Направо пойдёшь…

Очень непросто приходилось Ольге привыкать к мысли о том, что Пётр не отвечает на её чувства. Происшествие с нежеланной беременностью и последовавшим затем абортом, как и предостерегала Светлана, поставило крест на способности Ольги стать матерью. Она не особенно переживала по этому поводу, пребывая в убеждении, что если ей не суждено родить ребёнка от Петра, то совершенно ни к чему делать это от другого. Этот самый другой, к удивлению Ольги, не разорвал с ней отношений даже после рождения сына у него в семье. Начальник изредка приезжал к Щегловой домой, чтобы, по его собственному выражению, насладиться покоем и негой.

Однако, по прошествии некоторого времени, отношения стали тяготить Ольгу. Как когда-то, в семье Лисицыных, она истязала себя за стеной супружеской спальни, представляя любимого человека в объятиях ненавистной ей женщины, так и теперь, отдаваясь другому, Щеглова всё чаще и чаще представляла, будто рядом с ней в постели Пётр. Прекрасно понимая, что подобные фантазии не приведут ни к чему хорошему, тем не менее, каждый раз при новой встрече Ольга снова растравляла своё воображение. В конце-концов, дошло до того, что она стала достигать экстаза с любовником, не иначе как воссоздавая образ Петра на его месте. А вскоре, даже фантазии перестали помогать ей в достижении сладостного предела, поскольку, любовник внешне очень уж сильно отличался от Лисицына. Высокий блондин, с удлинённым торсом и слегка огрузневшей фигурой, которую он почти безуспешно пытался поддерживать в форме довольно нерегулярными силовыми упражнениями. Доброжелательный и, в своём роде, галантный, он относился к Ольге очень тепло. Вот только одного тепла молодой женщине оказалось недостаточно. Она желала, загораясь в ответ, пылать, умирая и возрождаясь в объятиях любимого.

На тот момент, когда Ольге исполнилось тридцать два года, чувства к Лисицыну захлестнули её с новой силой. Причём их физическая составляющая оказалась несоизмеримо больше чувства привязанности к любимому. Не находя себе покоя, ни днём, ни ночью, Ольга, как когда-то давно, вознамерилась в очередной раз открыться Петру.

Она не стала заманивать его к себе домой пустыми уловками, а просто пригласила в свой служебный кабинет во время одного, показавшегося ей удобным, момента. Большинство сотрудников, в том числе и руководитель – любовник Щегловой – пребывали в отпуске. Заменявший его Лисицын моментально откликнулся на просьбу начальника отдела кадров зайти к ней в конце рабочего дня. Петра слегка удивило веление Ольги, после того как он вошёл, запереть дверь на ключ изнутри. Тем не менее, не придавая этому особого значения и, к тому же, позабыв о способности сестры к непредсказуемому порыву, мужчина исполнил её требование.

– Что за секретность? – приблизился к рабочему столу Пётр, устраиваясь на стуле для посетителей подле него.

– Мне нужно очень серьёзно с тобой поговорить, – ответила Ольга, грациозным движением ладони откинув пепельно-русую прядь от лица.

– Тебе нужна помощь? – подался к ней Лисицын, опираясь локтем на стол. – Неужели, Ковалёв подставил тебя?

– Кто? – недоуменно уточнила Щеглова, совершенно позабыв об инспекторе, приезжавшем неделю назад из краевого управления. – Этот суслик? – расхохоталась она. – Нет, Петя, несмотря на его злобный настрой, справку он составил положительную.

– Тогда в чём проблема? – снова забеспокоился Пётр, прекрасно зная, что со стороны женской части коллектива отношение к молодому начальнику отдела кадров, которым являлась Ольга, базируется, большей частью, на зависти и недовольстве в отношении неё. Если в работе Щеглову совершенно не в чем было упрекнуть, то в основе личностного отторжения к ней лежало то, что она никогда не поддерживала разговоров, содержанием которых оказывались сплетни. Теряясь в догадках, Пётр предположил, что на сей раз жертвой сплетен оказалась сама Ольга.

– Петя, – тонко улыбнулась она, – а почему ты думаешь, что я пригласила тебя решить служебную проблему?

– А что ещё можно обсудить в стенах кабинета?

– Например, личные отношения, – подхватила Ольга, улыбаясь слегка натянуто, поскольку сразу почувствовала отдаление Лисицына.

– Во-первых, – спокойно ответил Пётр, слегка откинувшись на стуле и вытянув вдоль стола руку, прежде напряжённо опиравшуюся на его поверхность, – это гораздо предпочтительнее делать дома.

– Так ты же давным-давно не был у меня, – ухватилась за возможность заманить Лисицына к себе Ольга.

– А, во-вторых, – невозмутимо, словно не услышав её, продолжил Лисицын, – как мне припоминается, мы с тобой всё обсудили когда-то давно. И я не вижу никакого смысла возвращаться к этому разговору.

– Петенька, – забеспокоилась Ольга, теряя самоуверенность, – ты послушай меня, пожалуйста, не перебивая, хорошо?

– Ладно, – смирился Пётр, – слушаю.

– Петь, – волнуясь, Ольга подалась вперёд над столом, опираясь на локти и напряжённо сцепив при этом пальцы рук, – я помню нашу с тобой договорённость по поводу того, чтобы не разрушать вашу со Светой семью. Согласись, я твёрдо держала своё обещание.

