Кружевные закаты

– Не упрекайте меня.

«Ну вот опять, – без удовольствия подумала Яня. – Отчего он всегда так?»

– С друзьями, которых не за что упрекнуть, должно быть, не слишком сильная связь.

– А со мной сильная? – оживился Денис.

Вместо ответа Янина размягчено улыбнулась.

– Разметала, растаскала нас жизнь, – вновь протянул Федотов, злясь, что она обрубает разговор и желая высказать так много. – Мне не впервой досадно за впустую потраченные годы.

Янина испугалась, что он снова станет источать намеки, и поспешно, но не грубо отвела разговор. Она пока не имела понятия, как реагировать на последние события, как зализывать раны. Не было рядом женщины, которая хоть немного бы помогла. А женщинам она верила больше.

– Вот вы говорите про потраченные годы. Думаю, это отлично характеризует союз Анны и Николая.

– Они несчастливы?

– Да.

И, раздумывая, говорить ли, она поддалась порыву внезапной откровенности, решив в некоторой степени наказать Анну. Пускай знает кто-то кроме их семьи!

– Она ведь любила Дмитрия…

– Любила… То есть по-настоящему, а не по-родственному? – опешил Денис.

– Да.

«Ну и чем я лучше? Теперь ведь по справедливости стоит открыться ему до конца и растрезвонить так же о нас с Николаем». Как истинная женщина, Янина отбросила сейчас, как нечто второстепенное, все кроме чувств. И благополучно уняла голос справедливости, продолжая колющую тему:

– Не понимаю, чем он вообще пленил сестру…

Раскрывая все это, Янина и утоляла жажду поговорить, и как будто помогала сестре, и выгодно смотрелась на ее фоне.

– Он обаятелен…

– Но бесталанен.

– Раз обаятелен, не совсем бесталанен. Это своего рода искусство.

– Это страсть, одержимость, что угодно, но не любовь. Любовь должна быть счастливой. Ее жизнь уже достаточный залог, чтобы я была другой, – закончила она со вздохом.

«Снова я сужу по себе и обсуждаю других со своего видения. Любого можно оправдать и понять, если он только начнет излагать свои мысли…» Янина вдруг стала противна сама себе.

Денис постеснялся спросить, что она испытывает к нему. Слишком быстро после возобновления знакомства она вновь заполонила его помыслы.

– Не всегда это выходит… Далеко не всегда. Любовь ведь, как и характеры, бывает различной.

– Ох, должно быть, вы правы… Я, бывает, горячусь, доказываю что-то. А мужчины в раз все обрубают простой лаконичностью суждений.

– Может, вам не хватает упорства и умения стоять на своем?

– Может, – рассмеялась Янина. – Так уж повелось, что я готова разглагольствовать, только если знаю, что меня будут с благодарностью слушать.

Они замолкли на минуту, затем Янина опомнилась:

– Быть вашей гостьей на редкость приятно, но мне пора… Ефросинья Петровна не любит, когда постояльцы пропадают надолго.

– Прощайте, моя милая, – прошептал Денис, провожая ее.

Янина невольно подняла на него испуганные и в то же время довольные глаза и рассмотрела в них взрослую и очень мужественную, что не могла приписать Денису раньше, нежность.

После того, как Федотов галантно проводил ее до экипажа, Янина пару минут протряслась в карете, но затем решила пройтись пешком по причесанным улицам Петербурга и привести мысли в порядок. Впрочем, от былой бури, когда целыми днями голова ее была загружена тем, что сказал Николай, как посмотрел на нее, что имел ввиду, не осталось и следа – она хотела спать, но решила, что свежий воздух поможет начать думать. А думать было необходимо – от этого зависело будущее.

Денис превратился из мягкого безответного и застенчивого, неуверенного в собственной привлекательности и силе в весьма заманчивого для некоторых дам господина. Но ничем эта благосклонная заинтересованность милыми повадками и взглядом косули не заканчивалась – Денис давал деру под напором такого темперамента. А застенчивых девушек он не мог себе позволить, потому что никто в таком случае не сделал бы шаг к сближению. Это я Яниной получилось все само собой, ведь знакомы они были с детства.

52

Теперь Янина усомнилась в собственных сказанных как-то в лесу Николаю словах о том, что не виновата в отсутствии друзей. «Кто же, как ни я, виновен в ссоре с Денисом?! И отчего я, такая проницательная, лицемерила сама с собой и не могла себя же разгадать? Правы были древние – сложнее всего познать себя. Непросто со мной людям, вот и рушится все… Гордилась собственной обособленностью и на нее же нарвалась. Людям незачем стучать в зарытую дверь. Почему они должны из кожи лезть, чтобы подружиться со мной? А я из кожи вон лезу, чтобы сотворить то же с людьми, мне неподвластными, кому я неинтересна. Не закон ли это подлости, где все начало и нет конца? Самое смешное, что осознают это лишь единицы…»

Горько она раскаивалась в том, что так легко отступилась и сдалась, казнила себя, что не как сердобольный человек проявила себя, позволила Федотову уйти и мучиться, и пыталась быть нежнее ради искупления. Только теперь она поняла, что не имела права заставлять Дениса страдать из-за одного своего необдуманного поступка. Все ей вечно было безразлично… Быть может, это породило безразличие и с его стороны. И то, что он вновь и так скоро сблизился с этой стихийной замкнутой девушкой, говорило о каких-то переменах к лучшему. Девушкой привлекательной по своей холодной сути и отталкивающей этим же. Только Николай на правах приближенного знал ее и с другой стороны, он единственный почти добрался до подземного моря в ней. Но, как видно, не так-то она была хороша для него. В воображении Янины Николай опускался до предателя, слепца… И она не желала думать о нем более, сосредоточившись на вящей преданности Дениса. Если она и вынесла что-то из двух прошедших лет, то только святой окрас обыкновенной благодарности, заливающей основу всей взаимодействий.

