Медальон

Святославу стало не по себе от этих мыслей, на долю секунду он сам себе стал противен за них.

«Идиот. Это же практически для тебя было устроено. Для судей мира сего. Когда каждый начнет бить другого по голове, не будет места удовольствию. Планирование, расчет каждой мелочи и детали, подготовка, предвкушение… Вся эта романтика исчезла бы, не введи человек закон. Для меня ведь это сродни спорту, сродни коллекционированию. Получал бы я такое удовольствие, если бы просто бил по голове лопатой или переезжал машиной? Глаза. Мне надо видеть глаза. Как они пустеют. А в этом конкретном случае мне надо нечто большее… Даже жаль, что такой самородок пропадет. Как редкое животное. Но иначе быть не может.»

Он сидел на втором этаже в ресторанном дворике торгового центра, допивая третью чашку кофе, две первые – эспрессо, третья – капучино. Пачка сигарет дожидалась своего часа в кармане рубашки, верхние пуговицы которой были расстегнуты.

Она сидела немного дальше, там подавали японскую кухню. Игорь пригласил ее, они заказали роллы, несмотря на то, что мама настоятельно просила в летнюю пору не есть морепродукты, приготовленные вне дома. Но Аня не смогла отказать парню, к тому же роллы были вкусными.

– Я что-то чувствую, – сказала она.

– Что-то в роллах? – улыбнулся Игорь.

– Нет, в голове… Я чувствую рядом кого-то.

Игорь изменился в лице.

– Это он?

– Не знаю. Но то, что я слышу, отличается от того, что исходит от остальных людей. Это что-то… темное? Можно услышать темноту?

– Это ты мне скажи, – ответил Игорь.

Аня стала осторожно оборачиваться, чтобы понять, откуда исходит эта странная энергия. Она не понимала.

– Вокруг слишком много людей, мне трудно сосредоточиться, – сказала она.

– О чем он думает?

– Я не знаю. Я лишь чувствую его… силу. Пойдем отсюда?

– Уверена? Здесь, я думаю, тебе ничего не грозит. Слишком много свидетелей.

– Если он умеет больше меня, ему свидетели не помешают, – сказала Аня.

– Я буду незаметно присматриваться ко всем… Ты можешь предположить, кого мы ищем? – спросил Игорь.

– Это мужчина, возможно один. Я не знаю ни как он выглядит, ни сколько ему лет… Я не умею концентрироваться на одном человеке, когда вокруг столько людей. Но он здесь.

– Тогда доедай роллы и идем. Не будем подавать виду, что знаем о нем, но в тоже время надо незаметно наблюдать за окружающими. Когда ступим на эскалатор, становись первая, повернись ко мне лицом и смотри мне за спину, а я буду осматривать тех, кто будет перед нами на первом этаже.

Аня согласилась. Никто не показался им подозрительным, потому что Святослав намеренно выбрал место, где он был почти полностью скрыт за густой растительностью, что росла в огромных напольных горшках, за которыми, видимо, очень бережно ухаживал флорист.

Игорь взял грязный поднос и, пока нес его, присматривался к посетителям ресторанного дворика. Аня направилась к эскалатору, ведущему на первый этаж. Святослав поставил чашку с недопитым кофе на блюдце, впился взглядом в девушку. Игорь уже догонял ее, когда Аня ступила ногой на бегущие вниз ступени.

Если бы перед ней были люди, все бы обошлось. Но людей не было. Игорь готов был поклясться, что не видел, чтобы она споткнулась, казалось, что ее кто-то очень сильно толкнул вперед, да только никого рядом не было, а сам он лишь подходил к эскалатору. Аня успела развернуться лицом ко второму этажу, как они условились, поэтому упала на спину. Она перелетела через несколько ступенек, упала на середину эскалатора и кубарем покатилась вниз. Немолодая женщина, ехавшая рядом с первого этажа на второй, увидев, как падает девушка, вскрикнула и сложила руки на груди. Люди, стоявшие внизу, замерли, округлив глаза. Игорь бросился вперед. Святослав допил оставшийся глоток кофе, положил под блюдце пятьдесят рублей и пошел в сторону обычной лестницы.

