Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет

Лифон демонстративно зевнул.

– Скукота стала с тобой. Я думал, ты проснешься взрослым, а ты проснулся нудным. Пошли, узнаем, чего он прилетал.

На кухне Габинсов пахло как обычно – выпечкой. Круглое окно было нараспашку, и яркие ставенки издавали едва слышный мягкий скрип, покачиваясь от легкого ветра. На подоконнике, кивая, со всем соглашался нераскрывшийся бутон радостецвета в глиняном горшочке, вторя ему, покачивались расшитые занавески. Афи выныривала из ниоткуда и снова заныривала в никуда. Проворная норна не могла упустить возможность полакомиться крошками сдобы, которая уже распространяла ароматы на все комнаты в жилище Габинсов. А там, где сдоба, там и мед. А уж больше сахарной сдобы норны любят только сладкую медовую патоку.

– А вкусняк еще нет? – уточняла Афи и каждый раз исчезала, как только мамуша строгим взглядом и головой в чепчике давала ей отрицательный ответ.

– Чего ты спрашивал, малуня? Ах, ну да, про Хранителя, – теперь мамуша решила ответить младшему. Хомиш давно устроился рядом с печкой в кресле и вытянул вперед уставшие от долгого похода лапы. Пальцы словно жили отдельной жизнью, то скручивались, то распрямлялись. – Хранитель прилетал за чаями. И про праздник справлялся. Расспрашивал, как готовимся. Что и как в деревне. Не болеет ли кто. Забот и беспокойства у нашего Хранителя столько, что в голове не укладывается.

– Разве раньше он спрашивал? – поинтересовался Хомиш и подвернул лапы под себя, располагаясь удобнее. – Хранитель и на праздники-то не прилетал ни в одну из деревень уж поди сколько лет. К тебе только и наведывается, а про муфлей как и позабыл. Все говорят.

– Правду говорят, – подтвердила мамуша и закивала. – Знаешь, малуня, стал он будто болезненный и тревожный. Чую, он прилетал за чем-то еще, а вот зачем, как разобраться? Выспрашивал про тебя. Как твои пальчики? Зажили после настоя ковынь-травы?

Хомиш глянул на пальчики, что обжег неизвестный цветок. Волдыри сошли, и боль совершенно утихла. Афи тоже подлетела удостовериться, и муфель показал лапу обеим. Афи поджала хоботочек.

– Вот и славно, – отметила мамуша и повторила: – Хранитель, говорю, и про тебя выспрашивал.

– Мамуша, – Хомишу это польстило, и он заерзал в кресле, – если Хранителю надо отвезти чаев, так я отвезу. Мне интересно будет ему рассказать о новых цветах, если позволит.

– Что-то нашел? – отвлеклась мамуша от стряпни, развернулась к сынуше и обтерла лапки о фартук. – Ну, что молчишь, малуня? Давно я не ходила никуда дальше нашей деревни и храма. Расскажи хоть, что нашел, кого видал?

– Видал Лифона, – вспоминал и перечислял Хомиш. – Встретился с Лапочкой.

Мамуша достала из печки большую полку с аккуратно разложенными круглыми пышмами, обсыпанными лепестками. Готовая сдоба благоухала. Мамуша потрогала одну из самых удавшихся, похвалила пышмы и облизнула пальцы.

– А чудище? Про чудище забыл? – прожужжала Афи, делая круг над сладостями.

– Афи! – поднял глаза к потолку и шикнул Хомиш.

– Чудище?! – полка с грохотом выпала из лапок мамуши. – Что еще за чудище? А ну шибче рассказывай!

Пышмы, подскакивая, раскатились, и Афи спешно кинулась собирать их с пола.

– Шеликантер и шмедведь. Это были шеликантер и шмедведь, – попыталась объяснить норна с набитым ртом.

– Час от часу не легче! Великантер и ведмедь. Два чудища! – мамуша осела на кривоногий стул.

