Злое наважденье.
За тайну Тайна дорого возьмет
И заплатить потребует вперед!
– Чего ты орешь? – раздалось из-за двери.
– Доброе утро, Франсуа! – ответил Анри, вставая на ноги. – А ты опять чем-то недоволен? – осведомился он, открывая дверь.
– Будешь тут довольным, когда тебя с утра начиняют всякими «тайнами»,– пробурчал приятель, заходя в каморку. – Неужели нельзя было потише орать?
– Если бы я мог, я бы орал потише, – объяснил Анри. – А во-вторых, тайн много не бывает, она единственная, это секретов много.
– Ну а чем секрет отличается от тайны?
– У секретов есть ответы, а у тайны нету их!
– Ты уже окончательно дошел: говоришь стихами! – посочувствовал Франсуа.
– Так ведь это прекрасно!
– Больно видеть, как друг сходит с ума.
– Да, я сумасшедший, а ты – таракан, – сообщил приятелю Анри. – Забился в щелочку и сидишь, умирая от восторга, что никто тебя не тревожит. И все потому, что натура у тебя какая-то рабская. Не любишь ты доказывать свою правоту и добиваться справедливости.
– Я слишком хорошо знаю, чем это может закончиться!
– Победой добра над злом?
– Все сказки рассказываешь?
– Между прочим, сказки не так уж далеки от истины. Я всегда говорю: для того, чтобы жизнь стала справедливой, надо к жизни относиться, как к сказке, а к сказке, как к жизни.
– Ты хоть сам понял, что сказал?
– Конечно! А ты разве не понял?
– Нет.
– Кто укусил тебя с утра? – смягчился Анри, но Франсуа не шел на примирение.
– Ты!
– Шутишь!
– Шутить – это твой удел… – но не успел молодой человек вымолвить последнее слово, как был схвачен и приперт к стенке.
– До меня не дошло, что ты имел в виду?
– Отпусти, мне же больно! – Франсуа попытался освободиться, но ему это не удалось.
– Ах, тебе больно – со странной улыбкой произнес Анри. – А думаешь, мне от твоих слов не больно?
– Ну чего тебе от меня надо?
– За такое бьют по физиономии, но я тебя прощаю, – молодой человек отпустил приятеля и пробурчал. – Хотя ты этого не заслуживаешь, «господин покровитель»…
– Ладно, прости, – смущенно сказал Франсуа.
– Не унижайся. Кто я такой? Шут! Существо ничтожное, недостойное звания человека и, следовательно, человеческого обращения! – глядя в потолок, ответил Анри.
– Как ты можешь так говорить?
– Теперь я всё могу, потому что сегодня я потерял друга. С тобой я буду откровенен, я даже считал этого человека добрым, способным не предать в трудный момент… Я ошибался!
– Я…
– Молчи, я догадываюсь, что ты готов мне ответить, но дай мне договорить до конца. Этот человек посчитал ниже своего достоинства общаться со мной. А я горд и не хочу навязываться. Я и без друзей не пропаду. С меня достаточно меня одного. Знаешь, это очень удобно: я всегда здесь, на месте, всегда рядом с самим собой. Мне иногда бывает и трудно, не скрою. Но я очень люблю пообщаться с таким, как я. Я очень интересный собеседник, много знаю, много хочу узнать. Так что, верь мне, я не затоскую. Но вот будет ли веселее моему приятелю без меня, сказать точно не могу. Скорее он обречен умереть у себя в каморке от счастья и восторга, что освободился наконец-то от назойливой дружбы с буйно помешанным.
– Оставь меня в покое, иначе пожалеешь! – предупредил Франсуа, с трудом держа себя в руках.
– О чем я должен пожалеть?
– Я ухожу!
– Подожди, садись. Читай, – Анри вдруг изменился, моментально отбросив ту «маску» оскорбленной гордости, которая была на нем за мгновение до этого, поднял с пола стихотворение, которое сочинил ночью.
Франсуа, не спеша, пробежал глазами каракули и сказал:
– Где-то я уже видел подобное.
– Не понравилось, так и скажи!
– Постой, сперва признайся, в кого это ты влюбился? Уж не в баронессу ли?
– Ты и сам не прочь в нее влюбиться. Только никаких шансов у тебя нет!
– А у тебя, скажешь, больше? – парни продолжали цеплять друг друга.
– Я красивый и очень талантливый!
– Да, ты высокий…
– Женщин привлекает яркость, тонкий ум…
– Насчет твоего ума ничего не скажу, не видел.
– А ты хочешь, чтобы я пробил башку и показал тебе свой мозг? Вот для Карменситы я был идеалом, и ее вкусу можно доверять.