Вкус Жизни

Стук повторился уже более настойчиво. Он подошёл к двери и резким движением распахнул её. Глаза Эрика округлились от удивления. Перед ним стояла пьяная, растрёпанная Марселина с сумкой за плечом и ополовиненной бутылкой какого-то пойла.

– Привет, братишка! Я смотрю, ты ещё не спишь. Может, тогда поболтаем? – она ввалилась в помещение. Он был так сильно удивлён, что просто молча закрыл за ней дверь, провожая взглядом в гостиную. Причем тихо и аккуратно, а не с грохотом, как это было бы при другом посетителе в это же время. Она подошла к шкафу с посудой, чтобы выбрать бокалы под выпивку. Эрик медленно шёл за ней, наблюдая за её действиями также удивлённо. Марси, наконец, выбрала два бокала на толстых, коротких ножках, по очереди дунула в них, избавляясь от пыли, и обернулась к шокированному брату.

– Ну, не смотри на меня так, – поморщилась она, – пойдём посидим, поболтаем.

– У тебя утром экзамен по боевой магии… – медленно приходя в себя, начал говорить Эрик, – экзамен последний, самый важный, выпускной. Понимаешь? Принимать будет сам директор Арвен. А ты пьёшь какую-то дрянь в ночь перед экзаменом!

– Во-первых, это не какая-то дрянь, а коньяк из Долины Гор! А во-вторых, сдам я этот экзамен, сдам, – отмахнулась она бокалами и направилась в соседнюю комнату с камином, – пойдём посидим у огня, по душам поговорим, выпьем.

Он тяжело вздохнул, глядя ей вслед. Спорить бесполезно. Из чёрного проёма вдруг раздался грохот и тихая, сдержанная ругань девушки вслед за этим. Черноволосый мужчина сорвался с места и влетел в комнату на звук, взмахом руки зажигая везде свет. В ближайшем к входу кресле сидела девушка, одной рукой потирая ушибленные пальцы ноги, а другой также держа бокалы. Бутылка коньяка и сумка стояли рядом с креслом. Чуть дальше, на большой медвежьей шкуре, валялся перевёрнутый дубовый кофейный столик. Ранее сложенные аккуратными стопками на нем книги теперь валялись по всему полу.

– Будь добр, напомни мне, пожалуйста, сколько раз я просила тебя убрать с прохода этот чёртов стол?!

– А я смотрю, орать ты можешь не только под музыку со сцены… – профессор лёгким взмахом руки дёрнул тяжёлый, хоть и маленький, дубовый столик, – и откуда в тебе сил-то столько, чтоб стол с книгами так опрокинуть…

– Я бы попросила… – нахмурилась она и погрозила ему, – не трогать моих ребят и наше творчество. Людям нравится, так пусть получают на здоровье! Им в радость, нам не в тягость! А стол этот дурацкий выкинь! А то сама сожгу в следующий раз…

– У вас вроде вчера должен был быть концерт? – он перевёл разговор ползая по шкуре и собирая книги. – И как всё прошло?

– Да как всегда, на отлично, – девушка повеселела, отхлебнула коньяк прямо из бутылки, – ну а потом мы пошли праздновать! И вот только сегодня утром сюда вернулись. И продолжили праздновать.

– И сколько ты уже выпила? – вздохнул он, вставая с пола.

– Ой, даже не знаю… У нас было сначала эльфийское вино, примерно по две бутылки на каждого. Потом мы решили попробовать местные настойки на молодых еловых шишках и можжевеловых ягодах. Кстати, интересная штука оказалась. А потом кто-то раздобыл вот это, – она подняла бутылку, – что мы и пьем до сих пор.

Эрик решительно отобрал у неё бутылку и бокалы, поставил их на столик, и, взяв её за плечи, стал подталкивать в сторону ванной. Она поддалась, на ходу подхватывая сумку.

– Сейчас ты перестанешь пить и пойдёшь трезветь, – он привёл её в ванную и начал раздевать.

