Такова Жизнь

Такова Жизнь
Светлана Ларионова

В сборнике представлено четыре рассказа. Рассказы объединены тематикой небольшого мексиканского городка Сан-Хуанико, расположенного у залива сёрфингистов Скорпион. Там переплетаются судьбы аргентинца Даниэля, палеонтолога Наташи, американцев Алекса и Майка. Герои рассказов сталкиваются с ситуациями, в которых надо принимать решения и делать важный выбор. Фото автора

Светлана Ларионова

Такова Жизнь

Такова жизнь

Небо было затянуто низкими облаками, но всё же по-зимнему блеклый дневной свет был гораздо приятнее, чем непроглядная ночная темень. Они бросили якорь, как только эхолот высветил глубину в десять метров. Едва заглох мотор, их сразу оглушил ритмичный грохот прибоя в наступившей тишине, – словно по берегу били канонадой из пушек. Штурман нервно сверился с картой электронного навигатора: всё верно, они бросили якорь в добрых полукилометре от берега, но навигатор в Мексике зачастую врал. Остановившись, их баркас стал плавно и долго подниматься на волну, и также плавно с нее спускаться. Даниэль тревожно вглядывался в сторону берега, но луна еще не взошла, и ничего не было видно: ни огней рыбацкой деревни, ни силуэта гор. «Шторм с Аляски волну нагнал», – сказал капитан. – «Сейчас в твоём Сан-Хуанико такой сёрфинг, что все до потолка от счастья прыгают…»

Даниэль ничего не сказал. Размотав спальник, он, не раздеваясь, влез в него. Его городская одежда была насквозь мокрая, но другого способа её высушить не было. Всю неделю в Сан-Хуанико он менял свои шорты и футболки на еду, пока в заливе не показался баркас под американским флагом, на который и напросился Даниэль в качестве повара. «Поругался с невестой и ее матерью, вот они и оставили меня в Сан-Хуанико», – пояснил Даниэль. Рыбаки поверили, а вечером принялись рассказывать разные истории про брошенных женихов и мужей. Аргентинец по происхождению, Даниэль вкусно и охотно готовил, к тому же безропотно нёс свою ночную вахту, и капитан не жалел, что взял его к себе на баркас.

***

– Джэк! – Даниэль с сожалением тронул храпящего капитана за плечо. Тот мгновенно открыл глаза и, стерев тыльной стороной ладони с уголка рта капельки слюны, хрипло спросил:

– Что случилось?

– Я не уверен, но мне кажется, что нам надо отсюда уходить. Волны крутые, прямо на нас идут…

Джэк внимательно посмотрел на Даниэля; глаза у капитана были уставшие, с красными прожилками. Он молча поднялся и прошлепал босыми ногами вверх по ступеням на палубу. Рыбацкая деревушка серела на склоне лысых гор. Грохот прибоя стал как будто громче. Развернувшись, капитан уставился на длинные пенные гребни, катящиеся в пятидесяти метрах от баркаса. Берег закруглялся, и волны прибоя повторяли его очертания. Они были настолько большими, что ломались уже на шестиметровой глубине, – справа и слева от баркаса. Капитан смотрел на окружившие его баркас волны, и его глаза стали круглыми от ужаса. Накануне они бросили якорь в небольшой океанской котловине, и как только вода уйдет с отливом, волны начнут ломаться и здесь…

– Буди штурмана, заводите мотор! – крикнул Джэк, бросаясь на нос к якорной лебедке. Темная стена воды стремительно росла, приближаясь к баркасу. «Вынеси, родная», – зашептал капитан, яростно крутя ручку лебедки. Баркас плавно поднялся на волну и со шлепком соскочил с её спины. Волны, пробежав еще немного, сломилась в гребне и резко вспенилась, падая вниз с высоты добрых полутора метров. Заурчал мотор. «Господи, только бы якорь не застрял», – капитан, вытирая с глаз ручейки пота, нажал на кнопку, включая электрический подъём якоря. Он заворожено глядел на блестящую вогнутость толщи воды, беззвучно-размерено накатывающуюся в их направлении, приближающуюся с каждой секундой. Джэк считал маркировку на якорной цепи: пятнадцать метров, десять метров… Дно! Натужно скрипя, цепь дернулась, поднимая зарывшийся в песок якорь. Палуба под босыми ногами капитана вольно качнулась из стороны в сторону.