– И что изменилось теперь? – с едва заметной усмешкой уточнил Лисицын, не припоминая, чтобы Ольга давала ему какое-либо обещание.

– Абсолютно ничего, – заключила Щеглова. – Всё осталось по-прежнему. Особенно то, что я так и не сумела тебя разлюбить. А в последнее время, Петя, – погрустнела она, опустив на стол сомкнутые ладони, всем существом желая, чтобы Пётр накрыл их своей рукой, – я просто места себе не нахожу. Спать не могу. Закрою глаза, чудится, будто ты рядом. Запах кожи твоей чувствую, дыхание на своём лице. С ума схожу, Петя…

– Совет хочешь? – сдвинул тёмные брови Пётр. – Лечиться тебе надо. Серьёзно лечиться. И чем скорее, тем лучше.

– Петя, – взвилась Ольга, – ты ведь так и не выслушал меня!

– Выслушал, – безжалостно перебил её Лисицын, – услышал, и повторяю: для начала, хороший санаторий нашего ведомства. Если не поможет, всё-таки клиника.

– Петь, ну, как тебе не стыдно?!

– Мне стыдно?! – вскинулся, в свою очередь, мужчина. – Ты глупости говоришь, а мне должно быть стыдно?! Если как за сестру, то, разумеется, стыдно!

– Прекрати ты, ради Бога, упрекать меня! Я же пыталась, честно пыталась справиться. К морю, вместе с тобой и семьёй Паши никогда не ездила. Старалась одна в Турцию, Египет, Болгарию улететь. Или у родителей отпуск проводила.

– И что, даже на заграничных курортах ни на кого внимания не обратила?

– Петя-Петя, – печально глянула на него Ольга, – ты же сам любишь. Неужели, ты не в силах меня понять? Никто мне, кроме тебя, не нужен.

– Оль, это тебе давно пора понять, что люблю я НЕ ТЕБЯ!

– Петя, – оказалась на грани слёз Ольга, – если понять не можешь, то пожалей, хотя бы.

Лисицын, которого разговор с сестрой стал всё больше напрягать, угрюмо молчал в ответ на последнюю реплику Щегловой.

– Как бездомную собачку пожалей, – продолжала она, с трудом подавляя истеричные нотки в голосе, – мокрую и холодную. Обогрей, прижми к себе.

– Да что же это за наваждение такое?! – досадливо воскликнул Пётр, собираясь подняться.

– Петенька, – женщина умоляюще протянула к нему сложенные лодочкой ладони, – я же не прошу тебя бросить Свету!

– А чего тебе, в таком случае, надо? – удивился Лисицын. – Переспать с тобой?

– Да, – восторженно выкрикнула Ольга, – да, – повторила она тише, с облегчением, что ей не пришлось самой предлагать себя Петру. – Тебе же ничего не стоит, Петя, – заторопилась Щеглова. – Приходить ко мне можно вечером, а ближе к ночи, возвращаться в семью. Света и не заподозрит ничего.

– Какая же ты, всё-таки, – с отвращением произнёс Пётр.

– Какая?! Ну, скажи, какая?!

– Подлая и циничная.

– Эх, Петя, – горько покачала головой Ольга, – была бы я подлая, давно бы Свете твоей всё рассказала.

– И что бы это изменило? – удивился Лисицын. – Светлана, как и я, подумала бы, что ты умалишённая, только и всего.

– Как знать, – хмыкнула Щеглова. – Чего бы там Света ни подумала, а отношения в семье точно испортились бы.

– Значит, в этом случае, – разочарованно уточнил Пётр, – тебе бы спокойнее было? Легче на душе?

– Легче, – озлобилась Ольга, вновь срываясь на крик, – легче, представляешь?! Господи, да ничего ты не представляешь! Насколько это тяжело: безответно любить. Не дай Бог тебе когда-нибудь испытать подобное.

– Оль, – поднимаясь со стула, произнёс Лисицын, – не знаю, что тебе ещё можно сказать. Насколько я понял, к твоему разуму пробиться бесполезно. Могу только повторить свой совет: хороший санаторий, а в случае неудачи, всё-таки, клиника. Всё, сестрёнка, – полоснув этим словом по самому сердцу Ольги, Пётр направился к двери, – давай оба успокоимся и завершим этот пустой разговор, раз и навсегда.

– За что ты так со мной, Петя? – горько воскликнула вслед Ольга. – Унижаешь меня… И умалишённой называешь, и в клинику… А я, Петя, всего-навсего, люблю тебя. Больше жизни люблю.

– Ты же сама себя унижаешь, – остановился на полдороги Лисицын. – Пойми, что не бывает любви насильно! Ты сама себя измучила, вконец. Напрасно я тебя здесь оставил. Но мне-то хотелось как лучше. Я тебе благодарен был за Свету. А если бы я с самого начала узнал, почему ты нам помогала, то ни за что бы тебя тут не оставил. Уехала бы назад, так давно бы уже могла замуж выйти, деток нарожать.

При этих словах лицо Ольги позеленело, и Петру показалось, что она сейчас потеряет сознание. Едва он сделал шаг по направлению к ней, как тут же наткнулся на её, прозвучавший сквозь стиснутые зубы, стон:

– Уходи!

С тревогой вглядываясь в лицо молодой женщины, Пётр помедлил немного, а затем, с досадой взмахнув рукой, резко развернулся, устремившись к выходу.