Императрица по случаю

Император заразительно расхохотался?

– А на соленое пока не тянет, княгиня Елизавета?

– Тянет, папенька. Так его же к столу почти не подают.

– Теперь будут подавать, – утешил меня император.

Он подошел к супруге и нежно обнял ее. Императрица зарделась от неожиданности и удовольствия.

– Ну вот, Маша, скоро будем внука нянчить. Дожили, слава Богу

– Дай Бог, чтобы внука, – всхлипнула императрица.

– А мы помолимся, помолимся, и Бог даст. Ну вот, новые блюда принесли, давайте поедим.

Когда я села на свое место за столом, то обнаружила перед собой хрустальное блюдечко с солеными огурцами. Я благодарно улыбнулась императору.

– А к завтрему велю грибочков соленых доставить, – подмигнул он.

Стыдно признаваться, но огурцы я практически смела. И почувствовала себя гораздо лучше.

– Вина больше не пить, – приказал император. – И от верховой езды воздерживаться. Пешочком, княгиня Елизавета, пешочком, не меньше двух часов в день. Правильно, ваше величество?

– Вы как всегда правы, государь, – склонила та голову. – Нужен свежий воздух и умеренное движение.

– Значит, дитя должно появиться на свет в конце мая, – поделился с окружающими своими мыслями император. – Прекрасное время. В апреле перевезем княгиню Елизавету в Павловск, пусть наш внук родиться там же, где рождались все наши дети.

Вся эта суматоха продолжалась несколько дней, а потом все благополучно переключились на другое важное событие: в ноябре 1798 года в Петербург одновременно прибыли сразу два жениха: для старших дочерей Александры и Елены.

За два месяца до этого императору Павлу и императрице Марии Федоровне поступило предложение от австрийского двора о возможном заключении брака великой княжны Александры и эрцгерцога Иосифа, Палатина Венгерского, брата австрийского императора и его наследника. Переговоры велись тихо и скромно. В них принимал живейшее участие (по поручению императора) светлейший князь Н. В. Репнин. Ему был оказан в Вене блестящий прием, император австрийский Франц-Иосиф сам приехал в Вену из Бадена, чтобы дать Репнину аудиенцию.

А вот теперь сам эрцгерцог Иосиф, Палатин Венгерский, приехал в Петербург, просить руки нареченной невесты. На меня он произвел самое приятное впечатление: умный, образованный человек, немного застенчивый, но крайне деликатный. И – что было особенно приятно – влюбившийся в Александрину с первого взгляда.

И, тем не менее, счастья этот брак не сулил. Во время очередной партии в Шахматы с императором, тот показал мне письмо, написанное графом Ростопчиным русскому послу в Лондоне графу Воронцову:

«…Поверьте мне, не к добру затеяли укреплять союз с австрийским двором узами крови. Это только лишнее обязательство и стеснение: такие связи пригодны лишь в частном быту. Из всех сестер своих она (Александра) будет выдана наименее удачно. Ей нечего будет ждать, а детям ее – и подавно».

— Что скажешь, княгиня Елизавета? Прав ли Ростопчин в своих предсказаниях?

– Папенька, браки заключаются на небесах, – попыталась я уклониться от прямого ответа.

Слишком хорошо мне была известна судьба будущей эрцгерцогини Австрийской.

– Это мне и без тебя известно.

– Меня беспокоят нескончаемые интриги Австрийской империи против союзной – союзной, папенька! – России. Конечно, кому могут понравиться понравятся могущество и блеск, которые подавляют? Но, с другой стороны, по происхождению эрцгерцог почти равен великой княжне…

– Да, выдавать ее за мелкого немецкого князя или герцога я не хочу. После того, как она почти стала королевой шведской…

– Вам виднее, папенька. Но я лично Австрии не очень доверяю. Вот если бы Бонапарт был императором, лучшей партии для Александрин и сыскать было бы невозможно.

Император бросил на меня быстрый пронизывающий взгляд:

– Вижу, ты более благосклонна к корсиканцу, чем остальные наши дамы.

– Да, – кротко согласилась я. – Ибо прозреваю в нем великую личность, равную вам по масштабу и дерзостности замыслов.

– Может, ты и права. Но я связан договорами с Англией и Австрией, а они с Францией – непримиримые враги.

– Договоры, случается, разрывают… – очень тихо ответила я.

– Ты к чему клонишь, княгиня Елизавета?

– А к тому, папенька, что беременные женщины бывают очень проницательны… иногда. Мне тут сон был: австрияки и англичане попросили у вашего величества военной поддержки в войне с Францией…

– И что?

– А то, что все равно проиграли, а русских солдат на произвол судьбы бросили.

– Вздор несешь, княгиня Елизавета! – вспылил Павел. – Не женское это дело – в военные дела ввязываться.

– Так разве ж я ввязываюсь? – изумилась я. – Я вам сон пересказываю. И не кричите так, внука испугаете.

Павел Петрович мгновенно отошел от приступа гнева и расплылся в довольной улыбке.

– Еще не шевелится?

– Скоро начнет.

– Ты гуляешь, сколько тебе велено?

– Хожу, – поправила я его. – По петербургской поздней осени много не нагуляешься. Простудиться боюсь.

Партию в шахматы я, конечно, проиграла.

Но, как мне представлялось, заронила некое зерно сомнения в императорскую голову. При всей кажущейся взбалмошности и непредсказуемости, в нем было очень много здравого смысла и, даже если это кому-то покажется невероятным, рыцарства и утонченности. Эти прекрасные врожденные качества привлекали к нему любовь и преданность многих достойных людей, чуждых личных выгод.

Мать сделала из Павла подозрительного невротика, историки ославили как самодура и полупомешанного. Кому-то, наверное, было выгодно именно так преподнести потомкам личность невинно убитого человека. Узнать бы только – кому: ведь корни всей этой «рекламной компании» находились именно в том времени, в которое я попала.

– Саша, – ошарашила я супруга вечером, – мне пришла в голову одна мысль…

– Покрасить детскую в апельсиновый цвет?

– Не совсем. Учредить тайную полицию.

– Лиза, ты здорова?

– Более чем. Но до меня доходят слухи, которые мне совершенно не нравятся. Хотелось бы проследить, откуда они появляются.