Глашатай

Он сунул сверток с ребенком жене – пусть бабы займутся своим бабьим делом. И уже не скрывая усталости, произнес положенное:

– Ради Аллаха и его пророков, не желая между людьми мира никакой вражды, я от имени себя, своего рода и перед будущими поколениями своего рода, прощаю вину этого человека.

Теперь тишина была нарушена, как должно – женскими рыданиями, радостными возгласами мужчин, общими объятиями и – то усиливающимся, то стихающим эхом сотни голосов: «Простил, простил!». Подкидыш, как видно, напуганный шумом, вновь заливисто плакал – и тогда Асет, с позволения мужа, внесла ребенка в дом. Луч предзакатного солнца двинулся вслед за ней…

Глава вторая. Свадебный салют

1983 год, Чечня, село в Шатойском районе

– Джамал! Джамал, ты где?

Асет осторожно спускалась по деревянным ступеням – с каждым днем ей все тяжелее было носить немолодое грузное тело; в правом боку то и дело покалывало, ныли суставы, перед дождями сильно болела голова. Вот умру завтра, не дай Аллах, конечно, – вдруг подумалось ей, – и что тогда будет с ним? Кто приглядит?

– Джамал! Куда убежал, маленький?

Снизу раздалось:

– Мама, тут он, со мной сидит.

Голос был звонкий, в нем слышалась едва сдерживаемая радость – чего? Да поймешь разве? С ней всегда так – хохочет все, а когда не хохочет – улыбается… Асет остановилась, вздохнула, качнула головой. Асият – вертихвостка, как только Рамзан терпит? А как радовался сынок, когда женился! Все твердил: вот, нашел невесту, зовут почти как тебя – значит, хорошая жена будет. И что вышло? Только одну дочку и родила – и все, врач сказал, не сможет больше. Как так – молодая, здоровая… Она-то сама, Асет, рожала и без больниц, и без докторов – там, в Казахстане, не дозваться их было, а то и прямо говорили – чеченка? Да пускай хоть подохнет! И – ничего, родила пятерых, двоих не уберегла – да и как же было уберечь: в том колхозе, где работал Ахмад и куда ее девчонкой пятнадцатилетней привез, про антибиотики не слышали никогда. Так они и ушли: один сынок – от воспаления легких, второй – от кишечной инфекции. Зато первенец, Умарчик, выжил, а потом Рамзан родился – и как же она, Асет, радовалась! Ей казалось, что только дети и держат Ахмада, а не то – ушел бы в лес, думалось ей, землянку бы какую ни есть выкопал и жил один, оплакивая свою первую жену и того, первого сына. Асет не ревновала, нет, она до сих пор сохранила в сердце благодарность мужу – за то, что не дал умереть, подобрал, пожалел. И никогда не было даже в самых тайных закоулках ее души желания вытеснить из памяти Ахмада первую, любимую, занять главное место в его сердце. И сыновей – тех, что она родила – он тоже не сказать, чтоб любил; нет, конечно, заботился, привязан – и был, и сейчас; и Умаром гордится – мальчик весь в него, тоже любой мотор разберет и починит за минуту. Но как будто бы вынули у Ахмада душу однажды – и после этого нелегко ему было, пустому, жить среди обычных людей. Так думала Асет и старалась помочь, как умела – готовила повкуснее, следила, чтобы дома было мужу спокойно и уютно, детей до времени держала подальше – зачем надоедать отцу, да? Только когда десять Умару исполнилось, увидел Ахмад, как сын нож метнул в дерево – и ведь попал, мамин! И как будто оттаяло лицо у Ахмада, сощурился, подозвал мальчика, стал учить… Да что говорить, даже Хеду – единственную дочку – Ахмад точно и не замечал. Может, будь она похожа на него или на его мать, давно уже умершую… Но Хеда пошла в Асет – те же округлые щечки, носик без горбинки, прямой, мягкий подбородочек. Вот она, наверное, полюбила бы Джамала, – подумала Асет, – сердце у девочки доброе, с детства всех жалела да защищала… И сейчас – все время пишет из города, выучилась, работает в школе…

Асет зашла на кухню: невестка возилась у стола, Джамал сидел у окошка, водил пальчиком по стеклу. Оглянулся на Асет – просиял толстощеким личиком. Но – не подбежал к ней, остался, где был.

