Канатоходцы. Том I

– В ресторан ходят для ощущения полноты бытия… Они деятелям Фемиды передали драчунов – с рук на руки! – Грандмаман так уверена, будто с внуками отиралась в кабаке. – И в давние времена дикие выходки инородцев…

Как эти куртки от крови в ледяной воде, так бы отмыть мозги Жанне! «Пришли в крови!» Такое бывает непоправимым!

От другой бабы у брата дочка, Наталья, как прабабка. А зовёт Натали, так бабушку родные люди. Глупая, но тихая. У Шелестина в армии венчание в деревеньке! А брат… В Верхотурье, где, как правило, минус тридцать два, на КПП грандмаман и его Светка. «Фанфан Тюльпан», мельком оглядев тюки еды, ими дотащенные ему, отваливает! Они – обратно! Могли навредить его той коронной роли. А в недавний понедельник (не вышло у него сыграть в ящик) идёт к ней. У меня, говорит, «неодолимая тяга её увидеть». А не мог ты иметь «неодолимую тягу» жениться! Теперь она на телефоне, а модель недовольна, орёт про кровь…

– Я пойду играть у Витасика! – заявляет ребёнок.

Внук тюремщика Брюханова за стеной.

На раритетных дверях, как и на других таких, одинаковая с другими медная ручка темна от грязи.

– Анастасия Алексеевна, доброе утро! Поздоровайся, Серёжа!

– Доброе утро, Стасия Сеевна!

– Ох-ти, какой молодец!

«Глупый ответ умному ребёнку, деревня!» – гнев, будто тут не Брюханиха, а Брюхан. А Пётр – не на воле, а в одной из камер, контролируемых контролёром (так официально именуют эту работу).

– Свинок кормите? Нелегко…

– А чё делать, Петя, – приняв за чистую монету: – Деткам то одно, то друго. Юрке куплены колонки для играния музыки. Ирке пионина для мальца…

Ирка в Ленинграде. До Ленинграда любовь с другим. Видимо, паренёк – родня. Грандмаман: «Копия Мишелевы прекрасные глаза». Беда иметь брата с «прекрасными» глазами. С «роднёй» приехала коробка. В ней детали домов и целых городов. «Конструктор».

В квартире нет хрюшек, но довольно и того, что корм готовят. Куры зимуют на кухне в клетке. Петух кукарекает… Брюхан на работе: тюряга – фирма круглосуточная. Юрка, болван девятнадцати лет, дрыхнет.

Дома опрятно. Варя наводит марафет в большой комнате, грандмаман – у себя. Жанна у них с братом, от которого много бардака.

И опять: «Дун-дун-дун!» Надо на дверь громкий звонок.

– Пьер, депеша…

Анахронизм, никем не употребляемый, кроме этого анахронизма. «Буду… поездом (номер). Вагон (номер). Иван». Оглядывает так, будто проявятся чернила или водяные знаки.

– Откуда телеграмма? От кого?

– От Ивана Захаровича.

– А! Так купит он Фёкину халупу?

– Купит, – ответ наобум.

К обеду за ребёнком…

– Мы, практически, – так говорит Мишель, – улицу выстроили!

Набран номер техотдела телевидения:

– Иван едет…

«Отбей ему, мол, не время».

– Он в вагоне… У бабушки день ангела… Ивану представим Артура.

«Думаю».

Не думать надо, а выполнять!

«Понял», – ответ «понятливого».

Эндэ

Новый день. Голову под драпри, пахнущие еле уловимо милым давним временем. Дом Ипатьева виден из окна. Вроде, будут ломать, как и их, но пока оба целы. В недавнем дежурном кошмаре летал ведьмой, в первом таком (перед гибелью царской семьи) тонул в крови. Но не будет никакого горя… Другое дело у других, убитых двадцать девятого января.

Но как-то утром она не в этом времени, хотя в том же пространстве. Диванная с диванами, белый рояль… Хоть бы не отнял бог ум!

Варя шлёпает на кухню. Пётр топит голландку. Идёт нагрев печи с плитой. Дров полон тамбур. Две поленницы. Лесенка у той, откуда берут. Внуки молодцы: напилят, наколют, дотащат.

Она много работала, окончив курсы десятипальцевого слепого метода. Вёл их американский подданный Ульгент, торговец машинками «Ундервуд». Эндэ и теперь иногда берёт работу. Механизм в боевой готовности. Легко ликвидирует мелкие неполадки. На пенсии (от слова пенс). Утром не надо ехать в Дом Контор, надев жакет с диагоналевой юбкой. Чаще в халате. Оторвался карман. Австрийские цвета: зелёная и цвета «оранжад» клетка. Куплен в военторге. Она ничего не теряет, а карман куда-то делся!! Удивительно.

Пора готовить. Яиц куриных много. Ладно: кашу.

Во время еды барабанят в дверь. С виду лакей: валенки, тулуп… Вызов внуков в околоток.

Кузина как-то телефонирует в панике: молельный домик опечатан, там фисгармония, дорогие клавикорды её мужа. Проговорилась внукам. И ребята в темноте, как воры, тащат в окно. Но опровергают: органелла не имеет отношения; драка инородцев.

– Во времена царя не потакали их диким выходкам.

– Этих поваживают, а верующие кроются в углы, – права Варя.

– Опять «инородцы»! – реплика модели Дома Моды.

– Что такое «опять»? – удивлён Мишель.

– А тем летом, в августе?

– Я могу дать в околотке информацию об инородцах.

– Грандмаман, какие «околотки»…

– Он – светский человек, а в ресторан идут для…

– Как и другие, не «светский», а советский. – Отрубает Жанна.

Да, какая-то кровь… Цепляют они на верёвки куртки (Мишелевая цвета «сталь», Пьерова цвета «шоколад»), и говорит: «Такое и во дворе бы уцелело». Эта манекенщица необъективна. У них она – инородное тело. Но непонятно: мороз – и на пруд… Постельное отдают в прачечную. А мелкое Варя стирает в выходной. Манекенщица – у родителей, где вода и горячая, и холодная… Её идея обменять эти немалые метры на квартиру, где «удобства». У Эндэ на это один ответ: выедет! Прямиком на Ивановский погост, где её упокоят рядом с мама.

Вопрос о деньгах. Нет, с ним неладное! Критика денежной реформы. Много мошенников. Некоторые инфекции плохо влияют на нервные волокна.