цыкнул щекой, вздохнул и собрал сухие комочки в ладонь. Обычно, если подобное происходило, он подставлял горлышко заварника к краю стола и ссыпал туда чай. Но сегодня муж открыл дверку под раковиной и стряхнул всё в мусор. Хлопком закрыл шкаф.

Сеня поставил на стол деревянную дощечку и водрузил сверху накрытую крышкой сковородку.

Я боялась посмотреть мужу в глаза. Такое чувство, что меня, словно тонко раскатанный пласт теста, который неожиданно разорвался, хозяйка слепила опять в мякиш и начала раскатывать заново…

– Давайте есть! – появился в дверях кухни Гешка, – а то я мамонта готов проглотить, – подмигнул мне и устроился напротив.

– Мамонта мы есть не будем, он волосатый и дурно пахнет, – усилием воли натянула улыбку, – а вот картошечка пахнет чудо как хорошо.

– Не верь, Геш. Пахнут мамонты прекрасно, просто жарить их три дня и три ночи, – Сеня подул на вилку с пышущим паром ломтиком, – поэтому, сын, лучше готовить папонта. Но тут другая проблема: они хитрые, поймать их могут только самые ловкие и отважные.

Гешка захохотал, я выдавила очередное подобие улыбки, хотя на душе скребли кошки.

***