Почти год прошел, как Ахмад усыновил найденыша. Ребенок оказался здоровым, с удовольствием пил козье молоко, рос хорошо. Тогда – год назад – вызвали сразу врача, тот осмотрел малыша, сказал: не больше, чем шесть месяцев ему. Так возраст и считали: отняли от дня маслаата полгода – получилось, что родился Джамал в феврале восемьдесят второго. Кем могли быть его родители, как появился на дороге сверток с ребенком, так и не дознались. Асет и не особо старалась разузнавать. Младшенький стал для нее светом в окошке: родные внуки выросли, да невестки и не больно-то ей давали внуками заниматься. Джамал – кудрявый, светловолосый, с голубыми глазенками, как казалось Асет, понимал все – только говорить не торопился пока. Зато пробовал петь – и у нее всякий раз схватывало в сердце и глубоко в горле, когда слышались робкие, неуверенные и совсем негромкие звуки… Певцом будет, – говорила она себе…

– Давно встали-то? – спросила Асет.

– Да уж часов несколько, – отозвалась невестка; кивнула на Джамала, – он же разве даст поспать? Чуть солнышко покажется – поднимается и к окошку…

В кастрюле на плите вздрагивал бульон – Асет подошла, заглянула – хорошая баранина, и перчик с лаврушкой на месте; а вот посолила ли? Спрашивать не стала – какой хозяйке по нраву чужие советы, а уж свекровкины – тем более. На деревянной доске, плотно устроенной поверх стола и припыленной мукой, Асият месила тесто. Обнаженные по локоть руки споро выминали большой пластичный шар. Асет достала из чулка над дверью чеснок, взяла нож, присела рядом.

– Ну зачем, мама? – укоризненно качнула головой невестка. – Неужели же я сама не сделаю?

– Ой да делай свое уже, что ж, я совсем плохая, по-твоему, чеснок почистить нельзя мне?

Асият улыбнулась, промолчала. Мягкое тесто ходило под ее ладонями. Асет аккуратно сняла чесночный хвост, спросила:

– Мадина где? Уже у соседей – с утра пораньше?

– Так у Габаевых же свадьба сегодня, мама, вы же говорили – пусть с утра Мадина идет, а мы потом…

– Ой, что будешь делать, совсем из головы вон… Да-да, свадьба… Ну, давай-ка я сама, а ты собирайся пока.

– Что вы, мама, – улыбнулась Асият, – не нужно, и так все успеем. А вон и Мадина идет…

Острым ножом она принялась отрезать небольшие куски теста и складывать их в ровный рядок.

Через несколько секунд открылась дверь – зашла вторая невестка Асет. Мать каждый раз удивлялась, когда они стояли вот так, рядом – хохотушка и болтушка Асият, легкая, тонкая, с подвижным лицом, и жена старшего – Мадина – рослая, полная, всегда в темных длинных платьях и с закрытой головой, с тяжелым строгим взглядом, густыми, вечно нахмуренными бровями. Асият – хоть и чересчур легкомысленная, была все же близкая, своя; с ней мать могла разговаривать, ее можно было одернуть, пожаловаться на здоровье, попросить… Мадину же Асет не понимала вовсе – и слегка побаивалась; набожная – слишком набожная, по мнению матери, она уже целиком забрала в свои руки Умара – теперь и он становился пять раз на молитву, держал Уразу, отдавал имаму закят. По настоянию жены и детей назвали – Муса, Иса, а девочек – в честь жен Пророка – Айша, Хадижа и Патимат… Но Умар хотя бы не учил никого – а эта… То и дело пускалась в рассуждения, читала на память из Корана, после каждого чиха бормотала свое «альхамдулиля» – и делала замечания остальным, которые чихали неправильно. Асият ее беззлобно подразнивала, Рамзан пропускал все мимо ушей, Ахмад вообще не замечал – раз только и сказал про «бабью придурь». Асет никак не могла объяснить ту неловкость и какую-то даже брезгливость, что испытывала в присутствии старшей невестки. Сама она тоже верила, конечно, и одну молитву знала – научила еще бабка, давно, когда было Асет лет восемь – но никогда не была такой. В последний же год – после того как Ахмад усыновил Джамала – женщине стало казаться, что Мадина попросту лицемерка; много говорит про милость к сиротам да прочие благие дела, а Джамала – дай только волю – зубами загрызет. И сейчас – тоже: зашла, поздоровалась с матерью, кивнула сестре – на мальчонку не глянула даже. Как будто и нет его здесь…

