Время есть

– Саша, ну, пожалуйста!

– Хань, ну надо же тебя как-то утешить!

– Не надо меня утешать. Саша, ты понимаешь, что я вообще сейчас ничего не хочу!

– То есть, я тебя как мужчина уже не привлекаю, да? Вот спасибо! – Сашка нервно отвернулся, выставив в сторону Ханны пятую точку.

– Саш. Я сегодня похоронила маму. Как ты думаешь, я могу хотеть хоть чего-то?

– Бред, – глухо ответил Сашка. – К этому всё давно шло. А ты строишь из себя страдалицу.

– Ты… – Ханна начала, но замолчала. Что можно ответить на это? Что нельзя быть готовым к смерти? Что даже ожидаемая смерть не перестаёт быть горем? Кажется, если человеку приходится объяснять такие вещи, то это бесполезно.

– Какой же ты…

– Я какой? Я какой? – вскочил Сашка. – Да пошла ты, цаца нежная! Я весь день вокруг неё прыгаю, как клоун, а она глазки закатывает!

Сашка рывком раскрыл шкаф, вытащил гостевое одеяло. Притащил с балкона раскладушку и сердито угрохотал на кухню, царапая стены.

Ханна тихонько расплакалась.

Всё неважно. Всё зря. Вся жизнь не такая.

21

– Странно, – сказал Юрка, вертя головой. – Никак не привыкну, что тут всё из ниоткуда берётся.

Мы оказались в парке. Парк был словно кусочком того, нашего мира, только очень чистый и ухоженный. Среди деревьев неизвестных мне местных пород изредка попадались липы и тополя.

– А чего тут не было? – спросила я.

– Вообще этого парка не было, – пожал плечами сбитый с толку Юрка. – Ладно, пойдём, посмотрим, что тут. Обычно то, что появилось, уже не пропадает, так что стоит ознакомиться.

Мы всё время ходили, держась за руки. Словно подключенные к аккумулятору, ощущая постоянную циркуляцию какой-то хорошей энергии. Кажется, именно эта энергия и называется любовью.

На аллее обнаружились скамейки. У них была немного необычная форма, и мне очень захотелось попробовать на ней посидеть.

– Юр, давай сядем на минуточку? – я потянула Юрку за руку. Он поддался, и мы сели. Было действительно удобно. Я подумала, что в этом мире как-то всё тонко продумано. И одежда, и лавочки.

Силуэт на боковой аллее меня насторожил. Не могу сказать, я сразу узнала идущую, или она смутно показалась знакомой. Просто натянулась какая-то струна вдоль позвоночника, а в мозгу зазвенел колокольчик. Очень настойчиво зазвенел. В этом мире почему-то многое происходит на уровне шестого чувства, раньше со мной такого не было.

Я вскочила.

– Ты чего? – спросил Юрка. Я отобрала у него свою ладонь.

– Сейчас! – и я помчалась в боковую аллею.

Я слышала, как он звал меня, почувствовала укол летучки.

– Ссс! – я с досадой хлопнула себя по плечу, словно пытаясь убить комара, но скорость не сбавила.

Она шла, кажется, не торопясь, но я никак не могла её догнать.

Парк закончился, началось поле, которое постепенно сменилось каменистой пустыней.

– Мама! – не выдержав, заорала я на весь параллельный мир.

Она остановилась и обернулась, светясь ярче Солнца, которого здесь как раз не было.

22

Сегодня надо выходить на работу, но сил не было. Ханна честно встала, медленно пробралась мимо раскладушки с Сашкой к чайнику, щёлкнула кнопкой. Сашку Ханна будить не стала, впрочем, она была уверена, что он и не спит.

Чай в горло полез, целых полчашки. На этом Ханна завтрак закончила, механически накрасила глаза, оделась в первую попавшуюся юбку – всё равно под стойкой ресепшена не видно – и одну из салатовых блузок. Блузки у администраторов форменные, и это хорошо, хотя бы над одеждой думать не надо.

В автобусе удалось сесть, и Ханна прилипла к окну. Сегодня шёл снег, мела вьюга, было ещё противнее, чем обычно. Ханна вспомнила про вождение. Надо будет позвонить инструктору и сказать, что она готова продолжать.

На работе – все эти слова сочувствия, на которые надо что-то отвечать, все эти соболезнования. Мука мученическая. Лучше бы все делали вид, что ничего не происходит, легче было бы взять себя в руки.

После обеда почему-то вернулась бабушка Лёвы вместе с Лёвой.

– Забыли что-то? – Ханна участливо улыбнулась.

– Я к тебе, Ханночка. Дай-ка мне чашку свою.

– Зачем? – удивилась Ханна.

– Давай-давай.

Ханна пошарила за спиной на полке, не отрывая глаз от Лёвиной бабушки.

– Вот.

Бабушка вытащила из сумки термос и налила оттуда что-то. Полчашки.

– Что это? Бульон? – догадалась Ханна, принюхавшись.

– Бульон, – подтвердила бабушка. – Девочки сказали, что ты не ешь ничего, а держаться-то как-то надо. Я знаю, что ничего тебе не хочется. Но надо, золотой мой. Понемножечку, по глоточку. Выпей, силы появятся.

– Спасибо, – искренне сказала Ханна. – Я попробую.

Бульон оказался удачной идеей. Выпив полчашки, Ханна испытала удивительную сытость, словно съела хороший комплексный обед.

Лёвина бабушка удовлетворённо спрятала термос.

– Вот и хорошо, Ханночка. Выкарабкаешься, выберешься. Без мамы как без крыльев, знаю. Но что делать? Когда-то приходится становиться самой старшей.

Вечером Ханна заехала в свою любимую кафешку. Урок вождения поставили на завтра, а домой не хотелось. Ханна опасалась брать кофе, чтобы не заработать бессонницу, заказала чашку чая с мятой и вазочку паннакоты. Долго сидела и ковыряла ложечкой свой изысканный ужин, с заледеневшим сердцем глядя в чёрное окно.