Капсула времени. Кукла с фарфоровым лицом

Родители удивились и обрадовались, когда их дочь, наконец-то выползла на кухню и попросила сделать ей яичницу с беконом, а потом сама сворила себе кофе.

Проходя в коридоре мимо огромного семейного зеркала во весь рост в старинной раме, которое досталось нам в наследство от маминой бабушки и переходило по женской линии из поколения в поколение, я увидела бледное и худое приведение с огромными черными глазами. В первую секунду я испугалась, что это дух моей прапрабабки, какой-то там графини пришел за мной. Но приглядевшись в кое где почерневшее от времени зеркало, я поняла, что это вовсе не дух бестелесный, а я, которая и без того похудевшая во время школьных экзаменов, сейчас совсем стала тонкая, как тростинка и бледная, как вампир.

«Клыков только не хватает», – подумала я и криво улыбнулась старинному зеркалу. Зеркало же ответило мне каким-то грустным оскалом. Еще совсем недавно я нарядная и красивая крутилась перед этим зеркалом. Тогда мне казалось, что я самая счастливая на свете. Теперь я понимала, что я самая несчастная на свете. Но то что я увидела сегодня в зеркале, заставило меня понять, что не смотря на внутреннюю боль, нужно привести себя в порядок и перестать самой себе напоминать приведение.

Собрав свои непослушные вьющиеся волосы в тугой хвост и похлопав себя по щекам, на мой взгляд слишком сильно, что пришлось зажмуриться, я решила, что не плохо бы было произвести генеральную уборку не только в своей голове, но и в своей комнате.

«Выкину все старое из своей жизни, – подумала я. – И начну жизнь заново, с чистого листа».

Глава 2

Первое с чего я решила начать – это была моя коллекция кукол. Над моей кроватью были навешены аккуратные полочки, на которых эта коллекция и помещалась. Следовало освободить полки от старых игрушек.

«Скоро ваше место займут книги по анатомии человека и гистологии», – сказала я вслух, скидывая свое детство в огромный полиэтиленовый пакет.

Первую куклу мне подарили в годик.

Как рассказывал Алексей, который, собственно, и догадался подарить годовалому ребенку куклу, на меня его подарок произвел сильное впечатление.

К сожалению, эта кукла не сохранилась до наших дней, потому что я, как только научилась ходить, а не ползать, таскала ее за собой повсюду. Отказывалась есть и не хотела укладываться спать без своей обожаемой Тяти. Говорить я тогда еще не умела, но произнести слово «тятя», показывая на любимую игрушку, могла. Тогда родители поняли, что это прекрасный повод, чтобы не заморачиваться над тем, что же дарить одной из своих дочерей на праздники типа – день рождение и восьмое марта. Они решили, каждый раз дарить мне по новой кукле, в тайне надеясь, что я все-таки дам поиграть этими куклами и своим сестрам. Но я никого не подпускала к своим куклам, они были только мои.

У моих первых кукол были пластмассовые руки и ноги, которые все время торчали в разные стороны и никак не хотели сгибаться. Глаза у этих кукол никогда не закрывались, даже если мы с моей лучшей подругой Лерой укладывали их спать, бережно накрывая огромным платком моей бабушки, который служил им одеялом.

Представляете, какой ужас должен был испытать ребенок, проснувшись ночью и увидев этакое чудо с растопыренными руками и ногами, которое еще и смотрит на тебя не мигая, а на голове копна спутанных волос, которые я никак не могла привести в порядок. Что мы только с Лерой не делала с их волосами: мыли их шампунем для непослушных волос, наносили гель для придания им гладкости, как обещала реклама этих средств, но все было бесполезно, волосы у кукол только еще больше запутывались, а мамины шампуни и кондиционеры заканчивались непозволительно быстро. Оставался только один выход – стрижка.

Взяв в руки очередную слишком коротко подстриженную куклу с полки, я с улыбкой вспомнила, как однажды услышала мамин крик из ванной комнаты:

– Яна! Опять весь шампунь на своих кукол перевела! И чем я теперь, по-твоему, должна голову мыть? Не знаешь? – сердилась мама.

– Прости, мамочка. Но с этим же что-то надо было сделать, – оправдывалась я, показывая маме растрепанную куклу.

– Выбрось ее, – прокричала мама. – Все равно ничего хорошего у тебя с ней не получилось. Только зря кондиционер для волос перевела. У тебя достаточно и других кукол.

– Ты что, мамочка? Я ее люблю, – говорила я в ужасе, боясь, что мама на самом деле сейчас выкинет одну из моих кукол. – Она же не виновата, что такой родилась.

– Тогда марш в магазин, за новым шампунем. А то и мама твоя скоро будет выглядеть вот также, – засмеялась она, указывая пальцем на недоразумение в моих руках.

Вскоре это недоразумение было мною подстрижено. Мы с Леркой, как заправские парикмахеры, посадили куклу на стул, повязали ей голубенький фартук на шею, и начали щелкать ножницами над бедной игрушкой. Лера работала пульверизатором, из которого вырывалась струйка холодной воды, смачивая непослушные волосы нашей подопечной. Вскоре на голове у моей куклы вместо спутанной копны красовался жесткий ежик желтых волос. Я отошла подальше, чтобы осмотреть свое творение, и удовлетворенно мотнула головой.

