Жил-был Генка

– Светка…

Эта награда самая лучшая. Она не даёт смерть… Она возвращает в рай, тот самый, утерянный, но не потерянный окончательно. А есть ли рай на земле? На земле – да. Он в любви покоится, но и его достать не так-то легко, не все могут прикоснуться, не все.

А на небе?

Новые мысли закружились так сильно и так скверно, что захотелось ещё выпить… Мать уже не нальёт, да и у отца не попросишь, откажет… Надо найти где-то… Кто выручит? Или уже никто не подаст временного покоя? Ой, покой в вине?! Нет, нет его там!

Вечереет.

Течёт, течёт воля часов.

Минута… Секунда…

Река звенит упоительно.

О чём поёшь?

О Жизни. Но ведь она уже проходит мимо, мимо проскочила и не догнать. Разбилась о берега неудобств и страданий, бессмыслицы и пустоты. Разве это была жизнь? Наверно жизнь… А кому нужна такая неестественная пажить чувств?! Никому.

Волна серебрится слезой. Матери плачут и вдовы. Теплота воды омывает уставшее тело, но не после копания картошки, а оттого, что ничего уже нет на душе. Одна безликая пустота… И сморкается пустота кровью… Лёгкая грусть, но давит сильно. Ох, совсем рядышком и пытается как-то повлиять на человека, решившего умереть.

Что в тебе мудрого?

Ответа нет… А где есть?

Скачут мысли, скачут, как кони в степи. Не догнать, не прогнать. И измучивают до тошноты. И чёрт поблизости лобзает волю часов, торопит их и гонит в ад. Смерть перед взором. Её покрывало странное и чёрное. Веет холодом и ужасом. Может там хорошо? Там – это где? А чёрт его знает!

Ужин. Выпил чуть-чуть, совсем чуть-чуть. Разговор с родителями не прибавил доходчивой идеи на смысл. Они, как всегда ныли и стягивали нервы до одури, а ему сие было не под силу. Он ждал иных последствий, не вытрёпывания нервов.

– Пора за ум взяться…

Взялся бы, да убёг куда-то ум-то… Остался на войне.

– О чём мыслишь? – Отец что-то пытается доказать.

Ни о чём, уже поздно доказывать, орать, ибо всё хорошее-то растерялось посреди просторов и полей. А было ли оно это хорошее? Может и было когда-то, но память съела их толки. Что-то и не видать нигде. Но ведь есть где-то добрейшее?!

– Сделай то, сделай это…

– Хватит то, хватит это…

Надоела лирика кричащих и безликих слов! Избавиться бы от нуди?ловки, она разъедает основу духовного приобретения. Ему бы сейчас покоя не опробованного и весьма полезного. Где возьмёшь, где сыскать? Взять негде, отыскать тоже…

– Ну, вас…

Пошёл прочь с кухни. Пошёл туда, где не слыхать чужое насилие и чужое устремление. Хочется понимания, а тут опять извечное нытьё, а ему и так невмоготу. А во след мать ворчит. Не прислушивается, но догадывается, о чём говорит. Опять о семье, о детях, о том, о сём… Итак, тошно, а она усугубляет итоги! Снова вспыхнули думы о плохом, а светлость бродит не здесь. Надел чистое бельё. Сел на диван. Прорёк сухо:

– Забыл ногти постричь, а то у покойников быстро растут…

– Ты помирать, что ль собрался? – Спросила безучастно мать, совершенно не отягощенная болью единственного сына. Но она переживает за него по-своему, хотя и не представляет, что у него внутри сидит и чем изламывается сердечная страсть!

Генка промолчал, а к чему ломать слух напрасно?! Его дух витал уже далеко-далеко, не при теле, не здесь, но само тело вздрагивало в каждый раз, когда били часы. А били они как-то трагически, словно навевали набат смерти.

А тогда они играли с сыном и разбили их. Стрелка упала на пол слишком спешно… Замри, замри миг! Не тревожь грусть напрасно… Нет, не может замереть, спешит, бежит куда-то, к кому-то! Не торопись же! Приостанови бег свой!

Минута… Секунда…

В десять вечера он вышел на крыльцо, может быть в последний раз засвидетельствовать этот порог, истоптанный тысячными шагами. В такие мгновения жизнь становится весьма тонкой и ощутимой, и всякая мыслишка напоминает о прошлом.