***

Голубика? Да, это голубика! Вот она, прям на кусте растет. До этого я ее встречала только в магазине в пластиковом лотке…

Или нет? Нет. Не только. Я ведь ее не впервые здесь собираю.

Что? Что значит не впервые? У нас даже дачи нет. С чего бы вдруг мне собирать в лесу ягоды?

Но ведь я уже точно обрывала этот куст. С куста, кстати, вкуснее. Главное жука какого не съесть вместе с ягодой.

В прошлом году на моем торте в день рожденья лежала карамелизированная голубика. Никаких кустов. Лоток в магазине. Снизу еще частенько кладут подпорченные ягодки…

Нет. Успокойся и вспомни. Ты знаешь этот куст. Вернее, я знаю этот куст. А там дальше… это крыжовник! Как я люблю крыжовник!

Быть того не может. Ела его всего пару раз в жизни. Не понравилось. Что за бред. Опять что-то снится.

Дуреха. Не снится. Вспомни. А вот грибы… нет, их нельзя трогать. В другом месте можно, а тут нет. Волк пробежал. Правильно, хороший волчок, не надо ко мне подходить близко. Я уж маме в том году на шапку одного притащила… тоже, хотел, видать, меня съесть, да не тут-то было. Верно, матушкина шапка? Я не со зла, прости, да только своя шкура мне дороже. Сам напросился. Или он меня, или я его… И шкурка целая. Скулил только, бедный… правда, жаль было его. Помнишь? Ну, вспоминай, дуреха. Не хотел он уходить по доброй воле, а ты, ну, я, в глаза ему так пристально посмотрела… заскулил и помер. О, а вон и смородина. Себе – ягоды, маме – листья. Она заваривает их. Кажись, всего-то для чая. Но, как знать – может отвар тот и чудодейственным станет, коли пошептать над ним. Матушка еще не всему обучила. Ну? Вспомнила?

Смородина… волк… шапку помню, смородину не помню. Шапка получилась теплая, да? Стоп. О чем это я.

Верно-верно! Вспоминай, Анька! Некогда нам с тобой валяться. Темный уже вона как близко, нашел тебя. Меня нашел. Нас.

Что со мной? Как это? Я вижу голубику, я вижу смородину. Я разговариваю…

Сама с собою. Правильно. Я говорю сама с собой. Я, которая была, и я, которая есть. Но это все я.

Я помню это место. Этот лес. А там дальше… дом. Мой дом.

Верно! Да, Нюся, твой дом. Мой дом. Наш. И матушкин. Только мамы здесь сейчас нет. Бажена не здесь. Это наша, моя память. Вспомнишь ее – и она здесь будет. Чего забыла – не увидишь, что вспомнила – уж здесь.

Дом. Как я оказалась в доме? Моя кровать… солома. Помню, да, она колется. Чашка деревянная. Моя. А вот и ее… мамина чашка. Но мама. Наталья. Моя мама… Наталья.

Что поделать, Нюська? Две мамки у меня теперь. Та, что родила и вырастила первый раз, и та, что родила и вырастила во второй раз. Тяжело, знаю. Но ведь можно любить обеих? И они меня любят обе. Да неважно это!

– Здравствуй, дочка.

– Где мой медальон? Его нет на шее. И коловрата нет. Как же я?..

– Ни медальон, ни коловрат не нужны тебе более. Ты помнишь, дочка?

– Все, помню. Мама… помню, как ползала и с козочкой играла, помню, что козочкам и курам отдельный домик построен, помню, как по грибы ходили, помню, по каким кочкам на болоте ступать, чтобы не увязнуть, помню, у кого в деревне зерно покупали, помню, как про отца спрашивала…

– А чем тебя матушка-земля наградила, помнишь?

– Помню. Чувствую. Знаю.

– Тогда, скажи, на кой тебе железки на шею вешать, когда сила твоя в тебе? Она в тебе от самого твоего рождения, а побрякушки – не больше, чем помощники твои.

– Да. Во мне. Хорошо так, приятно. Но медальон все равно носить буду. Это ведь мне мама с папой… подарили. И ты. Это память обо всех моих родителях.

– Память… Важная вещица, правда? Без памяти ты кто? – пустой сосуд, наполняй, чем хочешь!

– А я слишком много помню. Такое чувство, что мною прожито две жизни.