Карамелька от папы Ноэля

Наконец одна из женщин вынула блокнот, написала номер телефона и протянула Наташе:

– Позвони через пару дней, я переговорю кое с кем. Вроде, Танька в отпуск на Новый год собиралась. Может, хоть на месяц одну из вас пристроит. Потом немного язык выучите – будет легче. Только предупреждаю сразу: никто работу просто так не отдаст. Такса сто евро. Можно не сразу. После первой зарплаты отдадите. Писташки хочешь? – перевела она разговор и протянула Наташе пакетик. – Меня, кстати, Нина зовут.

– Чего? – испуганно округлила глаза Наташа, проигнорировав последнюю фразу.

– Писташки, – повторила Нина. – Ну, фисташки по-русски, пистаччос – по-испански. А по-нашему – писташки. И привыкай. А то услышишь «ябале» и в обморок упадёшь. А это всего-навсего: всё, хватит.

Спрятав бумажку как самое драгоценное сокровище, Наташа, Маринка и Игорь вышли на улицу.

– Не расстраивайтесь, – улыбнулся Игорь. – Всё образуется. Я тоже приехал сюда месяц назад без гроша в кармане. Мне, кстати, полицейские помогли в первое время. На границе в Чопе я с нашими дальнобойщиками так напился, что где-то оставил и деньги, и документы. Может, и наши спёрли, но врать не буду. Не пойман – не вор. Очнулся уже в Венгрии. Даже не помню, как через границу перебрался. Тоже ни языка, ни знакомых. Полный аут. В Испании первое время ночевал на лавочке. Как-то ночью слышу стук. Проснулся, смотрю – мужики с колёс диски снимают. Ну я и полез в драку. Потому как не фиг воровать. Пока мы месились, патруль подъехал. Хозяева машин подтянулись. Оказалось, они с балконов всё это на мобильники снимали. Перед полицией за меня заступились, сказали, что если бы не я, то остались бы без дисков. Вернулся я на лавочку, а утром будит меня полицейский и стаканчик с кофе протягивает. Ну а на следующий день полисмены приехали уже с нашим парнем. Коля здесь живёт лет пять. Он меня и просветил, что полиция эту банду румынов уже несколько лет взять не могла, а я, получается, помог. Узнали, что документов у меня нет. Спрашивают, что случилось. Тут Коля мне и шепчет. Говори, что беженец из Чечни. Там сейчас заварушка. Так они всех чеченцев принимают. Расскажешь, как тебя русские прессинговали. Сбежал, мол. Документы потерял. Вот так я попросил политическое убежище. А вообще-то я из Харькова. С батей в военной части работали. Проворовались. Так он меня, пока из прокуратуры не пришли, отправил за границу, от греха подальше. Если бы вы видели, как эти уроды в миграционной службе обрадовались, когда сказал, что меня русские преследуют. И накормили, и напоили, только рассказывай, какой ты несчастный.

– И что, всему верили? – недоверчиво прошептала Маринка. – Не проверяли?

– Не-а, – засмеялся Игорь. – Я, честно говоря, даже не знал, как называется столица Чечни. Ляпал первое, что пришло в голову. Но ляпал уверенно. Хорошо, что Колька знал. У него дружбан в Чечне служил. Я ляпаю своё, а он переводит как положено. Думал, не проскочу, но нет. Записали всё, отправили сюда и сказали ждать. Так что посмотрите на меня и уразумейте, что вы ещё в нормальном положении. У вас хоть документы есть. А я гол как сокол, но не напрягаюсь. Кормят, поят, спать есть где. Чего ещё надо?

***

Следующие дни пролетали однообразно. Подъём, завтрак, выход на поиски работы, обед, встреча с девочками в кафе, ужин, сон. Заканчивалась вторая неделя безрезультатных поисков. Теперь Наташа и Марина бегали по городу оглядываясь. Визы были просрочены и попадаться на глаза полицейским стало опасно. Наташина телефонная книжка пестрела номерами почти всех женщин-эмигранток, живущих в Сарагосе. Да что там эмигранток, даже священнослужители из церквей давали номера своих мобильников. «Перезвони завтра. Должна зайти донья Роза. Кажется, она искала компаньонку». «Донна Роза из Бразилии, где много диких обезьян», – бормотала себе под нос Наташа и на следующий день старательно набирала цифры телефонов в переговорных пунктах. «Ах, пардон. Она уже взяла колумбийку». В какой-то момент Наташа и сама перестала верить в то, что чёрная полоса в её жизни закончится.

