Не ходи ва-банк в раю. Том I

Увидев боковым зрением идущую на выход Инанну, выкрикнул ей вдогонку просьбу задержаться.

Та, не обращая внимания на возгласы комиссара, вышла на улицу. Тут же растворилась в сумерках.

Озадаченный страж закона, выскочивший вслед за ней, не найдя её взглядом, вернулся на место происшествия.

– Удивительно исчезла! Растворилась. Займись розыском! – приказал он одному из инспекторов.

Двух других направил на осмотр номера.

Спустя время, капитан, осмотревший апартаменты Инанны, нёсся к комиссару, выкрикивая на ходу:

– Там другая женщина. Скорей всего – мертва!

Комиссар с криминалистами ринулись наверх.

Тем временем Инанна уже находилась на площади Россиу. Снег, припорошив прозрачным покрывалом уложенную под морские волны плитку, сгладил контраст её разводов. Ветерок, подняв лёгкую позёмку, создал эффект прибоя.

Паря над этими искусственными волнами, Инанна направилась к театру Святой Марии, на месте которого, в прежние века, до пожара, располагался зловещий дворец Эстауш с резиденцией инквизитора-мора. Остановившись, произнесла:

– Энрике… Я следую к тебе, на пять веков назад. Жди ужаса, тиран. Подготовлю почву для вашей встречи с Анной, уберегу её от твоих клещей.

Инквизитор-мор Энрике. Шестнадцатый век

В центре Лиссабона на площади Россиу, у левого крыла дворца Эстауш, болтался на высокой виселице труп морского офицера. Тройка тайных агентов инквизиции обсуждали судьбу несчастного, решившего в Фернандо-По сбыть старую корабельную пушку местному вождю племён буби. Бедолагу разоблачили, первым кораблём возвращавшейся армады доставили в метрополию и тут же вздёрнули без проволочек.

Обычные горожане обходили этот дворец стороной, предпочитая прокладывать свой маршрут вдоль расположенного рядом Королевского госпиталя в тени его великолепной арочной галереи. В самом же Эстауше, до недавних времён, поселяли пребывавших в городе именитых иностранных персон. Но год назад дворец был передан под резиденцию инквизиции. Этим страх люда и объяснялся.

Инквизитор-мор Энрике: молодой, высокий, жилистый и полный сил младший брат короля Португалии Жуана III, выскочил чуть ли не на ходу из подъехавшей ко дворцу кареты и, не глядя по сторонам, ворвался в свою резиденцию.

В Эстауше мгновенно всё застыло, смолкло. Энрике взбежал по лестнице, никого не замечая, и быстрым шагом направился к личной молельной комнате.

На подходе к ней зашептал:

– Этот маран! Кто мог позволить ему? Плюнуть мне в лицо! Кровью! Эта сволочь, растянутая на барабане, с вывернутыми суставами! Казалось, что этот банкир уже мёртв! И тут, – плевок! Я раскалёнными щипцами вырвал у него сердце! Я лично! Как ты, Матерь Божия, не уберегла меня от этого?

С этими словами Энрике стал вытирать руки о свою мантию. Вновь зашептал, уже остановившись у двери:

– Но никто не узнает. Нотариус тут же опоил палачей. При мне сдохли. Но выпил и он сам, из моего кубка! Мария, виновен во всём он, и только он. Ведь не упредил, не заслонил меня! И Бог наказал их всех! Моею рукой! Одни сволочи вокруг.

Зайдя в молельню, распластался крестом, лицом вниз перед статуей Девы Марии, зашептал:

– Пресвятая Дева Мария. Ты ближе всех ко мне. Ты Великий Проводник между мною и Богом. Каюсь за то, что страх обуял меня на мгновение. Как он мог вновь овладеть мною? Ведь не сам ли Бог даровал мне индульгенцию карать Его властью на моё усмотрение? На моё!!!

Инквизитор поднялся на колени и сжал руки в кулаки. Заорал:

– Ты что, не слышишь? Карать! Во имя Его же защиты здесь, на Земле! Караю стадо, защищая Бога от копыт безумно мчащихся быков! Я караю лишь во имя Его! Так ты, Дева Мария, донеси до Него, что я твёрд в вере в Отца нашего и ничто, и никто не сможет её поколебать. И не дьявол направил мою руку на убийство сефарда[8 - Сефард – в данном контексте потомок евреев, которые были изгнаны из Испании в конце пятнадцатого века и поселились на момент описываемых событий в Португалии.], а это сам Господь решил испытать меня в моей твёрдости служить ему. И испроси у Бога милости, чтобы ни один раб Его на Земле не уличил меня в том, что я обагрил руки свои. Да не дойдёт до Ватикана весть, что сам Энрике без суда лично вырвал сердце у врага Божьего.

Во дворце продолжала стоять тишина вопреки тому, что у квалификаторов и иных служителей трибунала дел оставалась уйма: дурное настроение инквизитора привело большинство в трепет. К тому же и усталость дала о себе знать каждому: прошедший день в резиденции был наполнен рассмотрением десятков дел по обвинению в ереси. Ведь до кульминации аутодафе: массовых шествий, оглашения и публичного приведения приговоров в исполнение, пылающих костров с жертвами оставались считанные дни. Костры на площади должны были напомнить подданным великой империи, каков запах горящей человеческой плоти и, конечно же, что есть такое – истинная власть католической церкви и короны. Деспотия возрождалась в самых худших её проявлениях.

Инквизитор недолго каялся перед статуей Матери Божьей. Поднявшись, пренебрегая религиозным этикетом и возданием почестей, молча покинул молельню.

Зайдя в спальню и упав в постель, тут же сомкнул веки. Постепенно стал приходить покой. Приятная тяжесть во всём теле вдавила его в мягкое ложе. Мысли потекли медленнее, но всё же ещё не оставляя его.

«Костры! – пронеслось в сознании инквизитора. – Соберётся обезумевшая, ликующая в экстазе многотысячная толпа. Не осознающая, что на следующий день после сожжения одних, другие, из этой беснующейся в эйфории массы, будут схвачены и заточены в казематы в ожидании огня. Но познать эту простую истину им не дано. Ведь каждый пришедший на площадь – изначально сам безумный палач. Толпы лающих псов. И им не свойственен разум. Я – слуга Господа и сжигаю бешеных псов. И среди них я избираю лишь неугодных Богу, поступаю так для того, чтобы удержать всех этих зверей в узде. В их природе – жажда убийства. Все в землях от Рима до Лондона – беспощадные ублюдки. Дай на выбор любому из них: землю или возможность растерзать невинного соседа, и случится последнее. Они не только рабов считают тварями, но и даже своих ближних. Только моя власть и власть брата останавливают их от…».

Дремотные размышления молодого деспота прервало громкое стрекотание цикад. Глаза Энрике мгновенно открылись. В недоумении проскочила мысль:

«Откуда здесь цикады? И насколько странен этот звук. Схож по звучанию, но особенный. С каким-то смыслом, содержанием. Не к добру».

Резко выбросил корпус вперёд, чтобы сесть в кровати. И ужаснулся.

– Тело! Моё тело! – прошептали его губы и сомкнулись.

Он ощутил, что не поднялся и продолжает лежать. Плоть не повиновалась ему: сесть не удалось. Парализовало и губы. Затем пришло беспамятство. Он видел по-прежнему потолок, но уже не мог понять, кто он и где находится. При этом мысли текли своим порядком, пытаясь восстановить память и поймать вдруг покинувшее его самосознание, собственное «Я».

Едва отведя взгляд от сводов и посмотрев в сторону ног, он тут же захрипел. О ужас! Обзор ему заслоняла его спина. Она вертикально выходила из его же таза. Но сам он лежал!

«Нет! Я не мог сесть в кровати. Я же лежу! Передо мной не моё тело, это его призрак. Сквозь эту спину я вижу стены. И кто это? И что всё это? И кто я?», – пронеслось у него в голове.

В следующий момент он увидел, как тот, спина которого представилась его глазам, резко вскочил, окончательно выходя из него и отделяясь от его тела. Затем тот бросился в угол. Этот тёмный, полупрозрачный, абсолютно нагой его двойник смотрел в сторону входа в покои и изгибался в страхе. Вздёрнул руки к голове, прикрыв ладонями в защитной позе лицо. Страшная гримаса исказила правильные черты того молодого лица.

«Это моя тень? Или…», – родилась в голове лежащего мысль, но была тут же прервана громким тонким хохотом, исходящим со стороны дверей.

Лежащий, насколько можно, скосил глаза в сторону. Там стояла женщина в пылающем багровым огнём платье с вуалью на лице. Она протянула руку вперёд, указывая на призрака и всё ещё не прекращая свой смех.

Внезапно смолкнув, уже зычным голосом бросила:

– Как жалок, прикрылся бы. О чём ты мыслил там, в постели, когда душа ещё была при теле? Сам ты пёс, лающий на стадо! Во что народ вгоняешь страхом, тем он и отвечает, становясь безумным.

Дама двинулась вперёд и присела в кресло. По спальне пошли отблески огней от её сияющего платья. Откинувшись чуть назад, в вольной позе, насмешливым тоном продолжила, обращаясь к покинувшей тело душе:

– Не банкир-маран, а я плюнула тебе в лицо. И как видишь, жива, да и весела. Попробуй, вырви сердце у меня. Антихриста слуга, уже и лично стал пытать. И по всей жизни грабишь, истязая. Чтобы другие в страхе последнее отдали. Я избавила марана от страданий твоей рукой, твоей! Ты сейчас под большим вопросом: ни жив, ни мёртв, ну и просто гол, совсем-совсем, до неприличия. Как душу вынесло из тела! Ух!

Бесстыдно, сверху вниз оглядев наготу душонки инквизитора, Инанна отвела взгляд на его покоящееся тело и заговорила зло:

– Я здесь не для нравоучений. Для тебя – я сущий дьявол! Вот тело и мозг его в беспамятстве полнейшем. Душа ушла и с ней все смыслы. Как вжалась в угол! Энрике, представь, могу с утра отправить тело блуждать по городу. Тупое, без одежд. Народ всё свяжет с гибелью банкира, палачей, нотариуса. Сам понимаешь, что за молва пойдёт. А я зацеплю и короля. Мозг вырву и из него. Что будет с вами и с Империей? Ведь вы одной династии – Ависской. Два братца. А Карл и Святой Престол отреагируют мгновенно. Но лучше как? Этому пока не быть?

Душа Энрике закивала в знак согласия головой.

– Как мудр ты! Всё оценил мгновенно. Ублюдок, по сознанию обогнавший время на столетия. Владеешь шестью языками? На каком поговорим?

Инанна поднялась, резко схватила за глотку душу инквизитора и швырнула её в постель, воссоединив с телом. Наклонившись над лицом Энрике зашептала:

– Продолжим на латыни. Альфрамо, фармацевт, тебе знаком. Не знаешь, что он православный? Поясню, мальчишкой из Греции мигрировал сюда с родными. А туда пришли с Руси. Его отцу и матери пришлось принять под вашим прессом догмы. А вот сын остался в стороне.

Ударив Энрике ладонью по щеке, зло и громко продолжила:

– В себя приди! Альфрамо не вздумай тронуть. Такие не должны страдать из-за Великого раскола. Церковь раскололась не по воле Бога, а из-за неуёмной страсти к безраздельной власти, алчности. Довольно, всё просто – не тронь Альфрамо. Да, кстати, он предотвратил убийство. Альфрамо считает низким тайно убивать.