– Есть якорь! – закричал Джэк. Штурман уже разворачивал баркас, принимая носом волну. Вспенивая воду, мотор заработал всё быстрее, унося их дальше от коварного берега.

***

… Даниэль грыз ногти и равнодушно смотрел, как группа американцев фотографировалась на фоне памятника детям-героям, погибшим в войне 1847 года. Девушки кокетливо выставляли ножку, и парни дурашливо показывали язык. Надпись на мемориале была на испанском языке, и туристы из неё ничего не поняли. Да и если бы и поняли, вряд ли бы спросили себя, с кем воевали мексиканцы в середине девятнадцатого века. Даниэль не знал, проходят ли в Штатах по истории эту войну, или она навсегда забыта американцами. Да и кому нужна эта история, самый скучный предмет на свете. Сейчас ведь просто невозможно даже и представить себе, что их американские прапрадедушки когда-то убивали мальчишек-кадетов в соседней Мексике. Es la vida, как говорит его мать, – такова жизнь. На войне – как на войне, но всякая война проходит…

Даниэлю вдруг вспомнился мальчишка из прибрежного поселка под названием Залив Черепах, – их предпоследней якорной стоянки. Имени он его не знал, но лицо мальчишки, его манера разговаривать и вечно измазанные в сахарной пудре губы напомнили ему племянников из Аргентины, поэтому про себя он именовал его Братиком. Мальчишка буквально приклеился к парочке русских туристов с парусной яхты, тоже стоящие на якоре в бухте. Каждый день он ждал их на пирсе. Он требовательно смотрел на них огромными черными глазищами, говоря: «Ведь вы возьмете меня с собой, да? Возьмете?» Женщина, наконец, поняла, что он напрашивается с ними в плаванье. Она ласково трепала его по голове, показывая ему на телефоне фотографии и фильмы про китов и дельфинов, снятые с борта лодки. Братик не сдавался и попятам следовал за ними по улицам поселка, готовый идти хоть на край света, но только по океану. Женщина, с трудом подбирая испанские слова, говорила: «Однажды ты обязательно отправишься под парусами. Но сейчас у тебя есть папа и мама, и школа…» Та русская парочка простояла в бухте пару дней, пополняя провизию, и им пора было отправляться в путь. Даниэль видел, как на прощание женщина обняла Братика, а он на секунду прижался к ней, измазав её плечо сахарной пудрой.

…Капитан ушёл с их паспортами искать начальника порта, а экипажу было разрешено провести три часа на берегу. Энсенада – пограничный город-порт, и здесь надо было закрывать мексиканскую визу, чтобы вернуться в Америку. В ожидании разрешения на выезд всё отправились в бар-ресторан «Papas and Beer», – популярное среди туристов место с американской едой и специфическими развлечениями. Постояв у памятника, Даниэль тоже двинулся в сторону бара. К бару вела улица, сплошь застроенная сувенирными магазинами и заставленная лотками. Только что прибыл круизный теплоход, и, казалось бы, вся Энсенада высыпала на улицу, чтобы поторговать браслетами, одеялами, раскрашенными ракушками, четками и деревянными черепахами. Его долго преследовал низенький полный старик в сомбреро. «У меня есть всё! – серьезно заявил он, хватая Даниэля за рукав. – Я не знаю, что тебе надо, но у меня есть всё!» Его явно принимали за американского туриста с круизного корабля. Даниэль, было, забрел на соседнюю улицу, но быстро оттуда ушел: всюду виднелись проститутки, останавливающие машины, и к нему пару раз обратились здорового вида сутенеры, приглашая зайти в дом. От рекламы виагры пестрело в глазах. Даниэль не очень любил Америку, но сейчас он хотел только одного: поскорее пересечь границу и оказаться в знакомом и понятном Лос-Анджелесе, со своими родителями, вдали от вызывающей бедности и плохого асфальта.