«Первое декабря, две тысячи второй год, второе декабря две тысячи второй год, третье декабря…», – мысленно повторяла день за днём Наташа. Мозг должен быть чем-то занят. Хотя бы вот такой несложной комбинацией цифр и слов. Чтобы не думать о завтрашнем дне. Вытянувшись на кровати, она смотрела в тёмный потолок. После целого дня пробежек по городу ноги гудели. Но это мелочи. Пока у них хоть есть кров над головой. А вот что будет через пару дней? Когда им придётся выселиться из рефухио. Наташа резко повернулась на бок. Надо направить поток мыслей в другое русло. Где-то за перегородкой храпели, где-то шёпотом ругались. Рука скользнула под подушку и нащупала фотографию. Закутавшись поплотнее в тонкое одеяло, Наташа поглаживала кончиками пальцев фотографию Серёжки. Как они там? Готовятся к Новому году. Новый год Наташа любила. Несмотря на все казусы и неприятности, связанные с работой. Вспомнив родной детский сад, Наташа улыбнулась. Всякое в её практике было. Вот в прошлом году Дедом Морозом был папа Юры Казанцева. Пришёл папа на утренник вовремя, но слегка навеселе. Праздник ведь. Началось всё как обычно, но по ходу утренника папу в жаре развезло – и началось. С криком и гыком пьяный Дедушка Мороз понёсся вокруг ёлочки. Выдавив улыбку сквозь сведённые челюсти, Наташа вместе с детьми понеслась следом, делая вид, что всё так и задумано. Спасибо, что на втором кругу забега заведующая перехватила безобразника за ёлочкой и вытолкала из актового зала. Непредвиденная пауза. Выкручивайся как хочешь. Нервно улыбаясь, Наташа рассказывала детям, что Дед Мороз побежал за подарочками и косилась на музрука. Та только пучила глаза и пожимала плечами, сама не понимая, куда теперь пойдёт сценарий. Каково же было удивление детей, когда через минуту Дед Мороз вернулся. Без подарочков, зато в юбке и на каблуках.

А в позапрошлом году она на утреннике была старухой Шапокляк. Вместе с музруком придумали фишку. В карманы Наташиного плаща положили медицинские груши, наполненные водой. В тот момент, когда по сценарию Шапокляк раскаивалась и плакала, Наташа нажимала на груши и через подведённые к глазам трубочки должны были хлынуть «слёзы». Утренник. Присев, Шапокляк «заплакала». «Слёзы» хлынули, как и было задумано. Кажется, всё прошло как надо. Наташа встала. И тут родители заржали как лошади. По ноге что-то потекло. Опустив голову, Наташа с ужасом увидела, что с подола плаща капает, а на полу, где она только что сидела появилась огромная лужа. У одной из груш трубочка выскочила, и вода вытекла прямо в карман.

И всё равно Новый год – это праздник. Это подарки, конфеты, ёлка. В центре Сарагосы тоже стояла «ёлка» – белый высокий конус с красными шарами.

***

Выйдя из переговорной кабинки, Наташа оплатила счёт за телефонный разговор с Украиной и приподняла шарф, чтобы скрыть улыбку. Последнее время и Наташа, и Марина разговаривали только из этого пункта. Пожилая сухощавая администраторша всегда улыбалась и что-то рассказывала им, яростно жестикулируя. А они улыбались в ответ, глядя на её короткие ярко-красные волосы, торчащие вверх густым ёжиком. Не было такого места на лице дамы, которое не украшал бы пирсинг. Блестящие шарики смешно торчали из носа, дёргались на бровях, скакали под губой в такт разговора, а иногда даже проблёскивали на языке. Сначала было дико. Наташа порой ловила себя на том, что неприлично заглядывает в рот собеседнице, стараясь понять, как можно разговаривать с булыжником во рту. Конечно, никакой это был не булыжник, но даже небольшой блестящий камешек должен был жутко мешать при разговоре. И уж тем более во время еды. Администраторша сразу заметила её интерес и, хохоча, показывала Наташе язык. Ну, хоть кто-то старается рассмешить их в эти слякотные, сумрачные дни. Принимая деньги, администраторша снова что-то спросила. Наташа стандартно ответила: «Bien». Не то чтобы она поняла, о чём спросили, просто привыкла на все вопросы отвечать: bien – хорошо. Не рассказывать же малознакомому человеку, что через два дня надо покинуть рефухио. А куда идти – неизвестно. Впрочем, известно. Под мост. Там, оказывается, живёт целое поселение бомжей. Ловят рыбу в реке, стирают, готовят обеды, просят милостыню у входов в супермаркеты. В общем, «отверженные» Гюго отдыхают на фоне современной действительности. В золотой обёртке, которую им торжественно вручили в агентстве на Украине, оказалась совсем не та конфетка, которую они ожидали, и, приехав в сияющую в их снах Испанию, нашли и «град на холме», и «град под мостом».