Внутри Яни будто выжгли все деревни и храмы не враги даже, а сами жители, причем добровольно, дабы не поддаваться больше такой буре и такому горю.

Как-то после ничего не обещающей, но все же зазывающей и настораживающей прогулки по укромным уголкам города Янина с выражением покорности, участия и желания позволила Денису поднести свое лицо к ее, приоткрыв губы. Одновременно она насмехалась и мягко одобряла будто.

53

Прозрачной ноябрьской ночью сестры Стасовы сидели у окна и безмолвно созерцали сочное движение дыма из печных труб окрестных крестьянских домов.

– Уедешь ты от нас, как чувствую, – сказала Анна вроде бы примято и в то же время утверждающе, будто дело решилось и нечего о нем более волноваться.

Янина приподнялась, облокотившись острыми костями рук о подлокотники и с настороженной заботой поднесла худенькое личико сестры к своему жесткому из-за корсета животу. Она приглаживала взглядом распушенные шелковистые волосы своей нагретой ноши. Янина надеялась, что Анна выплачется, чего никогда не бывало при их задушевных разговорах. Стасову вдруг поразила мысль, что при всем своем амплуа злюки и занозы она никогда, в отличие от более спокойной и любимой окружающими Анны, не срывала свою досаду и скорбь на тех, кто подворачивался и не мог дать отпор, потому что был связан любовью.

– Так лучше будет, – глухо шептала Анна тощим голосом, путаясь губами в складках платья сестры и судорожно, точно чувствовала, что творит что-то неверное, неправильное, жуткое, но не подумав при этом, что подлатать все еще возможно, цеплялась пальцами за чистую ткань подола.

Так уж вышло, что сестра стала между ее блажью о мирной жизни в деревне, которая теперь, со стороны романа Николая и Янины, не казалась столь ничтожной и обременительной. Как чудно, что Денис Федотов вновь объявился и в свойственной ему смазанной манере начал проявлять робкие знаки внимания былому своему увлечению. Кстати, и Янине свить семью не помешает, иначе она станет настолько отвратительна в своей озлобленности и разочарованности, что из всех живых существ подпустит к себе только голубей около церквушки в их имении. Женщина, как ни крути, сохнет без мужчины… «Хотя бывает и обратное, – меланхолично уколов в центр груди, постучалась в ослабленный последними перипетиями мозг Анны нежеланная мысль, – мужчина становится началом и концом счастью, убивая постепенно и поначалу невидимо, захлестывая порой вспышками благоговения». Анна чувствовала, несмотря на разумность внутренних доводов, что опоганилась будто из-за желания устранить сестру. Больше, чем когда была неверна мужу.

– Попробуй, милая, – подначивала Анна, лихорадочно соображая, догадалась ли сестра о ее замысле, – он прекрасный человек, ты за ним будешь как за каменной стеной…

– Как за стеной? За Денисом? – казалось, Янина вышла из забытья, различив во тьме пришепетывания сестры нечто вопиющее.

– Ну… Быть может, просто спокойно и тихо, что тебе всегда так важно и нужно было для самопознания…

Может быть, Анна, вернувшись к Николаю и прося прощения в такой манере, будто он сам виноват, каким-то осколком души мстила и Янине, говорящей такие страшные правдивые вещи в тот раз перед ее рейдом в Петербург. Николай никогда бы не подумал, что тихая милая девочка, которую он брал в жены, так сможет вывернуть ситуацию, что он сам окажется повинен в ее вероломстве.

Янина ничего не заподозрила, слишком глубоко прятался расчет Анны, и слова сестры показались вполне разумными. После возвращения жены Николай начал прятаться, юлить, повсеместно Яня встречала его испуганный отводящийся взгляд, что ей претило. Стал отстраненнее, погряз в двуличии, и Янина смотрела на него с по-новому расширившимися веками, не понимая, страдает ли он от их оборванной связи и очень желая этого.

Так ли был безупречен Николенька даже по сравнению с двумя женщинами, с которыми обитал в одном доме, не предпринимая ничего, чтобы изменить сложившуюся ситуацию? Он никогда не казался своей любовнице слабаком, но… Что же двигало им? Традиции, въедающиеся в голову и регулирующие поведение, страх перед осуждением, лень менять что-то? Это не давало ей покоя. Когда Янине казалось, что она распробовала суть, та вновь ускользала в потемки. Янину вдруг озарила идея, что все они, заточенные в одном пространстве, в чем-то неправы, виноваты, что сами отравляют свое существование кто ленью, кто пассивностью, кто страхом, кто скрытыми ужасными потребностями страдать или причинять страдания в ответ на с детства сочащиеся обиды…