Несмотря на ранний час, в «Papas and Beer» было многолюдно. Его усадили за отдельный круглый столик, рядом с возвышением, похожим на сцену. Он заказал пива и осмотрелся по сторонам. Никого из экипажа не было видно. За столиками сидели американцы: молодые девушки без парней, явно решившие «оторваться» в чужой стране, да женатые парочки среднего возраста, уже успевшие перезнакомиться и оккупировавшие три стола, – оттуда, то и дело, было слышны взрывы женского и мужского хохота и энергичное: «Ну, ты даешь, чувак!» Место было туристическим, и, скорее всего, с американскими ценами. Наверное, стоило поискать какой-нибудь дешевый местный ресторанчик, но Даниэлю было всё равно. Взгляды официантов и туристов скользили по его лицу, не останавливаясь не на секунду, и Даниэль чувствовал себя незначительной частичкой чего-то большого и безразличного. Ему казалось, что океан с его дельфинами и морскими котиками показывал намного больше добродушного любопытства к его персоне; он почувствовал себя одиноким и затосковал. Он отхлебнул пива и попытался снова представить себя на мокрой и ветряной палубе, напряженно вслушивающегося в ночную темноту, различая фырканье львов и шумный всплеск китов, готовый в любой момент развернуть баркас в случае неожиданного удара. Двухчасовые ночные вахты были напряженными и холодными, но всё же концентрация на мгновенном, ежесекундном выживании всего экипажа баркаса было значительней проще для его психики, чем бесконечное обдумывание своего будущего в Лос-Анджелесе. Неожиданная разлука с его невестой, Майли, стала привычным, спрятанным глубоко внутри его персональным несчастьем, – вряд ли ему когда-нибудь удастся забыть Майли. Без финансовой поддержки её отца ему, скорее всего, придется бросить юридический факультет. Что ждет его в Штатах? Зачем он возвращается туда?

Неожиданно над самым его ухом раздалась разливистая трель свистка. Все головы в ресторане повернулись в сторону Даниэля, и ему стало не по себе. Наконец он понял, в чём дело: молодой мускулистый официант дул в свисток и тянул к сцене смеющуюся девушку. Она была чуть полновата, с длинными волосами и широкой улыбкой, играющей на её смеющемся лице. Хохоча и допивая маргариту, она следовала за официантом, то отталкивая его, то обнимая. Со всех сторон засвистели подошедшие молодые мексиканцы в ресторанной униформе; к их ногам на ковбойский манер была пристегнута кобура, но вместо пистолета из неё торчало горлышко бутылки с текилой. Со всех сторон закричали, заулюлюкали туристы: видно, они знали, что происходит. Девушка закрутила бедрами, затанцевала на сцене; под музыку она сняла с себя блузу, под которой оказался спортивный лифчик ярко – розового цвета. Молодой официант подошел сзади и стал тереться о её выпуклый зад, – девушка изогнулась и призывно улыбнулась. Он взял у подошедшего парня наклейку с надписью «Papas and Beer» и, налепив её прямо на торчащие из-под лифчика соски девушки, стал грубо играть её грудями, теребя и сжимая их, направляя их прямо на Даниэля. От неожиданности тот перестал улыбаться и оглянулся по сторонам, словно ища поддержки у сидящих за соседними столиками людей, – всё это казалось ужасно неприличным. По-прежнему ярко светило солнце, и проходящие мимо террасы туристы останавливались, доставая из карманов фотоаппараты и видеокамеры. Все смеялись. Даниэлю вдруг захотелось уйти из ресторана, но он подумал, что и над ним будут смеяться и показывать на него пальцем.

Снова засвистели, и официант перевернул хохочущую девушку вверх ногами, – она завизжала. Раздвинув её ноги, он наклонил голову и высунул язык, словно вылизывая её в паху. Снова защелкали фотоаппараты. Поставив, наконец, девушку на землю, официант сложил её вдвое и, засунув её голову между колен, стал лупить её по обтянутым тугими брюками ягодицам. Подмигнув Даниэлю, он оттянул резинку её брюк так, что тот увидел колышущийся под шлепками белый зад. Даниэль отвернулся и отхлебнул пива. Всё шумели и фотографировали, – Даниэль подумал, что и его лицо попадает в кадр, и стал старательно улыбаться.

