В стране «Тысячи и одной ночи»

Хаким снова прищурился.

– Придется повторить, – сказал он.

Я вспомнил, во что тогда превратилось наше жилище. Заклинатели прошлись по всему дому – ни дать ни взять «Охотники за привидениями» на марокканский манер, – чиня погром и повергая нас в ужас. Мы долго потом не могли привести дом в порядок; Рашана до сих пор нет-нет, да и припомнит мне.

– Никаких заклинателей, только не это! – запаниковал я.

Хаким уставил палец вверх:

– Но есть и другой способ, – провозгласил он. – Правда, необычный, зато действенный. Слово даю.

– И что нужно делать?

– Поезжайте за город, в район Бускура, раздобудьте там горшок лесного меда и измажьте им все двери в доме: снаружи и внутри.

Прибежавшая из школы Ариана похвастала: она теперь знает про Робина Гуда. Она нарисовала его в Шервудском лесу, вокруг порхали бабочки. Ариана спросила: а он настоящий?

– Что значит «настоящий»?

– Ну, были у Робина Гуда мама и папа?

– Наверняка, – ответил я.

– А как их звали?

– Ариана, ну какая тебе разница? Ты пойми: в сказках все не так, как в жизни, тут неважно, было ли это на самом деле или нет. Важно, какие чувства они вызывают.

– Баба, так значит ты можешь говорить неправду?

– Тут другое, я бы назвал это вольным изложением фактов.

Откинув волосы назад, Ариана уставилась на меня с подозрением:

– Тогда можно я назову их Генри и Исабель?

– Кого?

– Папу и маму Робина Гуда.

– Конечно, можно.

– И как будто они жили здесь, в Касабланке?

– Ну, пусть так.

– Баба?

– Что, дочка?

– А когда я вырасту, можно мне выйти за Робина Гуда замуж?

На следующей неделе я сел за руль своего старенького «джипа» корейской сборки и отправился за город. Я много чего слышал про лес, примыкавший к южной окраине Касабланки. Огромное покрывало зелени простиралось от шоссе на восток. Зохра утверждала: место заколдовано, деревья в лесу когда-то были воинами на службе у злокозненного правителя – его земли находились к югу от Сахары. Опасаясь, что полчища воинов вот-вот завоюют Марокко, добрый джинн превратил их в деревья. Я рассказал Зохре о меде, и она подтвердила: да, мед действительно чудодейственный, особенно против злых духов. Сторожа также одобрили совет Хакима. Ввиду возможного нашествия джиннов они заметно оживились. Думаю, их радовала перспектива безнаказанно бездельничать под предлогом борьбы с силами тьмы.

Въехав в лес, я повел машину вдоль длинной дороги, обсаженной елями. В конце концов я приехал к питомнику служебного собаководства. Деревья тут росли часто – и впрямь похоже на армию. Чем дальше я углублялся в лес, тем правдоподобнее казались россказни Зохры, в которые сама она искренне верила.

Я надавил на газ и вскоре очутился в тупике – дорога кончилась. На выструганной из бревна скамейке сидел сухонький старичок в тонкой джеллабе светло-зеленого цвета. Казалось, ткань светится, и этот свет отражается на лице старика.

Я вылез из машины, поздоровался и спросил: не знает ли он, где здесь можно купить мед? Старик показал на хижину, едва видневшуюся за хвойными деревьями.

– Только берегитесь пчел! – предупредил он.

Тропинка была усеяна сосновыми шишками – ни дать ни взять, иллюстрация к «Красной Шапочке». По обе стороны группами по шесть стояли огромные белые ульи. Воздух буквально кишел их обитателями.

Я шел очень медленно – когда-то меня научили этому шу-ары, индейское племя с верховий Амазонки. Пчелы жалят только тогда, когда чувствуют опасность. Сами они носятся как молнии, так что если идти медленно, примут вас за дерево на ветру.

Я дошел до лачуги и постучал.

Дверь отворилась: на пороге стоял все тот же старик в светло-зеленой джеллабе. Обнажив зубы в улыбке, он пригласил меня войти. Я тем временем ломал голову над тем, как старик оказался здесь раньше меня.

Войдя, я увидел на столе разномастные пластиковые бутылки из-под минералки и пустые банки. Старик не моргая посмотрел на меня, словно обжигая взглядом.

– Вот только мед горьковат, – предупредил он.

Я выдержал его взгляд.

– Ничего, мне не для еды, – ответил я.

Мои слова прозвучали как пароль – старик понимающе кивнул. Он вполголоса назвал цену, и я взял со стола пять бутылок. Через четверть часа я уже несся на своем тарахтящем «джипе» по шоссе в сторону Касабланки.

Солнце зашло. На дороге было темно – фонари вдоль шоссе давно уже не зажигали. Я вглядывался в темноту, следя за дорогой, и вдруг мотор заглох. Как любой владелец корейского «джипа» я знаю: в самый неподходящий момент машинка может показать норов.

Свернув на обочину, я мысленно умолял железного коня сжалиться. Бесполезно. Я перепробовал все, что раньше помогало. Впустую. А ведь нет ничего опаснее, чем оказаться посреди ночи в заглохшей машине на дороге в Касабланку. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным и одиноким. Бросив «джип», я нагрузился бутылками с медом и стал голосовать. С огромным трудом мне удалось поймать попутку.

Ночью я видел сон. Темнота перед глазами сменилась желтым и красным – мы оказались на верблюжьем рынке около Гулимина, на самой границе Сахары. Отец собирался показать нам верблюдов. Он сказал: чтобы узнать пустыню, надо узнать этих животных, а чтобы узнать их, надо узнать тех, кто их растит. По его словам, верблюды, жители Сахары и песок неразрывно связаны друг с другом.

Но верблюды мне не слишком понравились – от них воняло, а песок раздражал – набивался в обувь, скрипел на зубах. Отец рассказал притчу о маленьком мальчике: тот сбежал в пустыню и мечтал превратиться в рыбу. История показалась мне занятной, с еще более занятным концом. Мы все тогда здорово смеялись.

– Ну что, Тахир-джан, понравилось?

– Да, баба.

– А ты уловил смысл?

– Наверно.

– Вот и не забывай. Пройдут годы, и история предстанет перед тобой в ином виде.

– Как это, баба?