Медальон

Она не знала, что ей делать. На долю секунды ею завладело отчаяние, которое невероятно быстро перешло в всепоглощающие злобу и ненависть. Если бы зеркало было чистым, а она бы заглянула в него, то увидела бы, как переменились ее глаза: с карего до темно-угольного.

Первый снег выпал на едва замерзшую землю. Мама, что шла на шаг впереди, оставляла после себя четкие следы, и это забавляло Аню. Она, как обычно, по дороге домой рассказывала маме, чем ее сегодня кормили в детском саду, когда вдруг по левую сторону от себя увидела слишком яркие, как для окружающего пейзажа, пятна. Это была кровь.

– Мама, это кровь? – спросила смышленая, хотя еще картавая, девочка.

Мама замешкалась.

– Нет, – сказала она, – это, наверное, кто-то краску разлил.

– Мама, – не успокаивалась дочка, – это кровь.

Наташа подошла ближе к пятнам, около которых стояла Аня.

– Кто знает, может и правда кровь…

Женщина проследовала за дочкой и, к своему удивлению, даже не попыталась ее остановить. Капли крови, которые только ширились, вели их за соседский дом.

Под деревом лежал окровавленный комок, рядом с которым валялся кусок металлической трубы. Наташа быстро развернула дочку, прижала ее к себе, не давая ей смотреть на мертвую собаку. Аня вырывалась. Она должна была увидеть то, что ее привело сюда. Наташа не удержала.

– Мама, она умерла? – с ужасом в голосе, не произнося «р», спросила девочка.

– Да, зайка, умерла… – ответила Наташа. – Идем отсюда, тебе не надо на это смотреть.

– Мама, почему? – искренне возмутилась девчушка. – Эта труба вся в крови. Собачку убили?!

– Идем, – строго сказала мама и потянула Аню за рукав пальто.

– Убили?! – не унимался ребенок. – Гады! – закричала она.

– Тише, доченька, так нельзя говорить, – успокаивала ее Наташа, таща за собой в сторону своего дома, – это очень плохое слово.

– Ненавижу!

– Аня! – не выдержала мама, одернула дочку и присела напротив нее. – Тебе нельзя говорить такие вещи. Это очень, очень нехорошие слова!

– Но, мама! А как еще назвать тех, кто убил собачку? – возмутилась девочка. – Я ненавижу таких людей! Так нельзя!

– Нельзя, – согласилась Наташа, – но ненависть – очень плохое чувство. Его надо гнать от себя, иначе можно сгоряча наделать бед. Ненавидеть – это очень плохо.

– Но я ничего не могу с собой поделать. Я злая!

– Твои злость и ненависть собачку не оживят, а твоему сердечку навредят. Ты превратишься в некрасивую злюку, станешь, как баба Яга! – мама ткнула пальцем дочурке в нос и улыбнулась ей. Девочка с огромным усилием улыбнулась в ответ. Только для того, чтобы успокоить маму, и чтобы та не заставляла ее перестать ненавидеть тех, кто поиздевался над бедной собакой. Ей понравилось ненавидеть, понравилось ощущение злости. Казалось, она становилась такой могущественной! Но маме это знать было необязательно.

Ненависть воспылала в груди у Ани. Она предала ей сил, понукая встать и оглянуться. В дверь продолжали безудержно тарабанить, огонь разрастался, дым стелился по полу. Аня наспех осмотрелась: то, что ее окружало и еще не предалось огню, напомнило ей об избушках из детских сказок. К злобе добавилась паника.

В дверь стучали.

«А вдруг это помощь?» – подумала девушка и подошла к двери. Не успела она к ней прикоснуться, как из выбитой доски потянулась рука. Мужская рука. Вопреки окружающему пейзажу, на руке Аня отчетливо разглядела манжет белой рубашки, скрепленный вполне современными запонками.

Аня была слишком близко, рука ухватила ее за одну из двух длинных кос, притянула к двери. Девушка закричала.