В тот раз ночь ласкала их вместе со Светкой… Она рядом, и он чувствует тепло её родного тела… Им спокойно или нет? Тишина ночного пробуждения ласкается осторожными шагами. И крадётся разлука, словно нет ей дела до любви. А любовь была ведь… Была, не смылась, но стала пресной. Сдавливается сердце от избытка крови, сдавливается, но не останавливается… Было, было счастье, но отчего так мало оно себя проявило? Очень быстро проскочило и умчалось вон за тот поворот… И сам поворот уж чего-то не улыбается, а скалится и на оскале рвёт душу…

– Любила ли она меня? – Мысли сминают последний итог.

А помнишь, когда твой брат в разгар свадьбы позвал Светку сбежать вместе с ним от тебя, от суеты, ото всего, она не сделала этого! Он сказал ей, горя страстью, и это было его чувство, которое его принижало, да не угнетало и не делало великим, потому что каждому человеку отписан определённый факт судьбы и не уйти никуда от сего. – Свет, брось Генку! Идём со мной! Я люблю тебя! Мы созданы друг для друга! Я подарю тебе любовь, независимость, я дам тебе всё, чего пожелаешь! – И при этом глаза сжигали безжалостно, трепетно и больно. И плоть мужского трепыхания заиграла новыми красками соблазна похотливого и неприличного.

Но она даже отшатнулась от такого убожества! И доверилась тебе, оставшись с тем, кто предназначен житием земного уклада! Не помыслила даже намёка на вульгарное предательство. Если любишь, то любишь навсегда! Ежели ненавидишь, то и неприязнь остаётся на долгие года. Такова фактура смысла.

И это ещё далеко не всё! Ведь и во время сватовства тоже, тоже твой лучший друг позвал её замуж, обещав при том не просто хорошую жизнь, а вполне обеспеченную и богатую. – Не выходи за Генку! Он не даст тебе ничего! А я озолочу тебя! Уедем за границу… Построим дом, свет благой и вечный засеребрится над нашими головами… Подумай! Решай сегодня…

Он обещал ей весь мир подарить! И, может быть, подарил бы, кто знает! Но она весь мир вменила ни во что и осталась с тобой, кто был впереди всех, а не позади! Это о чём-нибудь тебе говорит? Подаёт ли волю добротной надежды?

Ответ был краток:

– Нет!

Твои близкие строили козни, неумные страсти, а она, чужая и далёкая на тот момент, тебя никогда, слышишь, никогда не отвергала. Сама испросила для себя именно твоё поручительство на тайном дыхании могучего слова… И не спрашивай – любила или нет… Любила, но теперь любовь умерла вместе с тобой, а боль – жива. Боль осталась, а любовь…

Эй, любовь, где ты?

Молчание. И оно не тяготеет бременем, оно как-то печалит несомненный образ потаённой святости. Печаль же не ранит, а ведёт на вершину какого-то определённого счастья. А есть ли она там, куда собирается путник? Есть, есть, но доступна любовь уму, совоспитанному знаниями неложной святости, а у Генки святости почти нет! святости по идее жизненного шага.

Но война – это высокая святость непревзойденных чувств, а как, как их окрылить, если кровь и смерть эту святость затмила и обезличила, сравняла с землёй?! Видимо ещё и ещё предстоит шагать, чтобы найти свою святую волю во всеобщем равенстве, а не в рабстве, найти где-то впереди.

Ночной водоворот усилил энергетическую боль внутри тоскующего и изломанного тела. Пожить бы чуток, хотя бы самую малость… Не плохо, конечно, припасть на радужное сияние зовущего рая, да вот только где оный взять?!

Смялся вопль:

–Эк…

Ночное таинство звёздных огней зовёт его к себе, зовёт в каждую минуту, в каждую секунду, а сами минуты и секунда тают, тают, тают… Они, эти вдохновенные звёздные огни, машут ему руками неизведанного, непознанного торжества. И говорят, вопят, но не слышит Генка их внутреннего привета.

– Что вам надо?

Тихий свет обнимает чувственное сердце, обнимает горячо и немного неестественно. Оно загорелось моментально и замерло в ожидании чего-то. Может, наступит радость или поздно уже? Нет ничего? Али есть? Как вызнать правду?

– Дети… А помнят ли они меня?

Сколько раз, будучи отцом, он испивал детскую восторженность своих чад! Их у него двое – дочь и сын. О! забурлила жажда, взволновав кровушку, унесла туда, где счастье. Хотел сложить его образ во всех направлениях, хотел, да не сумел… Узнал о рождении дочери в полдень! Вспыхнула с жадностью поступь мысли! Выпил чуток и полетел на крыльях в родильный дом! Морозный воздух февраля отрезвлял дыхание! Было немного не по себе…