– Ну, вот. Другое дело. Так-то лучше. Модненько и современно.

На самом деле – это было ужасно. Бедная кукла была похожа на человека, который попал под какие-то жернова с кривыми лезвиями. Волосы разной длины торчали во все стороны, глаза при этом у куклы были равнодушно холодные, от чего становилось совсем не по себе. Я все время боялась, что кукла оживет ночью и придет мне мстить. «Нужно спрятать ножницы от нее подальше», – решила я.

После нашей с Леркой экзекуцией над куклой, я, залив свое творение лаком для волос, запихнула это чудо поглубже на полку, а позже и вовсе забыла о ней. И вот теперь эта бедная кукла была у меня в руках. «Прости, маленькая», – погладила я ежик ее жестких волос. Кукла все также смотрела на меня своими холодными не чего не выражающими глазами.

Вернувшись из нахлынувших воспоминаний, я моментально погрузилась в другие, а точнее – в тот день, когда по вине Антона моя мама, не справившись со жвачкой в моих волосах, отвела меня к своему парикмахеру. Тот, не церемонясь, вот так же, как я над несчастной куклой, щелкал надо мной своими ножницами. Я мотнула головой, отгоняя эти неприятные воспоминания, и украдкой посмотрела на телефон, который лежал здесь же на столе. Но сотовый молчал.

Закончив с уборкой, я позвонила Лерке.

– Привет, подруга, – я постаралась придать больше жизнерадостности своему голосу.

– А, Яна, это ты? – удивившись, спросила меня Лера.

– Конечно, я. А ты кого ожидала услышать?

– Никого, – сказала подруга, и я услышала на заднем плане мужской голос.

– Ты, что с Максимом? – догадалась я.

– Угу, – промычала подруга.

– А я надеялась с тобой сегодня встретиться, – с надеждой проговорила я.

Лерка немного помолчала, а потом спросила:

– А ты как себя чувствуешь?

– Нормально. Вот убралась у себя в комнате, – провела я рукой в воздухе, показывая Лерке свои труды, как будто она могла меня сейчас видеть, – выкинула игрушки, решила начать новую взрослую жизнь.

– Как выкинула? – удивилась Лера. – И даже ту фарфоровую куклу, что подарил тебе дед Яков?

– Ну, нет! Что ты? – засмеялась я. – Моя королева сидит все там же, на своем почетном месте.

Я посмотрела на то место, где действительно сидела одна единственная кукла. На нее у меня не поднялась рука. Я лишь расправила бантик у нее на подбородке, который удерживал широкополую розовую шляпку на ее голове с фарфоровым личиком. Эту куклу действительно подарил мне дед Яков, привезя ее из своей очередной поездки за границу.

– Как хорошо слышать, что ты смеешься, – обрадовалась подруга. – Значит, ты идешь на поправку и больше не страдаешь.

– Именно поэтому я и звоню тебе, – ответила я, чувствуя, как защемило сердце и опять захотелось плакать.

Те, кто говорит, что душевную боль лечит время, ничего не знают о настоящей душевной боли, когда вместо сердца у тебя огромная кровоточащая рана. Кровь, которая бьет из этой раны, при любом упоминании о причине твоего горя, горячая, как кипяток, и при каждом сокращении сердца, эта жидкость обжигает тебя изнутри. Становится невыносимо больно, хочется кричать, но нельзя. Никто не сможет понять твою боль, никто не сможет унять ее. Так зачем расстраивать родных и требовать от них понимания? Необходимо справляться с этой болью самой.

Я постаралась успокоиться и даже улыбнулась, хоть Лерка не могла этого видеть, но интонации голоса она улавливала хорошо.

– Именно поэтому я тебе и позвонила, – повторила я. – Думала, что мы сможем с тобой сегодня погулять.

– Понимаешь, Яна, – подруга опять начала неуверенно говорить, – мы сегодня с Максимом планировали побыть вдвоем…

– Конечно, конечно, – перебила я подругу. – Я все понимаю. Передавай привет Максу. Он у тебя классный. Надеюсь, вы будете счастливы. А мы с тобой еще прогуляемся как-нибудь. Пока, – сказала я и, не дожидаясь ответа, положила трубку.

Мне не хотелось больше разговаривать, я боялась, что не выдержу и расплачусь. «Пусть подруга будет счастлива, – подумала я. – И нечего ее расстраивать своим плохим настроением».

Я села на свою кровать, забравшись на нее с ногами по своей старой привычке, и уткнулась в телефон, просматривая контакты. Не знаю, что я там собиралась найти, но мне на глаза попался номер телефона Степки Семенова, лучшего друга Антона.

«А, что, если я ему позвоню и узнаю, что в конце концов случилось с Антоном? И почему он так неожиданно бросил меня? Степка его лучший друг, значит он все знает и сможет мне все объяснить».

Решиться на такой звонок было не просто. «А вдруг Степан расскажет мне что-то такое, что я бы не хотела знать? Например: что они всем классом, вместе с Антоном потешались надо мной все это время. И Антон вовсе никогда не любил меня», – думала я.

Нет, Антон не мог врать. Особенно тогда, на праздновании Нового года.