– Сказать откровенно, и нам было не до смеха, – разъяснял сбивчиво Хомиш, тоже устремившийся за разбежавшейся выпечкой. – Все обошлось, – посматривал он на встревоженную Фло Габинс, складывая сдобу обратно на противень. – Они нас не приметили.

Мамуша напрочь забыла, что первая партия пышм испорчена, что вторая полка внутри, и комнату уже заполняют не ароматы сдобы, а запахи обуглившихся головешек. Она строго отчитывала Хомиша, вернувшегося в припечное кресло:

– С чего вдруг великантерам шататься по нашим полям? Ни к чему, и чтоб ведмеди окаянные плутали промеж деревень. Не пугайте мамушу. Хомиш, что-то еще стряслось? Великантер в муфликовых деревнях! Со времен древних пращуров такого не бывало. Да вообще никогда такого не бывало на моем веку. Их дело сидеть там, в Загорье, и охранять, чего там они охраняют. Кто бы ведал их темные дела да что за помыслы за рогатыми каменными их лбами. А это верно были великантер и ведмедь?

Хомиш только хотел успокоить мамушу, но за него ответила норна. Афи лакомилась и изредка присоединялась к разговору:

– Точно! Хоботком клянусь, – тараторила она и между словами продолжала запихивать в себя крошки, уже порядком раздувшись от сладкого. – Норны видели. А норны знают, что говорят. Норна Кух, которая видела, передала норне Юби, а норна Юби передала всем остальным норнам, что это мог быть и великантер.

Мамуша ругнулась еще раз на чудищ, схватилась за голову. Чепчик, венчавший ее, примялся и жалостно обмяк.

– Все поведать Хранителю! Сердце чует, за этим он и прилетал. Ты ему перескажешь, когда прилетит? Ничего не утаишь от Хранителя? Обещаешь, Хомиш?

Хомиш угукнул.

– А еще шибче пообещай, успокой сердце мамуши – не будешь пешком уходить далеко за деревню. Никогда! Слышишь, малуня?

– Мамуша, – попытался объясниться Хомиш, – что может навредить в Многомирье? Там, где поля радостецветов цветут до горизонта? Ну носят норны слухи про Загорье и морок в пещерах, но это же сказки, чего их опасаться-то? Великантеры далеко, им не перебраться через великие горы. Пески печали… – Хомиш задумался на мгновение, – так и они от всех деревень далеко, не дойти. Что еще? Ведмеди? И не ведмедь был, может, то чудище.

– А может, был и не ведмедь, – подхватила Афи. – Норна Юби, когда рассказывала всем остальным, обронила, что это может быть как раз и не ведмедь. А невиданное существо из мира людышей. Или что еще морочное, или фаялит какой чудный…

Комната начала заполняться черным дымом, и Фло вскочила к печи.

– Малуня, – она наскоро вытащила вторую полку из печки. На полке лежали только черные крошечные головешки. – Жизнь, она такая хрупкая. Хрупче жизни только мир и счастье. А Многомирье растет, и оно такое огромное, такое непостижимое, что порой мы сами не знаем, что может в нем сотвориться. А потому всегда держи ушки востро, даже здесь, в самом уютном мире.

– Даже в нашем большом пне?

– Вот только в нашем большом пне ты и в полной безопасности. Полно, малуня. Мамушино сердце совсем всполошилось, и воздух стал черным. Пока разгоню гарь несусветную, принеси-ка из храма корзину ягод непечалиуса. Надо б успокоиться. Сварю чай спокойствия. Сегодня без чая спокойствия не обойдемся.

Глава 7. Бабочки тревожных снов

Развешанные между кухонными полками и буфетом свежие, еще не пожелтевшие охапки трав и веток перешушукивались, покачиваясь от теплого сквозняка. Афи застряла в них крыльями, но выбралась, разворчалась и была такова. Час стоял предвечерний, папуша Фио задерживался на полях, и на кухне Хомиш и мамуша Фло по-прежнему оставались вдвоем.

Фло копошилась над соломенными корзинами, что Хомиш принес из храма. Любимое занятие не терпело спешки. Много времени отнимала работа в храме Радости, но чаеварение и изготовление напитков – без этого невозможен ни один день Фло Габинс.

Она тщательно выбирала чистые листья, зарываясь лапами в круглую корзину с витыми мягкими ручками. Осматривала и откладывала хрупкие соцветия, жухлые сморщенные ягоды и ровные стебли, доставая их из другой – квадратной – корзины с невысокими бортами. Причмокивала и изредка переговаривалась с Хомишем, что сидел за ее спиной и, взобравшись с лапами на папушин стул с высокой резной спинкой, изучал темные пятна, появившиеся на домашнем радостецвете.

– Смотри-ка, дыра, – сокрушалась Фло Габинс, – опять большеухи пробрались в храм и прогрызли корзины. Ох-ох-ох, попотчевались составом для спокойствия. Надо бы в храмовой кладовой все корзины просмотреть, – продолжала она, не отрываясь от отсчета ингредиентов. – Сбилась, сколько ж уже положила? Семь веточек вагустры. Нужно еще одну и четыре луноцвета. Листья позабудки и десять веточек негрустина. Три жмени ягод непечалиуса. Ирис, а куда запропастился ирис?

Мамуша закидывала по очереди травы, цветы, ягоды в бурлящую в чане воду. Каждый новый ингредиент посуда встречала доброй порцией густого пара.

– Мамуша, и мне чая, – оторвался наконец от радостецвета Хомиш и придвинулся вместе со стулом к столу, где орудовала травница. Он сложил крест-накрест лапы, водрузив их вместе с локтями на стол и уместив сверху подбородок с ямочкой, и стал наблюдать, как волшебничает мамуша.

– Хомиш, ты уже пил сегодня чай спокойствия, – мамуша на миг замерла и приостановилась в новом коротком походе от трав к бурлящей на печи посуде. – И тебя все еще что-то тревожит?

– Тревожит. Радостецветы болеют, разобраться мне б, отчего. Вот и папуша отмечает – беда-беда на полях с цветами радости. Просыпаться не хотят.

– Может, им корни грызут большеухи? Надо подсказать Фио… А чего? Глянь, как мои корзины и мои запасы трав, – мамуша охнула, повернулась к Хомишу и протянула в лапке попорченные веточки и разгрызенные засушенные плоды. – Что за белоземье было? Голова кругом.

– Мамуша, белоземье было впрямь не как иные, – осторожно произнес Хомиш. Его ушки прижались, а подбородок глубже врезался в удобно лежащие на столе скрещенные лапы. – В это белоземье ко мне прилетало так много бабочек снов. И прилетали черно-красные.

Фло пристально окинула Хомиша тревожным взглядом.

– Всегда помни, малуня – какой бы злой сон не пришел, главное, вовремя от него проснуться. Всегда так делай, когда к тебе прилетают черно-красные бабочки.

– Я-то помню, – откинулся на спинку стула Хомиш. – В это белоземье снов было больше. Иные узнавал, и просыпаться не хотелось. Эти сны теплые и пахнут скусно, как эти пышмы твои. – Хомиш втянул воздух, словно снова погрузился во вкусные сны. – Но в первый раз прилетали и такие, каких я в жизни не смотрел. От них и просыпался несколько раз, как ты и велела. Один раз даже вставал и слышал, как ты беспокоилась о чем-то, а папуша спорил. Сказать откровенно, почудилось – вы ссоритесь. Но потом смекнул – это тоже сон. Вы же с папушей не ссоритесь.

– Малуня, никто в муфликовых деревнях не ссорится, и мы нет. Зачем это? Муфли живут долго, но муфли очень мудрые, и они не тратят время на глупости. Не по нам это. Мы лучше потратим время на вкусную еду, на сердечную беседу, на добрый праздник или на то, чтобы обнимашкаться.

Мамуша была права, здесь такие долгие времена стояло спокойствие, что никто и не мог вспомнить, а было ли когда-то в этом славном огромном мире по-иному. Даже злые сны редко прилетали к обитателям Многомирья.