Спутники Марены

Рыцари! Сумели прорваться! Через несколько минут будут здесь! Но эти минуты еще нужно отобрать у судьбы. Безлицые, менее запуганные, чем простые селяне и горожане, зашевелились, заозирались, приходя в себя. Горящий факел валяется на земле, но много ли времени потребуется для того, чтобы истыкать стрелами приговоренного и вылезшую откуда-то нечисть? Нужно отвлечь, озадачить их, нужно новое чудо, пока не совсем еще отошли от первого.

Вольга перепрыгнул через сбитого Сером, все еще копошащегося на земле безлицего и вскочил на помост. Сдернул с плеча лук, наложил стрелу, рванул тетиву. Все на одном дыхании. Кем он сейчас видится людям? Святым Вульфгаром, истребителем нечисти? Уллем-лучником? Да хоть Зевоной-Охотницей, зачем-то принявшей мужской облик, лишь бы поверили, лишь бы остолбенели, засмотревшись. Противостояние добра и зла. Стрела, нацеленная в грудь вожака, не должна дрожать. Нужно, чтобы все стоящие сейчас на площади поверили: это по-настоящему, это всерьез. Оскал на волчьей морде Сера вызван не яростью, а диким напряжением – при всей силе оборотня ему трудно удерживать поднятого в воздух дюжего детину. Но в глазах одобрение: «Все правильно делаешь, волчонок!».

Люди на площади со стоном валились на колени, дергали Ревнителей за полы балахонов, заставляя их тоже склониться перед явленным чудом. Еще немного… Да!

Заметался, отражаясь от стен окружающих площадь домов, зов рога. Затрепетал на ветру штандарт барона с Кристального озера – черный феникс на багряном поле. Заблестели на солнце латы. Рыцари, вассалы и друзья Фридриха фон Ловена словно булатный клинок рассекали площадь.

Метко запустив палачом в уже сломавших строй Ревнителей, Сер подскочил к отцу Мартину, острейшим каменным ножом вмиг перерезал веревки, стягивающие тело священника, и швырнул того на помост. Свалил Вольгу, пнув парня под колени.

– Нечего изображать чучело для упражнений в стрельбе.

Ревнители были смяты в мгновение ока. Вконец ошалевший от всего увиденного народ разбегался по соседним улочкам.

Сняв шлем, Фридрих фон Ловен подошел к помосту и, почтительно склонив голову, подал руку растерянному и помятому отцу Мартину.

– Пойдем с нами, отче.

Кто-то дернул Вольгу за плащ. Неприметный белобрысый мужичок – таких на дюжину двенадцать, вот только глаза странные, словно камни изумруды – кивком указал в сторону городских ворот. Кто вздумает останавливать странников, решивших задать деру из города, посреди которого такая жуть творится?

Заворачивая за угол, Вольга оглянулся. Отец Мартин, уже посаженный на смирную лошадку, со всех сторон окруженный рыцарями-защитниками, озирался, высматривая кого-то.

Прости, отец Мартин. Этот день в хрониках Божьих Псов будет отмечен как день основания ордена. Впереди годы войны, осаждаемые балахонниками монастыри Проповедников и рыцари нового ордена, сражающиеся на их стенах. Впереди полутемные скриптории – свечи надо беречь, а все масло кипит в котлах – и люди в рясах, надетых поверх доспехов, торопливо, не заботясь о красоте буквиц, переписывающие книги. Впереди лазареты и убежища, куда Божьи Псы будут приводить перепуганных, истерзанных войной людей. Впереди вхождение в Лагейру Дитриха Лорейнского и Берканы Ольгейрдоттир и битва на Бурых Пустошах, где две враждующие армии сойдутся с одинаковым кличем: «За Бога и императора!».

Прощай, отец Мартин. По правую руку от тебя стоит барон Фридрих фон Ловен, твой защитник, будущий сподвижник и ученик, первый, кто уверовал в твою святость, неотступная тень твоя. В балладах тебя будут сравнивать со знаменем нового ордена, а брата Фридриха – с надежным древком. Мы оставляем тебя под его защитой. Так надо, отец Мартин. Наверное, так надо. Прощай, отец Мартин. Прости.

– …Он воистину свят! Не постной жизнью, а делами, словами, помыслами. Будто сияние света за плечами его. Кажется, что он воочию видел Господа…

– А почему Божьи Псы? – рыжему не было дело до какого-то старца, будь он хоть трижды светел и свят. Имелись вопросы поважнее.

– Многие считают, что орден был так назван из-за наших шлемов. Видел, наверное, такие, с забралом, как острая морда. Бацинет, «собачья голова». Но подобные шлемы носит половина рыцарей Империи. Дело в другом. Мы долго искали название. Отец Мартин проповедовал диким зверям, они не раз спасали его от Братства. «Божьи волки»? Это больше подошло бы дружине язычников-нордров. Их одноглазому Одину вроде бы служат два волка…

– Да. Гери и Фреки, – вклинился Вольга.

– Спасибо. Запомню. Мы решили назваться Божьими Псами. Собака верна, отважна, способна отдать жизнь, защищая человека. Не это ли принципы служения нашего ордена?

– А… Я, когда подрасту, может, тоже к вам… Дюже охота подвиги разные совершать.

– Истома! Истома! – донесся от обоза женский голос. – Истома! Да что ж ты, наказание, все к добрым людям-то пристаешь, будет на тебя угомон аль нет?

Рыжий Истома втянул голову в плечи.

– Благодарствую! – и бегом кинулся обратно к обозу. Вот он, главный страх будущего героя – мамка дюже строгая.

Смолен и герум снова остались одни на дороге.

– Я часто рассказываю про орден, – сказал вдруг Лотарь. – Мальчишкам интересно.

«Но ты почему-то даже не слушал», – угадал Вольга непроизнесенный конец фразы.

Тьфу ты, болото гадючное! Задумался, ошибся, забыл, что нужно вести себя как по внешнему облику подобает – проявлять интерес, удивляться, восторгаться, слушая о том, что и так прекрасно знаешь, или же сам в этом участие принимал. Семнадцать годов тебе, Вольга, отныне и навечно, с каждым годом все больше событий, о которых ты «я помню» говорить не вправе. Привыкай. Тертость, опытность, умение владеть оружием можно пока оправдать последними годами войны и нынешним тревожным временем. Но не может простой человек помнить то, что было до его рождения.

– Я в прошлом году на Кристальном озере был, – выкрутился смолен. – Самого отца Мартина видел, истории слушал. А тебя кто в рыцари посвящал?

– Императрица наша славная Бертильда Ольгейрдоттир поясом опоясала.

– И что, близко ее видел? Красивая?

Об этом можно спрашивать. После войны слава Бертильды Ольгейрдоттир гремела по всему Окаяну. Падчерица отважной Исы эрла, жена герцога Дитриха Лорейнского, это она убедила мужа поддержать мятеж на острове, сама водила дружины в битву. Это ее отрядам открыла ворота Лагейра. Это про нее слагали на Окаяне песни и саги. Множество юнцов на острове были влюблены в императрицу, ни разу не видев ее.