Выйдя из тёплого переговорного пункта, Наташа покрепче запахнула куртку. Уезжая из дома, она демонстративно надела кожаную куртку вместо тёплого пуховика. Всё-таки в Испанию едет. К пальмам, к морю, к вечному солнцу. Оказывается, солнце круглый год – только на Канарах, а в Сарагосе минусовая температура зимой – нормальное дело.

– Домой? – Сиплый шёпот из-за спины вывел её из задумчивости.

Даже не оглядываясь, Наташа узнала голос Марины и кивнула. Дожили, они уже рефухио называют домом. А ведь никакой это не дом. Дома сейчас снега по колено. Холодно, морозно, но так красиво. В Сарагосе – сыро и слякотно. А главное – ветер. Пиренейский. Холодный, влажный. Сбивающий с ног. Наташа уже знала, что Сарагоса находится в низине и несколько раз в году сюда спускается ветер с гор. С одной стороны, он уносит весь смог и очищает воздух, именно поэтому Сарагоса считается самым чистым и полезным для здоровья городом Испании, но, с другой, – этот жуткий сезон надо пережить. Не повезло им. Именно сейчас они и окажутся на улице.

Холодный ветер пронизывал до костей, но торопиться не хотелось. До ужина ещё полчаса, а дойти до рефухио можно за десять минут.

– Как Серёжка? – всё тем же бесцветным голосом спросила Марина.

– На Новый год письмо Деду Морозу написал. И список составил, что купит, когда мама денежки из Испании пришлёт.

Горячий комок подкатил к горлу. В ушах всё ещё звенел счастливый голос сына: «А ещё надо компьютер купить. Как у Артёма. Нам же хватит денег на компьютер?» Наташа что-то рассказывала, с чем-то соглашалась, шептала в трубку какие-то обещания, а по щекам текли слёзы. Она вообще в последнее время стала такая слезливая. Ревёт по каждому поводу. И волосы стали выпадать в невероятном количестве. И внизу живота болит. Нервное. Вот когда закончится эта чёрная полоса…

– А ты чего своим не звонила? – спросила она, стараясь переключиться на другую тему и отвлечься от собственных проблем.

– А зачем? – Марина подняла повыше ворот старого пуховика. Шерстяной шарф с ярким орнаментом развевался на ветру, время от времени глухо хлопая её по замёрзшим щекам. – Мама плачет. Алка, сука, приходила. Я-то своим рассказывала, что живём в рефухио, типа отель для мигрантов, на полном пансионе. Ну, чтобы не расстраивать. У мамы сердце больное. А эта коза сказала всё как есть. И что живём в бомжатнике, и что о работе можем только мечтать. Но если б только это. Я же в банке кредит взяла, чтобы уехать сюда. Залог – квартира. Прикинь? Скоро выплата, а денег юк.

– Чего денег? – не поняла Наташа.

– Юк. «Нет» по-татарски. Или по-башкирски. Денег – юк. Работы – юк. И вообще – один сплошной юк. Как ты думаешь, это когда-нибудь закончится?

– Обязательно, – пробормотала Наташа и внутренне сжалась.

Если сейчас Маринка спросит, когда – то она не выдержит и разревётся.

А реветь нельзя. Потому что Маринке ещё хуже. А она, Наташа, старшая. И должна подавать пример мужества. Мужества и самоотверженности. Фух, вот это закрутила. Зато слёзы снова сбились где-то внутри в один тяжёлый ком и не хлынули из глаз.

Фонари тускло освещали безлюдную улицу. Скосив взгляд, Наташа заметила узкий проход между маленькими железными строениями, напоминающими гаражи. Проход был забит картонными коробками. Остановившись, она несколько секунд изучала проем. Послезавтра они окажутся на улице…

– Смотри, Мариш, – пробормотала Наташа и сделала пару неуверенных шагов в сторону «гаражей». – Если через два дня нас попрут из рефухио, то здесь можно будет ночь перекантоваться. Не дует, и картон, вроде, тепло должен держать.

Молчание насторожило. Марина даже не посмотрела в ту сторону, куда показывала Наташа. Сгорбившись, девушка продолжала идти, словно зомби. Шарканье старых сапог в тишине было мистическим и пугающим.

