Жил-был Генка

– Давай…

Закурили. Дым взвился кольцами предостерегающе. И не полетел в заоблачную даль вековую, а остался при них, точно и он так же ощущал перемены смертного приговора, что навис убожеством над мужиком, которому всего 37 лет!

– Устал?

– Нет… – А сам устал, устал от жизни, от того, что было, что есть! Но разве скажешь об этом?! Не поймёт, не поможет! А лишь опять вывернет словечко, которое обожжёт душу. Только сейчас и такое словечко не нужно, оно его обмажет новым приступом новой боли и ужаса.

– Ложись спать, пойди, отдохни… – Снова посоветовал отец. Да, он переживал по-своему, но мужское плечо опущено книзу, его не коснуться образом заветного и желанного пробуждения. И оттого плечо отцовское не подаёт надежду.

«Постарел батя, – мелькнуло в голове, – время, оно безжалостно ко всем… Будет ли тосковать по мне?… Или не ощутит горечи и потери? Надоел я ему… И матери тоже… Всем в тягость… Так и мне всё в тягость несусветную, ох, в тягость… Освобожу я вас скоро ото всего…» – А ведь это и есть итог раскаяния, а оно не запоздало.

– Какие мысли у тебя в голове?

– Так…

А разве изречёшь ему своё? А может, открылся бы, и легче стало? Порою, чтобы уравнять право ненадуманной свободы, достаточно доверить своё состояние боли какому-нибудь лицу. А ныне вот отец был поставлен на меру сию.

«Нет, отец не поймёт, – снова пробежала фраза, – не поймёт меня… И никтоуже не поможет… Поздно что-либо делать, ничего не вернуть на прежний уровень… Всё минуло и свалилось куда-то вон за ту черту… Эй, ветер, пронеси чашу сию… Нет, не пронесёшь… Тогда прими меня в объятия свои…»

– Картошка в этом году хорошая, – сказал отец.

Генка не слушал его, он был весьма далёк от земного случая. Какая картошка! ему умирать, умирать сегодня! Ни картошка, ни лунный отблеск, ни седая проседь облаков, ни звёздная пыль в вышине, ничего, ничего не мило!

Мать накинула тёплый платок, выглянула в окно с кухни, потом крикнула погромче, чтоб услыхали её. – Скоро ли спать ляжете? Никак не наговорятся. Ишь, отец и сын… Говорят, говорят… Давайте уж на боковую… Время-то позднее…

Знала бы ты, мать, какую непростую думу твой сын вынашивает в эту минуту?! Потом и завоешь от ужаса, да только ужас так сожмёт тисками, что ум оближется болью сыновней, а не отмыться от ней во веки вечные. Пожалуй, веки вечные иначе предстанут.

– Иду, – отозвался дед. – Ты идёшь, али как?

– Попозже…

– Ну, давай, побудь чуток один…

– Угу…

Луна спряталась в облаке, она чувствовала, что в эту ночь рождается беда, неминуемая, но беда одного человека, готового вступить в вечность, совершенно не зная её намерения. Луна пыталась повлиять на душу мужика, но он не принимал позывные. Не мог принять.

Звёзды также посылали свои искры раздумий, но и их образы потеряли свою мудрую ценность, хотя растворялся плач золотых огней на его душе, да только Генка больше не укреплял себя волею творческих намерений. В нём бурлила безудержная страсть воскресшего греха, утомляющего сознание и влекущая куда-то вперёд. А что там впереди? Свет или тьма?

– Ты скоро? – Отец обернулся напоследок. Удержи в себе это прощание, постой ещё и ещё… Больше не будет такой дорогой минуточки! Она нынче последняя и заветная. Не приостановить её ход… Эй! Никого… Уже никого нет рядом.

– Скоро…

– Не засиживайся, завтра рано вставать…

И мать сказала опять своим зычным голосом:

– Холодно уже… Давай иди в кровать… Завтра новый день…

О! что будет завтра?! Никто не прозревал! И Генка не ведал! И не мог даже предположить себе, чем обернётся утро и для него, и для его родителей. И думать об этом не хотел, но думы калечили и весьма изламывали. Даже показалось…

– Кто тут?

Тихий шорох осыпающейся в огороде листвы сумел-таки поджарить мысль явившуюся вдруг как-то болезненно из ниоткуда. Тень ада приползла страхом возмездия и была отвратительной, чужой, зловещей. И дыхнула страсть в лицо…

– Больше не увижу рассвет…

– Увидишь! – Шепнули в ухо.

– Кто тут?

Никого нет.

Но кто-то всё-таки есть.

Эх! Воля райских сил! Зачем, зачем тревожишь покой человека, человека, стремящегося к любви, а утопающего в гнилостном помрачении бездуховности? Жизнь! жизнь! как горек твой разлив и отвратителен образ немудрого убожества, который надо мерить не единым годом… А сколько, сколько лет понадобится? Увы, нет ответа.

Минута.

Секунда.

В песне поётся: «Ни в Бога, ни в чёрта не верит матрос. А верит в простой талисман… » Генка не верит даже в идею предложенной свободы. А где она вьётся? Куда вливается? И где её раздолье? Ничего нет и не было. И не факт, что будет!

Родился… И мало видел радостей, только озверелые дни обезличенных чувств! Это жизнью не назовёшь! Война измяла остатки светлых восторгов! Да и сами восторги опечатаны болезненными ступенями житейских бурь и невзгод.

Но где родиться и с кем отмерять сутки достойных лет – это зависит не от человеческого желания, а от Того, Кто однажды и развил образы людские. А зачем развил-то?! Угадай… Не угадывается… Разве Его осудишь на резерве человеческом? Разве бросишь Ему вопль угнетённого сердца. – Зачем, зачем Ты дал мне нелюбимое?!

Нет. Ему ни о чём не крикнешь и не потребуешь у Него себе доли всеобщего равенства! А если и крикнешь, то Он не ответит и не потому, что презирает или ненавидит, а потому, что Он вне всего – и любви, и ненависти и прочего.

Но почему тогда даёт Своё начало разными событиями? Человек! ты рождён не для этой, тленной и временной жизни! В тебе сокрыта тайная необъятность, которая позволяет тебе слиться с ней на теле, испивая при этом неестественные нужды, и, казалось бы, совершенно бессмысленные наплывы дел.

Не огорчайся, не смущайся, не горюй, что прожил зря и как-то не так, как хотелось бы время земное и засвидетельствованное Им, хотя осознать не просто, а порою и невозможно. Будет! будет обязательно лучшая доля по тебе, человек!

–Но сегодня я хотел жить лучше! – Вскричал утомлённо Генка, обращая затуманенный взор в эти безмолвные небеса, где ещё теплился огонёк надежды. Или уже не теплился? Погас окончательно? – Сегодня я жаждал получить райское везение! сегодня, а не потом, неизвестно когда!

Понятно. А как не понять?! Если подарили жизнь, тело, волю чувств, то именно сейчас хочется со всем этим богатством найти своё счастье и найти не посреди океана ангельских предместий, а с такими же, как ты сам и здесь, на земле. Ведь там такого уже нет! Там всё иначе!

– Я хотел жить!

А приходится умирать.

– Я хотел любить!

А пришла ненависть. И потопила…

– Хотел быть любимым!

А остался один. Никого рядом не оказалось…