Напротив себя в дыму она увидела силуэт женщины.

«Проснись, – прозвучал голос из дыма. – Проснись, дочка!»

Аня открыла глаза. Она заснула на не расстеленной постели, так и не переодевшись в пижаму. Трикси, конечно же, мирно спала рядом. Разбуженная, лысая кошка одарила хозяйку немного разочарованным взглядом. Видимо, ее тоже вырвали из сновидений, что были, вероятно, куда более позитивнее, чем те, что снились Ане.

В душ уже было поздно идти: родители спали, потому Аня решила просто переодеться.

Девушка вспотела. Казалось, она чувствовала запах гари от своих волос. Аня проверила: хвост, не две косы. Помимо запаха ей передались и те чувства, что наполняли ее во сне: злоба и ненависть.

И ей это нравилось.

А паника осталась по ту сторону реальности.

***

Святослав проснулся весь мокрый. Опять. Жена, разбуженная его неожиданным подъемом, что-то бессвязно простонала, отвернулась и снова заснула. Мужчина вышел на балкон и закурил.

«Такое со мной впервые, – подумал про себя он, – такую силу я чувствую впервые».

Он затянулся настолько сильно, что треть сигареты враз обернулась в пепел. Дымок шел вверх, ветра не было.

– Дым… – сказал Святослав. – Там был дым. И вода. Кто же ты? Откуда такая сила? Почему сейчас? Где она была до этого времени? Может родился ребенок с такой силой? Если это так, смогу ли я… – он злобно улыбнулся, докурил до фильтра, затушил в пепельнице окурок и вернулся к спящей жене.

«Раз я чувствую эту силу только во сне, значит, мне надо научиться концентрироваться, чтобы как можно больше узнать об этом… случае. Я найду тебя, о да, я найду. Еще никто не смог от меня спрятаться.

Я обещаю, что найду».

***

Все рождаются в равной степени добрыми или злыми. Младенец не сможет никого ударить, равно как и не сможет прийти кому-то на выручку. До определенной поры нам чужды претензии на звание добряка, как и чуждо желание радоваться чужим неудачам. Когда же происходит тот переломный момент, когда, пусть даже та часть нашей души, которую мы держим под ржавым замком на самом низшем уровне сознания, зловеще улыбается, зная, что соседу хуже, чем тебе? Какие химические процессы происходят в еще не до конца сросшейся черепной коробке полугодовалого малыша, который с силой олимпийского титана вырывает самому родному человеку волосы или же тянет за хвост орущего котенка, при этом растягивая по пухлому личику такую пугающую улыбку? Не похоже, что доброта в людях зародилась прежде злых помыслов.

Но все же.

Обуздывать оба позыва: излишнюю доброту, которая чревата распущенностью одного и пренебрежением второго, а также злобу, что способна разрушить всех и вся – эта способность, которую освоило меньшинство людей.

Скольких бед человечество бы избежало, если бы задумалось об этом…

Аня все же совладала с собой. Сила, которую она чувствовала, была новой для нее. Она не могла понять ее природу, она не знала, добро ли это, зло ли, или же коктейль из всего сразу. Она понимала, что что-то произошло, произошло с ней. Отменить этого она не может. Она пыталась не носить медальон, она пыталась не думать того, что думают окружающие. Но все оставалось по-прежнему.

Два дня она не выходила из дома, ограничиваясь виртуальным общением. Игорь тактично напрашивался в гости, звал Аню к себе, но она ни разу не согласилась. Ей было необходимо время. Она проводила часы в интернете, читая всевозможную информацию о том, что могло с ней происходить.

Трикси лежала на компьютерном столе около большого монитора. Анины глаза то и дело бегали по экрану, поэтому она не могла заметить того, как грациозная кошка пристально смотрела на стенку за Аниной спиной, иногда водя взглядом за тем, что она видела. Кошке было любопытно. И совсем не страшно.

Глава 6

Смирение