Портрет дамы. Мистический детектив

– Нет, не предполагаю… Вряд ли у нас есть общие знакомые.

– Почему вы так решили, Татьяна Владимировна?

– Мы обретаемся в разных кругах.

– Отчего же в разных? – на лице следователя отразилось непонимание. – Муж Лины, был начальником Следственного отдела Кировского РУВД, так сказать, нашим коллегой.

– Об этом факте я узнала от самой Лины Евгеньевны – пояснила Татьяна. – Раньше я не встречалась ни с её мужем, ни с ней самой.

И снова в ответ – нудное, действующее на нервы:

– Так-так, так-так. А Андрея Таро Вам раньше не приходилось встречать?

– Нет, – твёрдо, с явным желанием, чтобы этот разговор, наконец, закончился, произнесла Татьяна. – О существовании этого молодого человека я узнала со слов Вороновой.

И опять: -так-так, так-так.

– Нудист! – определила она про себя. – Несомненный нудист!

Селезнёв задал ещё несколько вопросов о семье Андрея Таро и его девушке Марине, перемежая вопросы дурацкими «так-так». Наконец, следователю, видимо, надоело общество Татьяны, и он отпустил её, напомнив, что Игорь Сергеевич пожелал видеть Рябинину по окончании беседы. Подписав протокол, и облегчённо вздохнув, она оставила следователя на кухне.

Квартира к тому времени почти опустела: труп хозяйки, по-видимому, увезла скорая, уехала и следственно-оперативная группа. Остался только молоденький лейтенант. Он козырнул Татьяне и сказал, что Кузьмин ожидает её в машине. Любезно поблагодарив лейтенанта, ещё не испорченного сознанием своего высокого предназначения, Таня спустилась вниз по лестнице, торопясь покинуть этот дом.

Сергеич, заметив её в дверях подъезда, подал знак рукой, приглашая к себе в машину.

– Садись, Татьяна, довезу куда скажешь.

– Да я пока не решила куда.

– Коля, – обратился шеф к водителю, – поезжай в наше кафе, я сегодня не завтракал… Ты не против, Таня, попить чайку с фирменным пирогом? Время есть?

– Подкрепиться не откажусь. – ответила та. – А время для этого у меня есть всегда.

Машина тронулась с места и Кузьмин поинтересовался:

– Как тебе Михаил Иванович?

– Нудист! – раздражённо выпалила она.

– ???

– Зануда, каких мало. – пояснила Татьяна своё определение, видя явное непонимание собеседника.

– Невзрачный, но въедливый. – улыбнулся Кузьмин. – Под землей на три аршина видит.

– По моему, он меня видит в роли убийцы! – распустилась Таня чёрным юмором, как черная роза лепестками.

– На воре и шапка горит? – пошутил наставник.

– И ты туда же?! – не восприняла она шутку.

– Да ладно тебе, Татьяна, – миролюбивым тоном произнёс он. – Это у него такая манера с контингентом работать.

– Но я – не контингент!

– Для него все равны. – уже не улыбаясь сказал Кузьмин. – Не хотелось мне, чтобы он вёл дело Лины…

– Как ты думаешь, Сергеич, для нас это чревато последствиями?

– Не думаю. – в раздумье произнёс Сергеич. – Хотя… Кто знает?

– Пожалуй, я подключусь к этому делу, чтобы «буравчик» дров не наломал.

– Какой буравчик?

– Ну, нудист.

– Совсем запутала! – рассмеялся Кузьмин. – То буравчик, то нудист… Не слишком ли много эпитетов для одного следователя? Хотя и то, и другое Селезнёву очень подходит.

– Почему? -поинтересовалась Татьяна.

– Потому что он – дуб прямолинейный, и дальше носа ничего не видит! – вдруг начал сердиться Кузьмин, заставляя девушку задуматься о том, чего ждать от этого расследования дальше.

Балуясь чайком, за уединённым столиком, наблюдая, как Сергеич и Коля уплетают фирменный, от тёти Кати, пирог, Рябинина соображала с какого бока подступиться к делу, навязанному ей предателем-случаем, ясно понимая, что обладает для этого ничтожно малым количеством информации.

Когда трапеза, наконец, закончилась, она приступила к делу:

– Сергеич, мне нужна твоя помощь!

– Какая именно? У меня минут пятнадцать есть.

– Ты давно знаешь… знал Лину Евгеньевну?

– Как минимум лет десять.

– Какая она?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, какая она: добрая, злая, спокойная, уравновешенная или нервная, замкнутая или общительная?

Сергеич задумался лишь на пару секунд, пытаясь достать с какой-то полки своей памяти представление о Лине Евгеньевне:

– Лина – добрая, открытая. Даже слишком открытая. Доверчивая душа… Наивная, как неопытная девчонка. Но, вместе с тем, могла быть и твёрдой, даже порой жестокой… непредсказуемой, как все женщины.

Кузьмин резко остановился, словно натолкнувшись на невидимый барьер, за которым что-то осталось, и это что-то было видно лишь ему одному. Молчание длилось всего три-четыре секунды, и за это время, видимо, перед глазами старшего друга, всплыла картина, очень знакомая, но не совсем приятная, поэтому его лоб наморщился, как от боли. И было ясно, что боль эта вовсе не физическая.

Затем он достал из своей кожаной папки, с которой не расставался никогда, небольшую книжонку с тиснением на обложке «Ежедневник».