Полная африканка, соскочив с высокого стула, задрожала в танце всем телом, смеясь и хлопая в ладоши, словно она была в церкви. Её бедра плавно двигались в такт музыки. Она махнула рукой в сторону бара и показала на себя пальцем: ей тоже хотелось на сцену. Официант наконец-то отпустил девушку, предварительно влив в её глотку текилу прямо из бутылки. Она, смеясь и пошатываясь, двинулась в сторону своих смеющихся подруг, сидящих за круглым столиком, – улыбка намертво прилипла к её лицу и была похожа на оскал.

«Почему?» – Даниэль никак не мог понять, зачем веселые и красивые американские девушки идут туда, на сцену, чтобы быть отшлепанными на глазах у публики мускулистым красивым мексиканцем. Он даже хотел спросить об этом у официантов, но передумал. Он смотрел на этих веселящихся людей, мысленно натягивая на их полные тела деловые костюмы и униформы. Он живо представил себе скучные конторские будни, какого-нибудь недовольного похотливого начальника, избалованных клиентов, подстриженные искусственные лужайки Лос-Анджелеса… Они заковали себя кредитными картами, карьерой, учебой и работой; они расслаблялись так, как их научили. Даниэль вновь загрустил, и заказал вторую бутылку пива.

Около террасы стали крутиться на земле подростки-мексиканцы, танцуя брейк-данс. У них это здорово получалось, и от них веяло молодостью и задором. Они, наверное, шли из школы домой, и решили немного подзаработать на туристах, – они были какими-то безыскусными, настоящими, и напомнили Даниэлю его собственные школьные годы в Аргентине. В шапку танцоров зрители побросали доллары и песо, и они, улыбаясь, прощально махнули рукой. Даниэль, расплатившись, бросился за ними, словно они были его путеводной звездой.

Он бежал к зданию морпорта, пытаясь найти Джэка. Капитан сидел в коридоре, читая газету в ожидании своей очереди. Около него на столике лежала куча паспортов.

– Я остаюсь! – сказал Даниэль и развел руками. Джэк оторвал взгляд от газеты и удивленного посмотрел на него, ничего не сказав.

– Я остаюсь, Джэк! – сказал он снова, привыкая к звучанию этих слов, и засмеялся. Напряжение покинуло его, и он подумал, что сможет устроиться на работу в ресторан, и тоже станет хлопать по крутым американским задницам день и ночь.

– Какая муха тебя укусила? – спросил Джэк. Он вытянул его паспорт, но всё еще держал его в руках, словно не решаясь отдать его Даниэлю. – Ты ведь можешь работать со мной, если хочешь. Ты ведь нам жизнь спас, к тому же по-испански говоришь… Такого в экипаж еще поискать надо…

Даниэль задумчиво рассматривал свои обгрызенные ногти, раздумывая над предложением Джэка. Он уже скучал по океану, и, наверное, американская жизнь была не так уж и плоха, – просто Даниэль, как и многие иммигранты, уж слишком сильно стремился кому-то что-то доказать, переступал через себя, делал то, что от него ожидали родители…

– Знаешь, Джэк, – неожиданно для себя признался Даниэль, – я вспомнил Аргентину. Я так хочу сделать что-то хорошее для этих мексиканских пацанов. Я чувствую, что в Америке живу только для себя, а здесь люди мечтают имеют хоть малую долю того, что есть у нас в Штатах. Мы совсем ничего не ценим…

Джэк встал и протянул руку Даниэлю:

– Оставайся у меня в экипаже. Заработаешь денег и останешься здесь, – хоть на время, хоть насовсем. Купишь им дешевых лодок, пусть ребятишки и тут под парусами ходят, как у нас в Сан-Диего. А то вон залив какой огромный, а пацаны по берегу шатаются да деньги у туристов клянчат. Мы все скинемся на доброе дело, общественность подключим…

Даниэль с чувством пожал протянутую руку и отправился назад, на набережную. Он снова подошел к памятнику кадетам. Около него стояла знакомая ему с Залива Черепах русская парочка. Мужчина читал, склонив голову, а женщина медленно крестилась. Закончив креститься, она положила обе ладони на мраморную мемориальную доску. Даниэль снова вспомнил мальчишку из Залива Черепах, – словно убитые на войне кадеты глядели на него черными блестящими глазищами Братика. Даниэль встал рядом с женщиной и тоже тронул ладонью тёплый мрамор мемориальной доски. «Я непременно вернусь, – клятвенно пообещал он Братику. – Я привезу тебе лодку с парусом, и ты станешь настоящим моряком». Поднявшийся ветер усыпал имена кадетов бордовыми лепестками с растущего по соседству неизвестного Даниэлю дерева, словно баюкая мальчишек-воинов в их вечном сне.

