Янка при дворе царя Петра

– Где я?

– У меня ты, Янка. Как отбила тебя у братца, так к себе и унесла.

– Значит, я был без сознания? – Янка, еще не чувствуя тела, попыталась приподняться и, тут же вскрикнув от острой колючей боли, едва снова не потеряла сознание. Наталья осторожно уложила ее.

– Что ты, Янка! Лежи, а я тебя помажу, – она снова начала промокать ей спину. Янка терпела, но невольно мычала от боли.

– Терпи казак, атаманом будешь, – приговаривала Наталья. Янка повернула голову, и, скосив глаза, поглядела на нее.

– А откуда ты эту поговорку знаешь? – едва шевеля распухшими губами, спросила Янка.

– Она еще от разбойника Стеньки Разина.

Янка кивнула и снова отвернулась. Когда масло подсохло, Наталья опустила на Янке тельняшку и олимпийку.

– Ну, вот и все, – она встала и направилась к двери.

– Куда ты? – спросила Янка.

– Сейчас поесть тебе принесу, – улыбнулась Наталья и вышла. Янка вздохнула, глянула под лавку и улыбнулась: ее гитара и сумка были здесь. Протянув руку, Янка уцепила сумку за лямку, расстегнула, достала аптечку. Отыскала таблетку анальгина и проглотила. Потом сунула все на место и посмотрела на часы, было уже за полдень. Сколько же я была без сознания, подумала она, наверно долго. Да, в наше время мне бы уже вскрытие сделали, а не только узнали, кто я. А тут даже не прикоснулись, она вздохнула, какие честные и порядочные люди. Окно, возле которого лежала Янка, было открыто. С воли доносился щебет птиц, шелест листьев, ветерок прохладными струйками иногда врывался в комнату. Янка вдыхала его с удовольствием, ей даже стало легче. Она начала подумывать об отношениях с Петром. У нее вспыхнули уши, когда она вспомнила, как он ее наказал. Обидеться что ли? – подумала она. А обжаться-то на себя надо, такое ляпнула, еще дешево отделалась, могло быть и хуже. Вот только что могло быть хуже, Янка даже не представляла. Он же меня предупреждал, а я не поверила. Ей даже смешно стало: это надо такому случиться – поцеловали впервые в прошлом и всыпали впервые тоже там. Можно было и не извиняться, все равно не помогло. Придурок, без зла подумала Янка. Потом она прогнала в голове все события, которые с ней случились в XVII веке. Кое-что она успела зафиксировать, записать и сфотографировать. Теперь надо собирать вещественный материал. Янка улыбнулась: а ведь здорово, можно столько всего набрать – целый музей откроешь!

Вошла Наталья, принесла кружку молока и пирог. Не очень удобно было есть, лежа на животе. Янка отдала Наталье кружку и благодарно улыбнулась:

– Спасибо, Наташа!

– На здоровье! – Наталья с кружкой в руках направилась к двери. – Не скучай, Янка, я скоро приду.

– Наташ, а можно мне встать?

– Вставай, коли сможешь, – усмехнулась она. – Вишь, ты, прыткий какой! – она засмеялась и вышла.

* * *

Янка попробовала подняться. Колючая боль снова проснулась. Янка упрямо стиснула зубы и сделала новую попытку отжаться на руках. От напряжения она даже вспотела. Боль была уже не такая сильная: анальгин подействовал. Однако тело еще плохо слушалось, руки задрожали, и Янка бессильно прижалась щекой к лавке.

– Нет, я встану, – упрямым шепотом сказала Янка, – передохну и встану.

За окном послышался шорох. Янка повернула голову и улыбнулась: там стояла Настя. Она тоже улыбнулась, потом оперлась руками о подоконник и спросила:

– Худо, господин? Наказали, да?

Янка покраснела, потом приподнялась на локте.

– А ты как догадалась, что я здесь? – спросила Янка.

– Так на конюшне такое было! Государь Александра Данилыча так побил! Так ругался, тебя тоже поминал и Наталью Алексеевну! Ну, я и пошла посмотреть, у нее ты, али нет.

– И Саньке досталось? – изумилась Янка. – Да-а, значит, ослушался он и за меня попытался вступиться, – задумчиво произнесла Янка и вздохнула. – А я ему не поверил.

– Я думала, государь его убьет! – испуганно произнесла Настя. – Александр Данилыч еле уполз оттуда, весь в крови, ужасти!

– Надо будет его навестить. Я и к деду твоему зайти сегодня хотел, да вот не могу. Как он?

– Поправляется дедка! – оживилась Настя. – Все тебя поминает, – она вдруг что-то вспомнила. – А я тебе земляники собрала. Прими, Христа ради, – она поставила на подоконник глиняную миску с ягодами.

– Спасибо, Настя, – принимая у нее миску, сказала Янка. – Я к вам постараюсь зайти, вот оклемаюсь только маленько.

– Добрый ты, господин. – Настя растрогалась чуть не до слез.

– Не называй меня так, – попросила Янка. – Я никогда не был, да и, наверное, не буду господином. Не то у меня воспитание. Зови меня просто Янка.

– Ну, поправляйся, Янка! Прощай! – улыбнулась Настя и исчезла.

* * *

Петр маялся. Вернувшись в свою комнату и не обнаружив там Янки, он долго и отчаянно ходил из угла в угол и буквально бился головой о стену. Потом, немного придя в себя, побежал искать Наталью. Столкнулся с ней в коридоре, когда она шла на кухню за едой для Янки. Наталья сурово взглянула на него и хотела пройти мимо. Петр осмелился окликнуть ее:

– Наташа!

Она обернулась, подошла и влепила ему оплеуху.

– Изверг! – подошла вплотную. Он, поникнув, стоял как провинившийся школьник, не смея взглянуть ей в глаза.

– Он…он жив? – наконец тихо спросил Петр.

– Слава Богу! – сурово произнесла Наталья. – Глянул бы, что с ним сделал! – и она пошла дальше. Петр с тоской посмотрел ей вслед.

В этот день он сорвал зло и на Алексашке. Как и обещал Петр, Алексашка был вторым в списке казнимых. И хотя досталось сильно, Меньшиков был рад, что спас Янку от долгой расправы. А Петр маялся…

* * *

Попрощавшись с Настей, Янка притянула к себе миску с ягодами. Они сладко пахли лесом, какими-то травами и были необыкновенно вкусные. Янка и не заметила, как миска опустела. Вздохнув, она поставила пустую миску на пол, и снова начала отжиматься на руках. На этот раз попытка увенчалась успехом. Янка встала на ноги, заправила в джинсы тельняшку, одернула олимпийку и потрогала лоб. В теле боли почти не осталось, она притупилась и походила на нытье в мышцах, а вот голова…Янка подошла к столу и посмотрелась в зеркало. Ну и видуха, подумала она, губы как трубы, на лбу фонарь в виде шишки и болит, гад. Янка поморщилась, дотронувшись до синяка. Потом поставила зеркало на стол и увидела там среди всякой мелочи в виде гребня, платка и булавок, большую медную монету. Янка взяла ее и приложила ко лбу.

Потом осторожно села на лавку спиной к открытому окну. Чутким ухом уловила какое-то движение за окном. Слегка повернув голову, она скосила глаза и залилась краской: на подоконнике сидел Петр с низко опущенной головой. С минуту сидели молча, никто не решался заговорить первым. Наконец, решилась Янка.

– Прости меня, – тихо произнесла она, не поднимая глаз. Петр вздрогнул, быстро посмотрел на ее опущенные ресницы: не смеется ли. Он молча, удивленно, не мигая, глядел на Янку, потом переглотнул.

– Ты… Янка… – он смутился, но тряхнул головой. – Ты…это ты прости, не рассчитал я, – он снова тряхнул головой. – Чепуха, какая! Ведь не то говорю! – он с досадой сжал кулаки. Янка его поняла и тоже уселась на подоконник, глядя на него из-под монеты.

– В общем, виноваты мы оба, – подвела итог Янка. – Я в том, что не разъяснил тебе обстоятельства, а ты в том, что не разобрался.

Петр как-то не обратил внимания на ее слова. Он вскинул глаза, Янка протянула руку:

– Ну, мир, что ли? – она улыбнулась. Он крепко сжал ей ладонь и тоже улыбнулся.

– Я завтра в Переславль собрался, – вдруг сказал он. – Поехали?

– А как же крепость? – спросила она.