Замечательные каникулы

– Вы что и живёте и работаете тут? – спросила мама, усаживаясь на диван рядом с тётей Катей.

– Да, так получилось. Потом объясню. Девочки, а не выпить ли нам чаю с дороги?

– Может быть, сначала разобраться с вашими говорящими клопами? – сказала мама с сомнением.

– Да плюнь ты на них. Не забивай голову ерундой.

– А они сюда не залезут? – спросила я.

– Исключено, Машенька. Их, вообще, считай, нет. Забудь. А вот чаем я вас напою замечательным. Лиза, ты Юрку помнишь, ну, моего двоюродного брата? Я тебе рассказывала, что он женился на родовитой японке.

– Да, что-то припоминаю, – кивнула мама, – а причём здесь это?

– Они меня не так давно приглашали на годовщину свадьбы. Японцы родственным связям придают очень большое значение. Ну, так вот, там меня посвятили в настоящую чайную церемонию и даже подарили специальный «женский подарок» – набор для чая. Так что пойдёмте в столовую, я вас таким чаем угощу – вы такого никогда не пробовали и не видывали. Всю усталость, все неприятности как рукой снимет. Словно родитесь заново. Пошли, а уж потом будем о делах говорить, вещи разбирать, обустраиваться.

В столовой тётя Катя в первую очередь широко распахнула окна, и утренний ещё свежий воздух заполнил всё помещение.

Тётя Катя заставила нас с мамой умыться холодной водой. Потом усадила за стол и поставила перед нами удивительные японские чашечки, лёгкие и изящные, как лепестки.

– Посмотрите, – сказала она, – на дне чашечки нарисована веточка цветущей сакуры. Обратите внимание, от горячего чая рисунок станет намного ярче. Из такого произведения искусства чай пить – особое удовольствие. А теперь самое главное.

Она сняла с полки небольшую узкую книжечку, раскрыла наугад и протянула мне.

– Машенька, я знаю их наизусть, а ты читай про себя. Это японские хокку. Здесь они несложные. Увидишь, как от них хорошо на душе становится.

«Ливень весенний —
Как же преобразился мир!
Как стал прекрасен!»[1 - Тиё-ни. Сб. Одинокий Сверчок. М.: «Дет. лит.», 1987.]

Стихотворение было непонятным, непохожим на стихотворение, но мне понравилось.

– А теперь это, – предложила тётя Катя.

«Вешнее марево.
Слива роняет свой цвет
На серый камень…»[2 - Сюоси. Сб. Одинокий Сверчок. М.: «Дет. лит.», 1987.]

– Здорово, – сказала я.

– Я рада, что тебе понравилось. А вот это – моё любимое. Прочитай вслух для нас с мамой.

Я прочитала и невольно улыбнулась:

«Лист опавший поймал
И лапкой прижал осторожно
Смешной котёнок…»[3 - Исса. Там же.]

– Ну вот, теперь можно и чаю выпить, – сказала тётя Катя. Я даже не могу сказать, вкусный был этот чай или нет, но от этого чаепития как-то легко стало на душе, и вновь вернулась радость, которая переполняла меня, пока мы ехали по утренней солнечной Москве. И я поняла, что всё будет просто замечательно и у меня, и у мамы с папой, и у тёти Кати. И у всех на свете. Даже говорящие клопы меня сейчас совершенно не раздражали.

И вот, когда мы наслаждались тихой радостью после удивительного чая, Гусар, лежавший у порога, вдруг вскочил и радостно залаял, завиляв хвостом и повизгивая от возбуждения. Дверь широко распахнулась, и в столовую вошёл дядя Вадим. Он уже был вполне живой, но выглядел ужасно: серые ввалившиеся щёки, покрасневшие, тусклые от усталости глаза.

Тётя Катя поднялась из-за стола и подошла к нему.

– Уже всё?

– Да. Сегодня серые нас забили почти сразу. Катюша, сделай мне, пожалуйста, кофейку покрепче.

– Может быть, тебе лучше прилечь?

– Потом. Ты уже ввела девочек в курс дела?

Тут глаза тёти Кати недобро сузились.

– Нет, дорогой мой. Полагаю, что это надо будет сделать тебе самому. Я этого не смогла даже с помощью Минутыча.

– Ну, что же. Самому, так самому. Но только после кофе.

– Так что у вас тут всё-таки происходит? – спросила мама.

– Лизок, у меня от усталости язык не работает. Сейчас кофейку попью – и всё постараюсь объяснить.

– Давай, а я пока схожу, проверю, как дела у Ивана, как бы опять давление не подпрыгнуло, – сказала тётя Катя и вышла.

А мы с мамой терпеливо сидели и ждали, пока дядя Вадим выпьет свой кофе. А он, как нарочно, пил не спеша, прикрыв глаза и смакуя каждый глоток. Наконец чашка опустела. Дядя Вадим заглянул в неё, чтобы убедиться в этом, потом встал, потянулся с хрустом, и, снова усевшись за стол, сказал:

– Что же, теперь я готов всё объяснить, но, пожалуйста, Лиза, давай договоримся, пока я не закончу свой рассказ, не перебивай меня и не задавай никаких вопросов, какие бы странные вещи я не говорил. Когда я закончу, можешь меня хоть на кусочки разрезать, удовлетворяя своё любопытство. Но до этого – ни слова. Ты готова?

– Но ты хотя бы в двух словах можешь объяснить, что всё это значит? – спросила мама.

– В двух словах не получится, – ответил дядя Вадим, – то, о чём я хочу рассказать, слишком невероятно и сложно. Так что, пожалуйста, наберись терпения. Обещаю, что потом отвечу на любые твои и Машины вопросы.

– Но…, – возмутилась мама.

А бестелесный голос прошелестел:

– Может её обездвижить на пять минут?

– Ни в коем случае, Минутыч. Не забывай, пожалуйста, что это моя сестра.

– Ну, смотри. Хозяин – барин.

– Вадим! – возмутилась мама. – С кем ты разговариваешь?

Я теперь поняла, что было странного в этом голосе. Он произносил все слова совсем без ударения. А ещё было непонятно, с какой стороны он звучит. Но самое главное – в столовой кроме нас никого не было!

Дядя Вадим встал, взял себе чашку, вылил в неё остатки японского чая и спокойно ответил:

– Я ещё не начал свой рассказ, поэтому принимаю твой вопрос. И даже сразу отвечу на него. Лиза, Маша, позвольте вам представить – Время. По старой дружбе оно позволяет нам называть его Минутычем, но это совсем не значит, что с ним можно фамильярничать.