Мятеж на «Баунти»

– Нет, это невозможно больше терпеть! – молодой человек, закончив пробежку, застыл на песчаном пляже, растягивая ноющие мышцы и всматриваясь в небольшую шлюпку, отделившуюся от белоснежной яхты. Шлюпка, как и двадцатиметровая красавица-яхта, стоящая на рейде, принадлежали его будущему свекру, мистеру Кристоферу Болдвину. Даниэль болезненно щурился, рассматривая крупную фигуру капитана «Баунти», сидящего на корме шлюпки. На его лице застыла гримаса отвращения: мистер Болдвин вновь отправился в кабачок «Весенний ослик», где его ждали друзья – выпивохи, живущие в Сан-Хуанико.

Кристофер Болдвин, – Крис, как называли его друзья, – уменьшил скорость своей моторной шлюпки, достал портсигар, обрезал конец кубинской сигары и с удовольствием затянулся: в Америке такие сигары можно купить только на черном рынке. Он с наслаждением откинулся на спинку мягкого сидения, любуясь заливом. Слева от него выдвигались в воду Первая и Вторая косы, около которых длинными ассиметричными накатами двигались идеальные сёрфные волны. Было еще пять кос, выходящих дальше к океану, но их не было видно. Прямо над косами живописно расположились шикарные дома, в которых жили его соотечественники – американцы. Здесь, в Сан-Хуанито, почти все белокожие жители были братьями по духу, – людьми, которые воплощали собой осуществление американской мечты. Все они начали с нуля, глотая пыль провинциальных тогда городков Южной Калифорнии, работая водителями, механиками и слесарями в портах. Заработав начальный капитал, они вложили деньги в акции и недвижимость, удачно женились, и сейчас, подарив детям дома и яхты в окрестностях Голливуда, наслаждались заслуженным отдыхом в этом земном раю. Даже сейчас, в апреле, температура зашкаливала за 35 °С.

В этом небольшом мексиканском городке на полуострове Баха Калифорния проживали друзья его детства, перебравшиеся сюда из пригородов Лос-Анджелеса. Когда-то в далеких шестидесятых и семидесятых годах уже прошлого века вместе с ними он бесстрашно открывал новые районы для сёрфинга на Гавайях и в Южной Калифорнии. Он так же, как и его друзья, подумывал купить недвижимость в Мексике, но жена и дочь настояли на покупке яхты. «Как это романтично!» – твердили они ему, – «мы ведь сто раз видели Мексику из окон машины. Пора посмотреть все побережье с борта корабля!» Крис недовольно кряхтел, – хорошая яхта стоила несравненно дороже особняка на теплом побережье полуострова,– но в итоге согласился. Со временем, выбирая судно и разговаривая с путешествующими по всему свету американцами, он и сам почувствовал подзабытый азарт мореплавателя. А ведь когда-то и он бороздил просторы калифорнийского побережья на шхунах и рыбацких баркасах… В молодости чего только не пришлось ему попробовать! В яхтах он разбирался ничуть не хуже профессиональных шкиперов.

«Баунти»[1 - название означает «щедрое вознаграждение»] – так окрестили белоснежную красавицу, словно созданную для их славной семьи: самого Криса, его жены Синтии и их двадцатилетней дочери Майли. Одна беда: Майли, как назло, потащила в семейное путешествие своего новоиспеченного жениха Даниэля: никчемного, вздорного мальчишку, за юридический институт которого Крис платил из своего кармана… Что ж, это не страшно: всего лишь небольшая ложка дегтя в бочке меда. В целом, путешествие удалось на славу, и с погодой просто повезло… Легко поставив шлюпку на колеса и вкатив ее на берег, Крис отправился вверх по знакомой грунтовой дороге, ведущей к кабачку «Весенний ослик»…

– Как-как вы назвали яхту? – не поверив, переспросил Майк и захохотал во всё горло. Впрочем, ничего другого от него ждать не приходилось. Майк был единственным человеком из американского контингента Сан-Хуанико, которого Крис недолюбливал, а иногда и откровенно презирал. Небритый, с длинными седыми волосами, собранными в длинный хвост, он застрял где-то в шестидесятых, да так и остался безнадежным «хиппи»; среди здешнего бледнокожего населения он считался «белой вороной». К досаде Криса, Майк был единственным посетителем «Весеннего ослика» в этот час, зашедшим сюда пообедать, и Крису волей-неволей пришлось с ним беседовать. Прозрачный намек на название яхты[2 - «Баунти»– название английского судна, на котором в XVIII веке произошел мятеж. Про этот мятеж написана книга и выпущены фильмы.] Крис просто проигнорировал. Мятежа на «Баунти» ему ожидать не приходилось: и жена, и дочь его боготворили. Несмотря на любвеобильную натуру и привычку слишком часто заводить курортные романы, в жене он души не чаял и, будучи человеком религиозным, часто молился за благополучие брака. Жена Синтия ни в чём никогда не нуждалась: всеми днями она с увлечением она занималась йогой, шитьем, посещала клуб любителей современной прозы и готовила вкусные обеды и ужины. Время от времени чета Болдвинов выходила в свет: на вечеринки, концерты и шоу. Иногда, по особо торжественным случаям, они приглашали гостей на ужин в свой шикарно обставленный дом. «Баунти» было вполне походящим названием для их новой яхты, отражающее эпикурейский характер Криса и его удивительную способность в изобилии брать от жизни всё, что только она могла ему предложить.

И Синтия, и Крис несомненно гордились своей дочерью, которая самостоятельно решила пойти учиться на врача. Единственное, что непомерно огорчало чету Болдвинов, так это затянувшееся увлечение Майли двадцатичетырехлетним Даниэлем, сыном иммигрантов из Аргентины. Парень просто не знал, что он хочет от жизни: то он учился на слесаря, то брал подготовительные классы для института гуманитарных наук… Как-то Крис, подразнивая Даниэля, посоветовал ему попробовать поступить на юридический факультет. К его великому изумлению, мальчишка сдал экзамены и поступил. Обрадовавшись, – может, всё же будет из парня хоть какой-то толк,– Крис взялся помогать новоиспечённому студенту оплачивать дорогостоящее обучение. Вскоре Даниэль сделал Майле предложение, и она стала его невестой. Согласившись не спешить со свадьбой,  помолвленная парочка носила одинаковые кольца на безымянных пальцах и громко планировала будущее, – тут уж Крису ничего не оставалось, как смириться и приготовиться принять аргентинца в свою семью…

***

– Я просто обязан поговорить с ним. Сейчас или никогда! – Даниэль, отбросив все сомнения, решительно направился в сторону «Веселого ослика». Он давно уже собирался завести разговор с Крисом по поводу его постоянных возлияний, вводящих Синтию в депрессию. Та просто на глазах сохла, становилась все более молчаливой, а под её большими глазами появились темные круги. Майли, видя мучения своей матери, тоже переживала, но не знала, что предпринять. Даниэль сожалел о том, что согласился на это путешествие: то, что поначалу казалось таким романтичным и по-настоящему мужским занятием свелось к бесконечным завтракам, обедам и ужинам на комфортабельной яхте, по размеру превосходившую квартиру его родителей в Лос-Анджелесе. Трапезы сопровождались настольными играми, просмотром видеофильмов и игрой на фортепьяно. Даже подъем парусов и спуск якоря осуществлялся путем нажатия кнопок, и не требовал сильных мышц Даниэля. К тому же в первом же мексиканском порту города Энсенада Крис напился до чертиков на глазах своей жены и Майли. Тогда, с ужасом понимая, что Крис направляется знакомиться с местными красотками, стоящими у барной стойки, Даниэль попробовал уговорами и легкими подталкиваниями в сторону выхода увезти Криса от бара, но в итоге получил от него такой сильный удар по уху, что свалился прямо на заплеванный пол. Даниэлю не оставалось ничего другого, как позволить Майле и Синтии подхватить себя под белые ручки и вывезти из кабачка под пьяное улюлюканье Криса.

В тот вечер ночевать Крис не пришёл. Он появился лишь на следующее утро к завтраку, – свежий и благоухающий, как ни в чём не бывало. Поцеловав жену и дочь, он уселся на стол. За завтраком никто не проронил ни слова. Оттопыренное и вспухшее ухо Даниэля со временем приобрело нормальный вид, и всё, казалось, позабыли об инциденте. Лишь обычно светящиеся ласковым огнём глаза Синтии приобрели печально-покорное выражение, словно она узнала страшную тайну и не могла её никому доверить. Крис продолжал вежливо приглашать жену в кабачки и бары, но та непременно отказывалась. Снова и снова повторялась та же история: как только яхта бросала якорь в заливе небольших городков, Крис тут же отправлялся «по старой морской привычке» на берег и возвращался он только утром, всегда, впрочем, успевая к завтраку.

Что-то должно было непременно случиться и положить конец пагубной привычке главы семейства, – думал Даниэль. Он надеялся, что Крис ввяжется в драку, и его заберут в мексиканскую «кутузку», а там расправа короткая… И эта старая любовь к портовым шлюшкам… В конце концов, где-то ведь он пропадает все эти ночи! Как-то, измаявшись от безделья, он решил проследить за Крисом. Даниэль со странной смесью ужаса и ликования понял, что самые худшие его подозрения подтвердились, и сейчас он, Даниэль, стал обладателем страшной тайны. Великий и могучий Крис был у него на крючке. В глубине души он, наверное, был не прочь отомстить будущему свекру за унизительные денежные подачки и бесконечные наставления, но себе Даниэль в этом признаваться не хотел: всё, чего он добивался, – это восстановление мира в его новой семье.

Однажды вечером он и Майли четко услышали, как Синтия плакала у себя в кабине, и от этого тихого плача у него душа вывернулась на изнанку. И тогда он решил действовать. Следуя за Крисом как тень, он пробирался за ним в дешевые портовые мотели: там портье с понимающей ухмылкой выдавал почтенному главе семейства ключ от комнаты на ночь. Очередная девица из кабачка, пьяно улыбаясь, поднималась с Крисом наверх, в снятую комнату. Даниэль, почти не прячась, делал снимки своего свекра в обнимку с девицей, не забывая выставлять число и время на своем фотоаппарате. Со времен это отвратительное занятие превратилось в своеобразную охоту, главным трофеем которой становились наиболее откровенные фотографии, – охота, которая хоть как-то разнообразила скучные будни семейного круиза. Всё повторилось и Сан-Хуанико. Но на этот раз Даниэль решил серьезно пригрозить Крису: наличие снимков придавало ему чувство уверенности в том, что Крис, так нахваливавший во всеуслышание дочь и жену во время воскресного чаепития в местной церкви, наконец, раскается и вернётся в лоно семьи.

Мысленно подбирая те слова, что, как он надеялся, непременно дойдут до самого сердца Криса, Даниэль вышагивал по грунтовой дороге, ведущий к «Весеннему ослику». Подходя к кабачку, Даниэль услышал раскаты хохота своего свёкра: похоже, несмотря на ранний час, Крис уже успел «дойти до кондиции». Только Даниэль собрался переступить порог, как из кабачка спешно выбежала высокая загоревшая девушка, едва не столкнувшись с ним у входа.

– Извините, – пробормотала она. Её красивое смуглое лицо исказила гримаса боли.

– Что случилось? – Даниэль остановился, преграждая ей дорогу. Девушка быстро взглянула на него из-под косо обрезанной темной чёлки и развернулась, показывая пальцем в сторону бара:

– Видишь вон того жирного борова? Это свинья, а не человек!

Даниэль почувствовал, как внутри живота у него всё похолодело и сжалось. В дверном проёме показалась тучная фигура Криса. Пьяно качнувшись, он осклабился: