Жил-был Генка

– Фу! – Сразу же и полегчало, едва увидел свой вымученный диван на другой стороне комнаты. Кровь внутри взбрыкнулась вольготно, даже протрезвел на неопределённые мгновения! И рассмеялся. Отлегло чуть от сердца.

Потом признался Светке:

– Думал, чокнулся!

А разве не чокнешься от всеусиленного и пагубного пьянства, которое тебя режет пополам безжалостно?! Чокнешься и пропадёшь. Вот и пропал. До окончательной развязки осталось совсем чуть-чуть. Крохи, такие малые и угасающие… Но и крохи надо было выжимать из своего жития усилием чувственным.

– Светк…

Нет её.

– Моя?

Чужая.

– А чья?

Пропил уют любви.

– Эх, житуха!

Житуха ржёт озверело, дико, отупело, роняя капли омертвелого пота на широкую грудь. Чёрная смерть не смывает пороги страхов, напротив, нагнетается болезнь звуками потусторонних качеств, нагнетается весьма невнятно, но уверенно, чтобы сгинуть посреди смысла. Но у Генки смысл рухнул в ночь. Какой к чёрту смысл, когда яд смерти и крови отравил весь покой?!

– Есть что там или нет?

Кто знает?! Умрёшь и познаешь всякое настроение и по себе и по всему! Но хочется точно знать и верить, что на том берегу ничего не откроется заново! Жизнь уже не может высветить свои ориентации новых прав и радостей! Надоела однажды и надоела всерьёз! К чему грузить снова и снова свои принадлежности?! Лучше пусть ничего не поизольётся на чувствах, с которыми расстаёшься навсегда!

– Распрощаться сегодня и хватит! Если есть и там произволение, приму иначе… Или не приму? – Присела на плечи подневольная страсть и всегдашнее сомнение. А вдруг, вдруг и на неведении эти самые чувства растворятся страданием и муками?! Генка ломал сам себя. Но выискивал свою историю на потоке желанной и ненавистной смерти, в которую готовился вступить самостоятельно и один, как всегда один…

О,эта смерть…

А кто, кто последует с ним? Из трезвомыслящих – никто! Никто не умрёт неестественно и страшно, но последователи будут всегда. Таких много на нашей планете находится, кто не смог себя правильно найти в доле страстей и благостей.

Жаль…

Но факт!

И человек же не от себя слагает усилия якобы своим желаниям и якобы своим потребностям. Есть Кто-то или что-то на чём, собственно говоря, и вырабатывается любая зависимость и любая жажда. И потому, прощай, Земля. Прощай всё то, что дала ты и, что взяла ты. Пора уйти туда, где, может быть, и ждут, ждут, хотя на существе совсем не поземному чувству встретят там…

Где там?

О, это неизвестно никому. И потому она, эта утомительная неизвестность, страшит всегда и всякого, кто ощущает бытие внутри себя на пульсе исчезающего времени. Что ж порог неограниченно и весьма неудачно обрисовал себя на привете объявившегося мрака. Встречай его, Генка! Он ждёт тебя давно. Готов ли ты, ты встретиться с неизвестностью? Или ещё не готов?

Молчишь? Помолчи ещё немного. Попробуй организовать правильно факт смерти в своём пытливом уме. Может ещё рано, рано уходить туда? Ох, как мучает неизвестность… Кровь страдает за что-то, а Бог смотрит и не творит за тебя…

Генка! Генка…

– Здесь я…

Что надумал?

– Сомнение колышется…

Так не спеши, не спеши…

– Не могу… Тошно и сил нет больше… Нет смысла и нет ничего, чем можно удержаться на плову бытия… Всё кончено… И нет мира, нет любви, ничего нет… Всё прошло, точно и не бывало, точно не моё вовсе, а чужое, далёкое…

Не прошло ещё… Есть много чего…

– Прошло и сгинуло…

Оглянись, оглянись же назад… Не торопись решать судьбу таким бурным и невероятным натиском ада… Может, ты оставил что-то важное, ради чего сто?ит пожить, ради чего тебе надо себя ещё чуть-чуть помять и сообразовать?!

– Не знаю… Ничего не видать… Всё прожито…

А как, как увидать-то?! Мрак непролазный повсюду лобзает чутьё, а сквозь него ничего не рассмотреть человеку. Отчаяние лижет кровь души, и мрак не подаёт уже никаких надежд. На таком устройстве не родится любовь к прожитым дням.

Чёртов мотив шествовал на всём отрезке временны?х лет странствия, и потому именно очертеня?лось чувственное дыхание на падшем естестве, а не освящалось. Мотив сей всегда соприсутствовал в Генкиной правде сложившегося века скорбей. И постоянно, без ?стали чёрт мутил свет в пути на своих мечтаниях, раздувая непутёвые и длинные истории громаднейшей лжи.

Почему же Ангел себя не проявлял так откровенно, как дотошный бес?! Почему Ангел, данный Богом на охранение мыслей и слов, всегда тих на призывах, а чёрт – нет?! Святое отмалчивается, а грешное реализуется. Вот и вся правда! А человек устремляется туда, где свойства дают свои ростки, чем возможно присовокупить идеи жизненных традиций. Как ни банально, как ни странно, но именно грехи и есть условия смысла.

Тогда почему, почему за это человек получает усиленное наказание, почему мучается и скорбит на болезненно-горестном воздыхании и невероятном помрачении? Потому, что именно грехи определяют меру заслуженных наград! Тогда может лучше окунуться в них с головой? Но на таких пажитях человек может себя растерять и наград не осилит принять, а лишь истомится на вечном союзе лет, которые станут мучением и утеснением и новою болью.

Грехи ведут к совершенству, но лишают земной радости и не позволяют общаться с Ангелами. Ангелы всегда на расстоянии недосягаемости. Но знания обрастают скорбями, исцеление уже не здесь, а там. Логика собирается странно, но такова мера бесконечности.

Опять пропил, прокутил деньги, но никогда не имел к ним пристрастия, потому что чувство материального кипения было ему чуждо. И говорил всегда. – Деньги – это навоз. Нынче нет, а завтра воз. – Но и воз воспалял нутро. Чем больше их, тем, следовательно, больше надо, но как таковых услаждений и приятностей не наступало, одна лишь чёртова блевотина и болезнь изнурительных ощущений опутывала сетями очень настойчиво и ярко.

Нельзя, просто невозможно оторваться от проектов безволия одними своими усилиями, нужна помощь. Не людская, а свыше… А этой помощи ждать без откровений трудно, а откровения приобретаются навыками молитв, а молитвам не обучен… Ничего не сложилось в жизни на добротной воле и по любви к святым достаткам.

Светка сказала на это ему. – Мужья дарят жёнам золото, а ты всё разматываешь впустую… – Сказала не потому, что ей нужны какие-то там драгоценности, напротив, она никогда не любила эти побрякушки носить на себе, но лишь бы привлечь мужа на серьёзность и важность семейных отношений.

Но в ответ услыхала от Генки:

– Ты сама у меня – золото.

И оба рассмеялись. Что ж, вот и идея земного порядка сложилась как-то странно, но сложилась ведь. Ни уговоры, ни ссоры дел, однако, не меняли. Запойные узлы уже туго и прочно стянули шею. А сама петля давно ожидала пропадавшего мужика.

Мрак безволия сидел внутри него неотступно и звал к себе на утомительных часах ожидания. И он шагал навстречу уверенным шагом, шагал один, потому что и семья осталась вне всяких дум и использованных чувств, и друзья были уподоблены ветру сомнений, сами пили безбожно и рыли яму погибели.

Но и Тот, Кто постоянно осеменял тело роста жизнью бурь и невзгод, Тот тоже Молчал на Запредельном Покое, а Генка спотыкался, падал и не мог уже подняться из рутины греха самостоятельно. Вряд ли печать, поставленная на него и тяготевшая Волею Свыше, способна победить не свои устроения нравов, а навеянные вражьим (бесовским) насилием только по человеческому хотению.

Озверелая жажда утомляла так откровенно и примитивно, что оставалось лишь сунуть голову в петлю и сунуть поскорее, дабы забыться… Петля была исходом всего, завершением прочих болезней, кои измучивали и вымучили в конец.

Кто-то скажет на покалеченной мудрости:

– Это не выход!

Да, не выход! Но есть ли у вас, господа премудрые и говорливые, есть ли у вас ответ истинного, а не призрачного спасения, когда не слова помогут обрести мир чувств, а надёжная символика станет твёрдым камнем, а не шатким! Где и как скопить волю правильных решений, искромсанных прежде смертью крови на дыхании ада?