Кружевные закаты

Словно заноза, постепенно выдавливающаяся из ранки, открывалась Янине истинная причина ее срывов. Все было так просто, но поначалу она даже не обратила внимания на обстоятельство, как будто бы и не затронувшее, и незначительное. Не то, что Николай возобновил брак. Даже не то, что он так переменился к любовнице, почуяв, видно, свою вину… Нет, тут было другое. Нечто более невразумительное для ревнующей женщины – удивленная неприязнь к тому, что после всех горестей, что Анна причинила ему, он не нашел в себе сил оттолкнуть протянутую ему с невысыхающим чувством собственной значимости руку. Как ни старалась Янина видеть в Николае силу, даже если она видела ее наверняка, своим предчувствиям верить не хотела и приняла за слабость истинное проявление великодушия и веры в будущее. Перед наплывом чувства несправедливости и слепоты перед ясно и четко видимым Янина Стасова была бессильна, и клокотание опаляющей обиды, тесно соприкасающейся с яростью, не давало ей покоя.

– Ты разрушила все. Мы все могли быть счастливы, – самозабвенно продолжала Яня сиплым прыгающим голосом.

– Не к чему драматизировать, – ответила взъерошенная Анна, – обе мы в равной мере виноваты. Но если и есть человек, из-за которого все рухнуло, так это Дмитрий. Наиболее слабый и мало что смыслящий.

– Ты слишком несправедлива к нему.

Обе на время замолчали, затем Яня снова разомкнула уста.

– Не была бы ты счастливее, если бы научилась ставить чужую волю ниже своей?

Едва ли самые сведущие в глубинах человеческой души могли точно сказать, как зародилось и из чего вытекло это соображение Янины. Какие-то обрывки фраз, взглядов, предчувствий и потаенных выводов привели ее к этому правдивому заблуждению.

– Ты умеешь, – отчетливо отразила удар Анна, с неудовольствием меняя тему и переставая подводно воздействовать на сестру. – И стала очень счастлива? Видно, не заложена в нас благодатная способность принимать мир со всем его несовершенством и прелестью, – протянула она уже после паузы, прокатывая остекленевающий взгляд по мебели.

Янина ничего не ответила на это, вперившись пожирающе-глубокими и пытающимися как следует осмыслить глубину соображения глазами в царапину на обоях.

– Быть может, несчастье не от личных качеств, а от внутренней неспособности его испытывать вовсе… – вновь сказала Анна.

– Но ведь нам по силам улучшить жизнь…

– По силам, да не тянет…

– Раз не тянет, так не по силам… Не по силам заставить себя. А заставить необходимо, приоритетно испытывать счастье… Какой смысл имеет никчемная жизнь без проблесков блаженства, когда понимаешь, что ради этого и существуешь? Когда все остальные догмы, соображения и желания тихо жить ради долга просто перестают действовать, поскольку становится ясно, насколько они античеловечны, вопиющи, смешны, сдержанны, тоскливы, – жестоко подытожила Янина, начиная злиться оттого, что ее великолепную идею не поддержали. – Я не согласна с тобой.

– В любом случае, теперь все будет хорошо… Я избавилась от своих демонов, – Анна подумала, насколько противно защищать себя, оправдываться и просить прощения одним предложением.

«Надолго ли?» – поймала себя Янина на противном утверждении.

– И я.

– Так ты согласишься вновь начать все сначала? – не показывая вскипающей в глубине радости и не осознавая ее сама, спросила Анна.

– Думаю, да.

Обе замолчали, потом Янина с явным нежеланием разговора надрывно спросила:

– А с Дмитрием покончено?

– Покончено… – со вздохом протянула Анна.

– Ты влюбилась в того, кто ярче всех целовал, кто лучше всех заморочил тебе голову. Кто был навязчивым, когда ты не хотела, безразличным, когда был нужен больше всего и распылял тебя романтическими фразами, подавлял тебя уверенностью… При том, что сам плясал под дудку жены и матери. Этого ты хотела? И как ты можешь так унижать себя…

– Ты не представляешь, как страшно было это с одиночество вдвоем… с Николаем. И потом, ты не можешь так судить об этом. Тебя не было между нами, ты не можешь знать всего и составляешь свое мнение исключительно исходя их своих убеждений и наблюдений. Большинство людей поступают так же, и они не правы.

– Ты тоже так поступаешь.

– И я не права… – вынуждена была признать Анна, хоть это и не понравилось ей. Она собиралась отчитать сестру, а та быстро нашла, чем приструнить ее.

– По поводу Николая… Что же страшного в нем? Ты сама-то объяснить не сможешь… Не такой он плохой, как ты вообразила. И ты даже не можешь теперь защищаться фразами вроде: «Ты не жила с ним так близко».

– Я никогда не говорила и не думала, что мой муж плохой.

Янина распылилась и в начала придавливать Анну своим авторитетом, чего не терпела по отношению к себе.

– Может, если бы появился ребенок… – протяжно изрекла Янина, вовремя отойдя от непримиримого тона, который решила искоренять в последнее время, с опаской наблюдая за сестрой и позабыв о любых амбициях по отношению возможного отца.

Та слегка дернулась.

– После того, что произошло, я уже не знаю, дано ли мне будет счастье быть матерью, – изрекла она.

Янина сникла.

– Зачем ты пошла к нему?

– К Мите? – спросила Анна и поморщилась оттого, что по привычке нежно и незаслуженно назвала этого человека.

– Да…

– Это нормальная человеческая потребность – искать тепла и любви.

– Потребность бросаться из одних объятий в другие?!

Между сестрами не было той взаимности, которая позволила бы прощать обороненную вслух правду.

– Тебе не понять.

Янина усмехнулась, а Анне стало глубоко неприятно от этого смешка.

Все это начиналось как прекрасная сказка, залитая надеждами… Янина была уверена, что предательства от Николая ждать не нужно, что все будет безоблачно, пока он рядом со всем его совершенством… Стоит признать, ее пьянила та роль.

54

От наслаждения умиляющей чистотой снега, несущегося в окно, но всякий раз промахивающегося, Янина даже чаще задышала. Люди на улицах кляли погоду и истово кутались в воротники. А она сидела за шитьем и не могла оторвать зачарованного взора от белоснежной равнины, растущей по мере свирепствования снега. Она ожидала, что вот-вот Федотов появится на заваленной мартовским снегом дороге и улыбнется ей снизу, беззащитно показав десны. Дорога через темнеющие влажные куски всплывающих по аллеям деревьев до затерянной усадьбы вся была скреплена льдом. «Настоящее золото без всяких примесей не часто в природе, в конце-то концов», – рассудила Янина.

Путь к дому заметало белесым хлопком, но вечерело уже не так рано. На фоне неба, постепенно из неопрятно-серого становящегося заманчиво-синим, заметенные мокрым снегом фигуры в саду казались Янине необычнее и привлекательнее. Приближающая ночь душила своим мрачным подводным совершенством.

На исходе дня она решила выбраться из усадьбы. Набухшие от мокрого снега складки платья волочились за ней, утягивая. Содранная ночь нависала над Яниной, проникала вглубь самых потаенных помыслов и не оставляла ей себя. Она настолько была в некой собственной эфемерности чувств и переживаний, а еще перспектив, убивающих мечты… Вернее, не мечты, а те неоформленные неосознанные полу думы полу проектирования о том, чему не суждено состояться. Денис был, скорее, гаванью, к которой ее подмоченная лодочка не прочь была примкнуть, дабы в безопасности, которую так жаждала, высказать все претензии миру. Она, возможно, первая решила порвать этот порочный круг недопонимания и самоудушения под крышей их небольшого уютного дома.

Она вышла на занесенную манной кашей реку и побрела к ограждению, чтобы встать на забор и посмотреть, что происходит за пределами барской долины. На середине реки лед под ее ногами угрожающе заскрежетал. Скульптуры, венчающие овальный пруд на возвышении, растворялись вдали по мере надвижения тумана. Терзающиеся в отдалении деревья на голых ножках размеренно темнели на светлом фоне покрытой снегом земли. Неожиданно Янина уловила резкий четкий хруст под ногами и почувствовала, как ледяные глыбы воды врезаются в ее икры. Вмиг все потемнело, и Янина со стороны словно увидела, как проваливается в пучину темной обжигающе-ледяной воды.

Конюх нашел ее на берегу, когда она, бессильная, озябшая, выползла на него и повалилась на рассыпчатый снег спиной, согнув колени. Три недели после этого простыни под ней становились мокрыми от пота – Янина боролась с воспалением легких. Проснувшись и поняв, что перешагнула болезнь, она не испытывала уже сил радоваться. Все потеряло интерес и вкус. Нужно было бежать их этого проклятого гнезда, где никто не мог быть счастлив, и пытаться по крупицам сколотить те жалкие осколки своей жизни, которые не поглотили еще бешеные страсти. Янина, всегда ненавидящая преувеличения и патологии, поняла вдруг, отчего происходила ее ненависть – она тайно к этому тяготела. Но здравый смысл и раненое самомнение подавили неистовое влечение к запретному, растущее по мере ужесточения правил хорошего тона. Раньше ей казалось, что она не может найти золотую середину… Теперь она и не была нужна.

Сестра приходила к ней во время болезни и подолгу сидела молча, боясь потревожить больную и отчаянно желая поговорить. Но обе девушки молчали, и тягостно становилось в комнате от запаха лекарств и глубоко запрятанной раны непонимания. А на затемненном вечером столе одиноко горели и грезили о солнце тусклые свечи. И безрадостно становилось кругом.

Не так часто к Янине приходил Николай, не зная, что делать, становился в проходе и вздыхал. Янину это раздражало, но она не приказывала ему исчезнуть. Однажды он сказал:

– Вы не должны были делать это.