– Ну, как свадьба-то, расскажи, – Асият чуть вытянула шею – не пропустить ничего. Мадина процедила:

– Да, готовят только… Невесту же не привезли еще…

После паузы добавила:

– Говорят, платье сделали – спина голая вся…

– Ужас какой! – Асият сделал большие глаза – и не выдержала, засмеялась, – да ты, Мадин, как из прошлого века, правда! Мне Зама говорила – платье вообще в Москве покупали, стоит очень дорого…

– Да ты что, – заинтересовалась Асет, стряхивая мелко порезанный чеснок в тарелку, услужливо подставленную невесткой, – и кто платил? Габаевы?

– Ну конечно, жених; там все как положено сделали. Так он еще за невесту пятьсот рублей отдал, я слышала.

Мадина молчала, недовольно поджимая губы. Куски теста в ладонях Асият один за другим принимали нужную форму, превращались в ровные неглубокие лепестки и по одному исчезали в маленьком ковшике с кипящей водой. Джамал слез со своего стула, проковылял к Асет. Протянул ручки, проговорил, улыбаясь:

– Ба.. Ба-ба…

– Да не баба же, – поморщилась Мадина, – мама надо говорить…

– Да пускай как хочет зовет, – отозвалась Асет, наклонилась к ребенку, – иди, хороший, иди на коленки.

Недолго поерзав и угнездившись наконец на руках у Асет, мальчик протянул ладошку, схватил со стола одну из последних оставшихся ракушек из теста и принялся отрывать от нее кусочки – раз, раз, еще один… Радостно гукая, он поглядывал на Асет, ждал, когда же похвалят. Она рассмеялась, осторожно пересадила его на соседний стул:

– Все, кушать будем сейчас.

Мадина взялась расставлять тарелки – одну, с горячим бульоном поставила слишком близко – Асет ахнула, быстро отодвинула кипяток, в сердцах – не сдержалась – прикрикнула:

– Что ж ты ставишь-то так? Хочешь, чтоб он обварился, что ли?

– Да что сделается с ним! – махнула рукой Асият, – не беспокойтесь…

Мадина промолчала.

Поели.

Асият помыла посуду, ополоснула руки:

– Ну все, мама, теперь можем идти.

– Как же идти – одним разве? Отца дождаться надо… Когда приедут – сказал тебе Рамзан?

– Ага, – кивнула Асият, – велел, чтоб я к полудню дома была – приедут, покормить их… Или Мадина. Да не волнуйтесь, мама – недалеко же от нас до Шатоя, километров тридцать. Приедут, ничего.

– Недалеко, – вздохнула Асет, – а дорога? Забыла, как зимой с цепями даже застряли в горах?

– Ну-у, – протянула Асият, – сейчас не зима ведь. Доедут. Пойдемте, мама, Габаевы очень вас ждут. Мадина – с нами? Или тут с Джамалом посидишь? Тебе ведь все равно невеста не понравится…

Она опять залилась тихим смехом; Мадина скривилась: