Татушечка. История заблуждений.

Домой в таком состоянии идти не хотелось, выдёргивать Ашера с выходных – тоже. Поэтому я забрёл в самый первый двор, свернул в первый подъезд и поднялся на последний этаж. Этот дом был наполовину заселён, но пятый этаж пустовал, занятый слоем пыли. Нестерпимая тоска по прошлому, казавшемуся теперь бессмысленным и пустым, застилала глаза и сжимала сердце стальным кулаком. Я ведь любил Литу, не мог не любить!

Не мог…

Забившись в угол у самой крайней по коридору двери, я сполз на пол и погрузился в болото собственной души. Как Лита сиганула с моста в ледяную воду, так и мне сейчас хотелось захлебнуться горечью, один раз и навсегда испытать предел боли, чтобы уже никогда больше не испытывать ничего подобного. Насытиться до тошноты, до смерти. Расковырять рану и вытащить оттуда занозу, распороть вены и выпустить из них все страдания, вывернуть себя наизнанку, вытряхнуть всё-всё. Стать чистым. Пустым. Забыть.

Мои страдания нарушил топот чьих-то ног. Ножек, если быть точным. Они ступали часто-часто, будто спасались бегством. И прежде чем я успел что-то понять и увидеть бегущего, на меня, поднявшегося навстречу, налетела девчушка небольшого росточка, едва доходящая до плеча. С размаху её тщедушное тельце врезалось в мою грудь, абсолютно вовремя оказавшуюся прямо перед ней. Я пошатнулся, мимоходом удивившись силе удара, и схватил девчонку.

– Пусти! – пискнула она и попыталась оттолкнуть меня.

– Пущу, успокойся.

– Ты кто? – прохрипела она, всё ещё не поднимая головы, когда я осторожно сделал шаг назад. – Надо спрятаться! Быстро!

Я поразился смене настроения с воинственного на испуганное, но послушно отошёл в приглянувшийся несколькими минутами ранее угол, девчонка сделала то же самое, а потом пихнула меня в бок, отодвигая ближе к стене. Мы стояли в полумраке, дыша пылью и затхлостью дома, в котором больше никогда не будет теплиться новая жизнь. Редкие жильцы первых этажей отдадут Богу душу, а за ними последуют и толстые, уставшие стены. Если, конечно, до них раньше не доберутся бизнесмены-строители.

Меня разбирало любопытство – от кого эта малышка бежала, от кого пряталась, и что может последовать за странным марафоном. Может, она играла в прятки? Я покосился в её сторону: взлохмаченные русые волосы, тонкие-тонкие; застиранное платье неизвестно какого цвета, напоминавшее оттенок прошлогоднего сена, завалявшегося в дальнем углу; кургузая вязаная кофта с вытянутыми рукавами, наскоро подпоясанная, чем пришлось – непонятной плетёной верёвкой. Рассмотреть подробнее я не успел: девчонка зыркнула на меня с вызовом и приставила палец к губам, покачав головой. Глаза у неё были серо-голубыми, мутными, такими же застиранными и выцветшими, как платье. Бездомная. И как сразу не догадался?

В сердце ёкнуло: вдруг она сможет мне что-то рассказать? Но надежда тут же была задавлена мыслями, продиктованными не так давно Ашером: «Нужно принять. Забыть».

– Выходи! Дурочка! – раздался зычный мужской голос с лестничного пролёта.

Девчонка резко вжалась в стену, и я подумал, что она, верно, трясётся от страха. Нет, это не была игра. Я заприметил в противоположной стене небольшую приоткрытую дверь, схватил малышку за руку и потащил. Она сначала сопротивлялась, но когда поняла мой замысел, вцепилась в ладонь крепче и поспешила следом.

Стараясь не шуметь, я впустил её внутрь крошечного помещения, которое когда-то было то ли кладовой, то ли подсобкой для хранения всякого нужного и не очень, хлама. Дверь закрывать боялся – вдруг скрипнет, и нас обнаружат. Я не знал, кто искал беглянку, кем была она сама и чем провинилась, но сейчас хотел только защитить её. К моему счастью, всё обошлось. Створка плотно вошла в коробку, не издав ни звука. Прислонившись к старому окрашенному дереву, я слушал.

Тяжёлые шаги казались очень далёкими из нашего укрытия, пару раз тот же голос звал «дурочку», грозился найти и наказать, а потом жалобно умолял выйти и вернуться домой, простить.

– Иди отсюда! Предупреждала! – ворвался в идиллию тишины и искавшего старческий женский голос, но до того звонкий, что мне даже не пришлось напрягаться, чтобы его услышать.

– А ты не лезь, бабка!

– Полицию вызову!

– Напугала!

– И ружьё дедово есть, или забыл? Иди, говорю! Пока жив. Нечего сюда таскаться! – настаивала бабка довольно воинственно. Думаю, такая бы действительно не побрезговала бы и ружьём.

– Покрываешь?!

– Шавок твоих малолетних? Больно нужны! Не ходят они сюда, поумнее тебя будут! А ну, пошёл!

– А-а-а! Да хрен с тобой, старуха. Узнаю, что прячешь, – спалю и твою хату, и дом этот *****! – мужчина расхохотался, добавил ещё пару крепких матерных словечек, и до меня донёсся звук хлопнувшей двери, удаляющиеся шаги и недовольное бурчание.

Я оглянулся. Малышка спряталась в угол, прикрывшись какими-то полусгнившими досками, и прикрыла голову ладошками. Присев перед ней на корточки, я осторожно убрал доски.

– Он ушёл, всё хорошо. Вылезай.

– Не-а, – шепнула она. – Надо подождать. Рано ещё.

– Думаешь, следить будет? – я протянул ей ладонь, чтобы помочь встать, но девчонка никак не отреагировала.

– Будет.

– Ну что ж. Тогда посидим здесь, – опустившись на пол, я сложил ноги по-турецки и вспомнил про телефон. Сообщений никаких не было, так что с чистой совестью я отключил звук, и убрал аппарат обратно в карман, где неожиданно обнаружил зефир, подаренный вчера Стёпкой. Очень вовремя. – Хочешь? – я протянул ей розоватую сладкую горку.

Она сомневалась. Я видел, как ей хотелось принять дурацкий мой подарок, который для неё явно был чем-то запредельным, но страх сквозил и в беглых взглядах, и в неловких движениях. Одёрнув кофточку, девчонка поджала под себя колени и всё же схватила зефир.

– Спасибо, – буркнула она, внимательно рассматривая через прозрачную плёнку угощение.

Было в этих её действиях что-то и жалкое, и трогательное. Я никак не мог понять, что чувствовал в этот момент. Небольшое, с намёками на веснушки, личико, готово было расплыться в улыбке, но хозяйка сдерживала эмоции, как могла. С трепетом, она аккуратно раскрыла упаковку и, если бы я не смотрел, наверняка бы втянула носиком сладковатый аромат. Интересно, когда в последний раз она ела что-то действительно вкусное? Я ждал, что она набросится на зефир и проглотит его в одно мгновение, но вышло ровно наоборот.

Медленно отламывая по крохе, девчушка бережно относила кусочки в рот и задумчиво жевала. А я не мог оторваться от её туманного взгляда, направленного куда-то мимо меня, мимо этих стен и, наверное, города. Туда, куда никто не смог бы добраться, может, в тот мир, где она хотела бы сейчас оказаться, где тепло, никакой злобный голос не называет её «дурочкой» и где зефира и других сладостей полным полно.

Зато у меня появилась возможность рассмотреть беглянку внимательнее: с возрастом я ошибся, передо мной сидела уже не девочка, а вполне себе девушка. Сколько ей было? Пятнадцать, шестнадцать? Может, больше? Хрупкое телосложение и небольшой рост вводили в замешательство, а глаза иногда светились совершенно детской наивностью.

– Эй, – буркнула она, разворачиваясь в сторону. – Чего смотришь?

– Вкусно?

Она неопределённо дёрнула плечиком и бросила на меня смущённый взгляд.

– Я просто так спрашиваю, не бойся.

– Никто не боится, – пролепетала девчушка, пряча остаток зефира в ладошке.

– Кто этот человек, от которого ты бежала?

– Не скажу, это моё дело.

– Ладно… Не говори. Я пойду?

– Не надо. Погоди ещё. Покажу, где выйти.

– Он такой страшный?

– Нет.

– Ну тогда я могу выйти, где зашёл.

Девчонка резко поднялась, и только тогда я заметил, что на ногах у неё стоптанные кеды, из белых ставшие серыми. Вообще, одета она была не по погоде.

– Стой! А ты ведь где-то здесь живёшь, да? – я решил хвататься за соломинку, снова убеждая себя в необходимости знать то, что уже, в сущности, ничего не изменило бы.

– А что? – застыла беглянка, глядя на меня сверху вниз.

– Можно я спрошу кое-что?

– Ну.