Рвущийся в небо

– Отпусти, – вновь шепнула она, на этот раз не зло, а как-то устало и безнадёжно.

– Эй ты, – продолжил Тужай, пошатываясь подходя к Литюшу. – Слышишь, что девушка говорит? Отпусти её. Она к тебе не пойдёт.

Литюш дёрнулся и растерянно спросил:

– Не пойдёт?

– Не пойдёт, – подтвердил Тужай.

– Ох, староват я стал для подобного, – вздохнул рядом с Кипуном чужак и тяжело поднялся на ноги. – Староват…

– А к кому пойдёт? – продолжал задавать вопросы Литюш. – К тебе, что ли?

– Отпусти, Литюш, пожалуйста, – взмолилась Бажута.

– К нему пойдёшь, да? – захрипел Литюш, приблизив своё лицо к лицу девушки. – К нему? Ты же его не знаешь совсем! Ты же его три дня всего видишь. А я же за тобой с малых лет! Мы же друг о друге всё знаем… Все страхи! Все тайны!

– Отпусти, – Бажута начала всхлипывать, колени её подкашивались, но она продолжала стоять. То ли из-за того, что её держал Литюш, то ли из-за того, что сама она опиралась на шест.

– Отпусти, – в голосе Тужая появились угрожающие нотки. – Она с ног валится. Ей поспать надо.

– Нам всем поспать надо, – подтвердил подошедший к ним чужак и положил руку на плечо Литюша. – Все устали.

Литюш обернулся к новому собеседнику.

– Устали? – удивился он.

– Конечно, – серьёзно подтвердил чужак. – И я устал, и он, – кивок в сторону Тужая, – и ты… И Бажута твоя устала. Отпусти её, парень.

– Моя?

– Ну ты же сам говорил, что вы с детства знаетесь, значит, она как минимум твоя подруга детства, – пояснил чужак.

– Подруга… Моя! А она к нему! – выкрикнул Литюш и ещё крепче прижал к себе руку Бажуты.

Бажута тихонько заплакала. Тужай сжал кулаки и шагнул к Литюшу.

– Ой, что бу-у-уде-е-ет, – прошептала одна из сестёр из-под навеса, до которого ей всё-таки удалось доползти. Вторая на неё шикнула.

– Не к нему! – веско сказал чужак, жестом останавливая Тужая. – А от тебя. От всех! Она спать пойдёт. Одна.

– Одна? – не поверил Литюш.

– Одна, – подтвердила всхлипывающая Бажута. – Отпусти, мне больно.

Литюш медленно выпустил девушку. Бажута прижала освободившуюся руку к груди.

– Одна, – повторила она и пошатываясь двинулась под прижатый к Пальцу навес. Туда, где в густой тени были аккуратно сложены запасы дров и было расстелено одно из одеял.

– И мы пойдём, – предложил чужак, не убирая руку с плеча Литюша.

Литюш кивнул и сделал шаг вслед за Бажутой. Тужай напрягся. Чужак обменялся с ним быстрыми взглядами и едва заметно качнул головой.

– Мы не туда пойдём, мы рядом ляжем, – предложил чужак и махнул рукой в сторону соседнего навеса.

Литюш покачался немного, раздумывая, затем сказал:

– Хорошо, – и двинулся в ту сторону, куда указывал чужак.

Когда Литюш, бурча что-то неразборчивое, улёгся на одеяло, все выдохнули. Тужай нагнулся, вытащил из-под того навеса, в тень которого ушла Бажута, свободное одеяло и расположился под открытым небом. Чужак устроился неподалёку.

Кипун потряс головой, отгоняя слабость, и пополз к ближайшему навесу. Прошла целая вечность, прежде чем он без сил рухнул на одеяло. Стихли всхлипывания Бажуты. То с одной стороны, то с другой доносились похрапывания. На соседнем одеяле, свернувшись калачиком, мирно посапывала Инесь. Из-за валуна, за который ушли Четай и Наруша, доносился тихий смех, ахи и нежный шёпот. Потом стихли и они, и Кипун провалился в чёрную яму сна.

Сперва Кипуну снился дом. Дом был не такой, каким Кипун его знал. Он был больше, светлее. И из окна не было видно моря, развешанных на просушку сетей. За окном была ярмарочная площадь. Шумная, весёлая, кипучая. На родном Угре никогда не бывало ярмарок, но Кипун почему-то был уверен, что этот большой дом – его. А может, этот дом и не был таким уж большим, а просто Кипун во сне был ещё маленьким.

Конечно! Так и было! Вот мамины колени, прямо перед носом. Мамины колени обтянуты красивой голубой юбкой в пестренький цветочек. А это – папины. На них чёрные штаны. Папины штаны Кипуну нравятся меньше, чем мамина юбка. Та мягче и красивее.

Кипун из сна, семеня маленькими ножками, шёл вдоль лавки, на которой сидели взрослые. Время от времени он терял равновесие, и кто-то из родных его поддерживал. Кипун выравнивался и старательно шагал дальше.

Эти узловатые колени с заплаткой на штанах – дедовы. Штаны у деда тоже не слишком красивые, зато заплатка интересная. В полосочку. Кипун несколько раз ковырнул заплатку пальчиком и шагнул дальше.

А это чьи?

В ярко-синих штанах. Ладонь на них лежит широкая, мозолистая. Почти как у папы. Ну, может, лишь самую малость уже. Ладонь поднимается с колена и перелетает на голову Кипуна, гладит его по вихрам. Кипуну нравится.

– На-ко, племяш, смотри, что у меня для тебя есть! – раздаётся задорный молодой голос.

Откуда-то появляется вторая рука. Точно такая же, как та, что гладит Кипуна по голове. Только в этой новой руке зажата палочка с янтарной рыбкой на ней.

– На-ко, попробуй! – предлагает голос.

Кипун хватает рыбку ручонкой. Пальцы тут же слипаются. От неожиданности Кипун начинает громко плакать.

– Чего ты? Чего? Вот дурашка! – растерянно говорит тот же голос.

– Дым, ты чего к дитю привязался! – гремит голос мамы. – Маленький он ещё леденцы сосать. Своих заведи и суй чего хочешь.

– А и заведу! – гремит в ответ.

– Неужто сговорились? – удивляется мать.

– С острова вернёмся и сразу свадьбу сыграем!

Взрослые говорят о своём. О непонятном. На Кипуна уже никто не смотрит. Он суёт в рот липкий палец. Тот оказывается очень вкусным. Кипун, чмокая, пытается засунуть в рот всю пятерню. Взрослые заходятся хохотом.

Перед глазами Кипуна крутится мамина пёстрая юбка. Хохот постепенно отдаляется. Становится всё тише, пока вовсе не смолкает.

А Кипун оказывается не в доме, а на пристани. Народу здесь много. Но никто не веселится, не пляшет. Все стоят молча. Кипуну делается страшно.