– Завидую я тебе, Натаха, – глядя куда-то вверх прошептала Марина. – Место для ночлега ищешь. А я смотрю на это дерево. Вон… видишь, какая ветка удобная. Послезавтра я на ней повешусь.

Наташа резко остановилась. Голая ветка, толстая и по виду крепкая, призывно покачивалась на ветру и действительно была просто создана для суицидников. Даже расположена на доступной высоте. Просто подходи со своим инвентарём и… Слёзы всё-таки хлынули.

– А я не повешусь, – вдруг зло бросила она. – Вот назло своему ангелу-хранителю, не повешусь. Пусть так и живёт со мной, как заслужил. В бомжатнике, под мостом, на картонке. Раз он у меня такой немощный, пусть живёт в гавнюшнике. А я ему помогать не буду. Вешаться ещё. Освобождать его от исполнения обязанностей. Хренушки.

Заметив лежащий на дороге камень, Наташа с размаху пнула его. Взлетев, тот врезался в дерево и отскочив, угодил ей по ноге.

– Ах ты, падло! – взвыла Наташа, потирая ушибленное место. – Мало того что ты жалкий неудачник, ты ещё и мелкий пакостник.

Сзади послышалось сдавленное хрюканье. Зажав губы шарфом, Марина глухо хохотала. Достав из кармана салфетку, она подошла к Наташе и долго вытирала с её лица потёкшую тушь.

До рефухио дошли молча.

Уже подходя к железной решётке, Наташа услышала знакомый голос.

– Нина? – вопросительно прошептала Маринка, тоже прислушиваясь к смеху, доносившемуся из-за ворот.

Наташа кивнула. Не сговариваясь, они бросились во внутренний двор. В кругу весёлых черноглазых парней Нина казалась ярким цветком. Румяная, в жемчужно-сером пальто, подчёркивающем её вызывающе-стройную фигуру. Женщина явно флиртовала, не напрягаясь, что кавалеры – представители низшего общества.

– Gracias chicos por compa??a! [3 - Спасибо, ребята, за компанию! (Исп.)] – прощебетала она, изящно поднимаясь со скамейки.

– Ну наконец-то, – бросилась Нина навстречу подругам. – Я тут уже полчаса торчу. Хорошо хоть мужики весёлые попались. Я с новостями. – Она схватила Маринку за рукав и потащила подальше от галдящей толпы. – К моему хозяину сегодня брат из села приехал. Он домработницу ищет. Я тебя, Маринка, ему порекомендовала. Ты как? В село поедешь?

Мир в этот момент будто замер. Земля под ногами вздрогнула. Наташа почти физически ощутила, как целая планета – чёрная и злая – вдруг покачнулась и начала со скрипом поворачиваться. Стараясь не привлекать к себе внимание, Наташа с трудом проталкивала застрявший в горле комок. Сердце скакало, швыряя вверх и вниз горячие волны. Во рту появился металлический привкус, а перед глазами заскакали чёрные мушки, предвестники обморока. Наташа резко качнула головой. Вот только потерять сознание ей сейчас и не хватало. Прижавшись щекой к холодной решётке, она наблюдала как, словно в замедленной съёмке, сползала вниз Маринка. Её ногти с облупившимся лаком впились в серую ткань Нининого пальто.

– Ниночка! – истерично взвыла Маринка. – Я тебе руки целовать буду.

– На фига? – испуганно прошептала Нина, вырывая из трясущихся пальцев Маринки подол своего пальто. – Вообще-то мы за сто евро договаривались. Заплатишь после первой зарплаты. И разойдёмся.

– Какие сто? Я тебе двести отдам. Ползарплаты. Только чтобы он не передумал.

По щекам Маринки потекли слёзы. Оторвавшись от решётки, Наташа сделала несколько шагов, закрывая подругу от любопытных глаз обитателей бомжатника.

– А ну встань, – зашипела Нина, поднимая задыхающуюся от рёва Маринку. – Что за манеры? Ты здесь представляешь великую страну. Вот и соответствуй. Завтра в десять часов утра намазанная, фильдеперсовая, чтобы стояла с чемоданом на плаце Арагон. У трёх штыков. Не опаздывай. Там нет парковки. Он будет проезжать ровно в десять. Всё быстро. Приехал, остановился, ты в машину заскочила и дальше поехали. Мужик нормальный. Я два года работаю в этой семье, и два года он приезжает, как по часам. Не извращенец, не козёл. Зовут Антонио. Можно просто Тошка. Кстати, не женат. Так что действуй. Всё в твоих руках. Ты поняла?