Когда на ней осталось только чёрное бельё, он, целомудренно, глядя ей в глаза, затолкал её под душ и включил холодную воду. От её дикого визга чуть было не треснуло зеркало, и на этот раз брат был удивлён ещё более изысканной руганью, да такой, что он и сам краснеть начал и выбежал из ванной прочь, весь мокрый. Эрик пошёл в спальню, там он вытерся, переоделся в сухие брюки и рубашку, собрал длинные волосы в хвост на затылке, подходя к большому шкафу с зеркалом, достал из него огромное вишнёвое полотенце, развернул его, прикидывая, хватит ли его, чтобы завернуть замёрзшую сестру. Направляясь снова в ванную, он увидел, как из-под двери ползёт пар и ускорил движение. Резко распахнув дверь, он влетел внутрь. Спустя некоторое время, когда часть пара вышла в другую комнату, Эрик наконец увидел её, сидящей в ванной с горячей водой и густой пеной. В руках её была только что начатая бутылка. Тяжело вдохнув он опустил глаза на пол. Взгляд упал на маленькую чёрную кучку мокрых тряпок. Немного смутившись, он отвернулся к двери, собираясь уходить.

– Ну ты куда? Ты меня тут одну бросаешь? – начала Марселина ныть.

– Я за бокалами, – бросил он через плечо, повесил принесённое полотенце на крючок и вышел, прикрывая за собой дверь. «Эх, развезет же тебя, сестрёнка, от горячей ванной…» – думал он, укладывая в одной руке два бокала и оставленную там же бутылку. Он выглянул в учебный кабинет и захватил оттуда ближайший высокий табурет. Думая о причинах такого поведения девушки, Эрик вновь вернулся в ванную, поставил табурет и бокалы с бутылкой на него, отобрал у сестры другую бутылку и отодвинул табуретку. Так, на всякий случай. Подумав мгновение, он вышел снова и забрал её сумку. В одной из тумбочек в спальне им был найден спрятанный мешочек её любимых шоколадных конфет с вишней. Он высыпал их часть в небольшую вазочку, которую она ему сделала во втором классе на какой-то праздник. Но сейчас это было неважно. Молодого профессора волновало совершенно другое. Его сестра, Марселина Вайт, впервые в жизни пьёт! Она вообще редко делилась своими переживаниями. В самые тяжелые периоды своей жизни, во времена падения в глубочайшие ямы своих эмоций и внутренней боли, его сестра закрывалась и уходила в себя, но никогда он не видел её пьяной. Хотя может она просто никогда этого не делала при нём. Пересыпая конфеты и направляясь снова в ванную, Эрик с тревогой перебирал все самые страшные варианты. Когда он вошёл, коньяк уже был разлит по бокалам, а Марси со счастливой детской улыбкой сдувала с ладони пену.

Он сел на пушистый мягкий коврик, как раз напротив ванной, взял один из бокалов и поставил вазочку с конфетами.

– Расскажи мне, как у тебя дела? – Марси задумчиво заглядывала в свой бокал.

– Да вроде всё хорошо, – пожал он плечами и отхлебнул немного коньяка, – учебный год почти закончился. Через пару дней ваш концерт и праздничный ужин, а потом с чистой совестью домой.

Она грустно улыбнулась ему в ответ.

– Как вчера концерт прошел? – Эрик осторожно начал задавать вопрос.

– Отлично, как и всегда, – она осушила свой бокал в два глотка, – нас снова мягкими игрушками закидали после окончания.

– А где праздновали?

– Решили в местный трактир заглянуть. Пошли в тот, что на окраине. Туда как раз завезли отличное вино. Но к ночи оно закончилось, и тогда мы решили попробовать местную наливку. Но к утру она закончилась. Как-то подозрительно быстро, я считаю… В общем, с рассветом мы всей шумной толпой двинулись обратно в замок. Затарились как следует на дорожку, – она кивнула на бутылку, – и пошли. Потом сидели на крыше башни, чтобы никого в общежитии не разбудить.

Эрик подлил ещё коньяк ей и себе. Она продолжила:

– Через какое-то время к нам пришёл Роланд. Сказал, Мелисса рвёт и мечет, меня ищет. Ну, я и спустилась. В общем, устроила она мне очередной скандал со сценами ревности. Я вообще не поняла о чём в этот раз была речь. Её в такие моменты в принципе невозможно понять, там просто фонтан эмоций. Даже картину мою порвала. Пощёчину влепила. Роланд хотел было вмешаться, но я его выгнала из спальни. Он, наверное, обиделся за это. Потом уже она схлопотала пощечину от меня. Ну, в общем, разошлись наши пути. На этот раз уже окончательно.

– Пощечину? – брат удивленно смотрел на неё.

– Что? Она оскорбила моего сына. Она назвала его псиной помойной, – Марси нахмурилась, – он не человек, но он мой сын, хоть и приемный. В конце концов, он тоже живое существо, достойное нормального уважительного общения. И я никому не позволю его оскорблять.

– И поэтому ты пьешь до сих пор? – спросил он осторожно.

– Да нет, конечно, – отмахнулась она, морщась, – это не повод для пьянки.

– А что тогда повод? – Эрик смотрел на неё внимательно, ответа не было.

Она молча допила остатки коньяка из бутылки, с которой пришла. Немного погодя, его сестра снова заговорила:

– Я хочу тебе кое-что рассказать. О том, чего никому никогда не рассказывала. О своем прошлом. И то, как я здесь оказалась.

От удивления по его спине промчались ледяные мурашки. Раньше она всегда отказывалась от разговоров с ним на такие темы. А уж чтобы сама заговорила на эту тему… Об этом можно было только мечтать. Она усмехнулась, увидев его реакцию.

– Так уж получилось, что я знаю о тебе всё. Ну или почти всё. А ты обо мне почти ничего. Хочу исправить эту несправедливость. Принеси ещё пару бутылок из сумки. Разговор, возможно, будет долгим.

*** *** ***

Темно. Ночь. А может день. Уже нет никакой разницы. Тепло и холод слились в одно. Ты слышишь, как рядом кто-то разговаривает. Каждое слово звучит будто у самого уха. Тяжёлый вздох. Шаги. Звук закрывающейся двери. Снова шаги. Чья-то горячая рука сжимала твою. Твои похолодевшие пальцы. Но ты не можешь так же сжать руку. Тело тебя не слушается. Ты можешь теперь только ощущать, принимать, не видя то, что происходит вокруг. Тебя сгребают в охапку и очень крепко обнимают. Тебе очень хочется так же обнять человека. Но… Прости меня… Мне совсем не хотелось причинять тебе боль. Ты чувствуешь, как в истерике трясётся тело человека, который сжимает тебя в своих объятиях, слышишь его рыдание. Ты чувствуешь, как по твоим щекам стекают обжигающие горячие слезы. Чужие слёзы. От этого тебе тоже хочется плакать. Подкатывает ком к горлу. Но плакать ты тоже не можешь.

Счёт времени уже давно потерян. Почти все время ты слышишь стенания, причитания, рыдания разных голосов. Некоторые из этих голосов ты даже узнаёшь.

Ты чувствуешь, как твоё тело погружают в воду, нежно и заботливо омывая его. Затем тебя одевают. Одежда такая родная и удобная, что ты сразу же узнаёшь свой любимый костюм. И вот она, неизбежность… Никто не видит и не понимает, что ты ещё дышишь, что сердце твоё бьётся! Тебе хочется кричать, дать о себе знать, что в тебе ещё есть жизнь! Но нет… Ты не можешь издать ни звука, не пошевелить пальцем. Даже просто вздох невозможен. Ты мечешься в панике, будто запертый в клетке. Но всё безполезно… А тебя уже кладут в деревянный ящик. Так бережно и нежно, словно ты самая дорогая и ценная кукла в мире. Чувствуешь знакомый запах. Сосна. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Ты слышишь, как забивают гвозди в крышку ящика, ставшего твоим последним пристанищем.

Почему же так случилось? У всех есть право на ошибку. Но иногда цена ошибки – чья-то жизнь. И кто-то очень грамотный, считающий себя лучшим специалистом, совершенно случайно совершил ту самую ошибку. И констатировал твою смерть. И ему, естественно, поверили. Потому что он и правда был самым лучшим врачом. Но знай, что даже лучшие могут ошибаться….

Ты чувствуешь плавное покачивание. Тебя куда-то несут. Шум вокруг очень похож на шум дождя. Толпа сквозь слезы и плачь провожает тебя аплодисментами в последний путь. Покачивание прекратилось. Аплодисменты тоже. Ты всё ещё слышишь плач людей со всех сторон. Вот начало что-то потрескивать. Появился такой родной и приятный запах деревенской только что растопленной бани. Под тобой развели костёр. Пока ещё тихо потрескивает древесина под деревянным ящиком. Ты слышишь чьи-то всхлипывания совсем рядом. Кто-то бессильно скребёт ногтями крышку ящика. Всем телом ты ощущаешь его боль. Чувствуешь нарастающее тепло, треск поленьев всё громче. Слышишь, как от тебя кого-то силой утаскивают вглубь рыдающей толпы. Тепло перерастает в жар. Тебе душно, нечем дышать. Ты пытаешься дышать глубже, снова мечешь беспокойно, уже внутри ящика. Но мечешься лишь внутри неподвижного тела. Тебя снова охватывает паника. Ты пытаешься кричать. Но остаёшься лежать так же без движения. Даже если получилось бы у тебя издать хоть звук, или даже крик, его никто бы не услышал. Огонь разошёлся. Охватил все предложенные ему на съедение дрова. Ты чувствуешь, как жар перерастает в боль как кожа твоя прилипает к сосновым доскам. Костёр трещит все громче. Боль становится невыносимой. Тебе хочется кричать, плакать, выбить крышку ящика. Но твоё тело всё также неподвижно, отчего ужас и боль ощущаются гораздо сильнее. Ты чувствуешь запах кипящей смолы и собственной кожи. Слышишь, как под тобой огонь с аппетитным хрустом пожирает дрова. И тебя, наслаждаясь каждым кусочком твоей плоти. Ты чувствуешь запах паленого мяса и костей. Ощущаешь, как высыхающие сухожилия выворачивают твои пальцы, руки, ноги. Вот здесь бы потерять сознание и умереть, прекратив эти мучения. Но нет. Твоё сознание как никогда ясно. И ты бьёшься в агонии. Боль не прекращается. Если бы была возможность кричать, то голос уже давно был сорван. Твои голосовые связки сгорели, твои внутренние органы кипят и шкварчат, как кусок сала на сковороде. Смерть – это всё, чего ты сейчас желаешь. Прекратить эту пытку. И сейчас ты снова думаешь о смерти, как о спасении, как о покое. Таком близком и желанном, но будто бы недостижимом. Но возможен ли для тебя этот покой? Ты чувствуешь запах горелой плоти, собственного тела, слышишь, как в огне трещат твои кости вместе с дровами.

Под собственным весом прогоревшие брёвна под тобой проваливаются вниз. Ты вместе с ними. Сверху на тебя осыпаются ещё недогоревшие куски дерева. Боль. Ты всё ещё её чувствуешь, хотя уже нечем. Смерть… А смерть ли это? Теперь ты просто сознание, погребённое под кучей углей, пепла и десятка гвоздей.

И вот последний этап. Тебе выкапывают в земле яму, ставят кусок мрамора с твоим именем и несколькими цифрами, с портретом. Погружают тебя бережно в эту яму и засыпают сверху землей.

Марселина Вайт

Маленькое Солнце

Навсегда помним и любим

Скорбим

Вот и всё… Теперь ты для всех просто мраморный камень с надписью…