Вольные хлеба

Все быстро усвоили, – ко мне нельзя приходить в подпитии или с бутылкой.

Как-то пришёл другой украинец, сильно под градусом, и закричал:

– Свитлана! Погаси свитло! Гарна ты жинка, только с мужиками больно строга.

Я подвинула его к дверям, потом за двери. Назавтра на занятиях он заглядывал мне в глаза:

– Светочка, скажи честно, я тебя не обидел? Не помню, что я нёс.

– Нет, что ты!

– Честное слово?

– Честное слово.

А молдаванин всё звал в гости:

– Ты не знаешь, каким я могу быть нежным и ласковым!

– А остальное общежитие уже знает?

– Ну и язычок у тебя! Как бритва!

И казах, у которого было пятеро детей, говорит, что они с женой не понимают друг друга…

Шота приходил чаще других. Задавал нелепые вопросы:

– Почему ты дома вечером, это же Москва!

Или:

– Почему глаза у тебя грустные?

Почему грустные – какими же им быть, когда мы опять расстались с Паном директором, и теперь, наверно, уже навсегда.

– Почему ты одна?

– Так сложилась жизнь.

12. В защиту женщин

Но самое интересное происходило в институте. Конечно, со своей привычкой выдавать «на гора» всё, что думаю сию секунду, я попадала в такие ситуации!

Наш мягчайший и добрейший преподаватель зарубежной литературы считал, что искусство остановилось на Возрождении.

– Все эти абстракционисты разных мастей, это же профанация искусства! Вы согласны со мной, Светлана?

Конечно, я не согласна. А в другой раз, тот же преподаватель, далась я ему – звать меня в свидетели!

Я редко произношу речи, по-моему, это была вторая в моей жизни – в защиту женщин.

Он говорил о гуманизме. О нём он мог рассуждать бесконечно, разбирая любое произведение. И вдруг сказал задумчиво:

– Никогда, наверно, не пойму, зачем это женщины забывают, что они женщины? Зачем эти сигареты, брюки, стрижки, резкие манеры? Неужели они думают, что это может нравиться мужчинам?

У меня ещё хватило благоразумия промолчать. Пока ещё хватило.

– Вы согласны, Светлана? – улыбнулся он своей обаятельной улыбкой.

– Конечно, нет.

Сорок пар глаз повернулись в мою сторону. И я произнесла речь в защиту женщин. Я говорила сумбурно. Меня прерывали, ребята были просто вне себя! Казах кричал одну и ту же фразу:

– Женщина – это цветок! Женщина – это цветок!

Другой кричал:

– Да что ты их защищаешь! А сама не куришь и не пьёшь!

– Вы же писатели! – кричала я в ответ. – Вы должны понимать людей, да вообще люди должны понимать друг друга! Кроме вопроса «зачем» есть вопрос «почему»! Хотите от женщины женственности? Да будьте мужчинами, великодушными, сильными, добрыми! Не ломайте жизнь женщинам, которые рядом с вами, не ожесточайте им сердца! Не все женщины сильные, не все могут выстоять. Я видела тех, что сломились, и это страшно. А ведь это их беда, а не вина. Прежде чем обвинять, подумайте – нет ли у вас на совести женщины, которой вы сломали жизнь?

Молчали все…

На самом деле они относились ко мне по-рыцарски. Я никогда не забуду этого, спасибо им всем!

Мне помогали упаковывать и грузить в такси бесконечные ящики с продуктами, которые я отправляла с проводниками в Ростов маме и семье брата.

Когда я приходила на занятия после очередной простуды, кто-то говорил:

– Как хорошо, что ты поправилась, а то мы бриться перестали!

13. Я боюсь немоты

Жизнь у меня полна, только стихов в ней нет. Когда я переставала писать, мучилась – может, и не придёт больше это чудо, когда ты можешь выдохнуть, высказать всё, что тебя радует, огорчает или восхищает. У меня были стихи про немоту:

«Не боюсь темноты…»

Не боюсь темноты,
Я боюсь немоты.
Подступает она —
Я сама не своя!
Остаются пустыми
Пустые листы,
Словно кубики.
Рушатся в пропасть мосты.
Что из сердца и слов
К людям строила я.