Первый поцелуй Анны

Пожарные были правы. Дом был подожжен. Но самое главное – они нашли кем. Это была Аманда… Я сижу в комнате Марты, на ее кровати, и негодование накрывает меня снова и снова. Ведь мы могли погибнуть в том огне. Ведь моя мама могла задохнуться! Ведь в огне погибли дорогие моему сердцу вещи! Гадина такая, еще прикидывалась моей подругой! А я, дура такая, поверила в то, что нашла подружек. Я подвела всю семью… Это из-за моего желания быть тем, кем я не являюсь, в нашем доме зияет дыра.

Мама писала, что не может понять, чем я так разозлила девочку, что она решилась на такой шаг. Получается, что она тоже меня обвиняет в том, что наш дом сгорел?

Слезы льются у меня из глаз, но тут я замечаю, что в ящике появилось еще одно письмо. Нажимаю на входящие, и мое сердце замирает.

Это письмо от Макса с одним-единственным вопросом: ты там?

Я торопливо, то и дело, стирая неправильные символы, печатаю, что да, и незамедлительно получаю новый ответ: «подключай Skype, поболтаем. Найди maksimad, я жду».

У Марты в компьютере Skype нет, это я могу сказать и не глядя на содержимое рабочего стола. Так что я лихорадочно начинаю искать как бы его загрузить, боясь, что Максу надоест ждать. Между делом строчу ему письмо, что сейчас скачаю и подключусь, надеясь, что он не заскучает и ему еще не надо будет идти в школу.

Спустя пятнадцать минут я уже звоню ему. По телу бегут мурашки, а руки немного трясутся, прямо как три часа назад. Макс принимает звонок и как только появляется его изображение на экране, я жалею, что включила камеру на компьютере Марты. Макс чуть не отскакивает от экрана и вскоре я понимаю почему. Мое лицо все еще измазано «макияжем», и он просто не ожидал увидеть такое «чудо в перьях». Забавно, но именно это помогает мне расслабиться, и успокоиться. Мы с ним смеемся надо мной, над тем, что я так усердно училась танцевать танго, и в итоге только размалевала себе рожу. Над тем, что история с кольцом Эстер вышла совсем не так, как я думала. И над моей детской непосредственностью, над верой в то, что я разоблачила ведьмовскую организацию. Макс смеется до слез над моим рассказом о полете с дерева на тарзанке и над тем, как я заорала на Габриэля за то, что он меня поймал.

– Если бы я тебя поймал, – сквозь слезы смеха говорит Макс, – то никогда не отпустил бы.

Тут мы оба перестаем смеяться. До меня, как и до Макса, доходит смысл сказанных им слов. Мы смотрим друг на друга и единственное, о чем я жалею в этот момент – так это о том, что между нами больше десяти тысяч километров.

– Если бы ты меня поймал, – надрывным от счастья голосом говорю я, – то я бы и не пыталась от тебя уйти.

– О, Господи, Ань, я не могу продолжать этот разговор. Я не хотел этого говорить, у меня просто вырвалось…

–О…Ладно, считай, забыли, – пытаюсь улыбнуться я. Я снова строю из себя крутую девчонку.

– Нет, ты меня не поняла. Я не могу продолжать этот разговор, потому что больше всего на свете хочу тебя поцеловать.

– Макс, я, наверное, пойду.

А что я могу сказать? Я растеряна… Я не знаю, как реагировать на такие слова. Я вешаю трубку и как дикая принимаюсь за танец «тумба-юмба». Совсем недавно Габриэль хотел меня поцеловать. Его губы были близко к моим, но я не испытала и доли того волнения и счастья, как от слов Макса. А потом я падаю на кровать Марты и рыдаю в ее цветастую подушку. Рыдаю обо всем: о том, что Аманда сделала с нашим домом, о том, что мне пришлось уехать, и о том, что мне безумно хочется быть рядом с любимым мальчиком и о том, что так странно отреагировала на его неожиданные слова.

Вырыдавшись и успокоившись, я распускаю выгоревшие на солнце волосы, которые так и остались прилизанными от обилия лака, и ощущаю себя самой красивой, самой любимой и самой грустной девушкой в мире.

Глава двадцать третья

Тата с Буби приехали еще утром и теперь причитают насчет Марты, жалеют меня. А что касается меня – я на седьмом небе от слов, которые так и крутятся в моей голове, словно заезженная пластинка: больше всего на свете хочу тебя поцеловать. Ммм…

Я не спала всю ночь, представляя себе этот поцелуй. Первый в моей жизни поцелуй, и сладостная нега растекалась по моему телу. Весь день я не замечала ничего вокруг: ни гостей, которые отъезжали в этот день, ни Эстер, суетившийся на кухне, ни причитаний Таты.

Через два дня я мне уезжать, и теперь хочется только одного: чтобы поскорее наступила среда.

Марта идет на поправку, и мы уже не переживаем за ее здоровье, хоть она и нехило напугала нас всех. Я ем, пью, уничтожаю сорняки и выполняю работу по дому на автомате, не расставаясь со своим дневником, в котором обмусоливаю одно и то же – нашу встречу с Максом. Тата поражается тому, что я столько всего делаю по дому, прохлаждаясь на гамаке с огромным стаканом «маргариты». Но я совсем не против, даже наоборот – пожалуй, такое впервые: я занята полезным делом, а Тата отдыхает.

От: maxi-98@yandex.ru

Кому: annabianchi@mail.ru

Ань, мне это показалось, или ты вчера напугалась моих слов? Ты прости, что я вот так в лоб, не знаю, что на меня нашло. Это у меня впервые, и я понятия не имею, как себя вести. Если я тебя напугал, или тебе не нравится то, что я говорю, пожалуйста, прости меня. Ты – единственный человек, кому я могу доверять на все сто. И я не хотел бы потерять тебя, как подругу. Ну да ладно, забыли про это. Ты уже знаешь про Аманду? Знаешь, конечно. А если нет, то должна. Она подожгла твой дом, вот гадина, а? Она призналась в том, что сделала это, потому что ты стала интереснее Соне, чем она. И поняла, что если ты лишишься дома, то, скорее всего, переедешь, по крайней мере, на какое-то время. Родители Аманды впервые в жизни выпороли ее так, что, она еле сидит – это мне Серега рассказал. Из школы ее выгнали, сказав, что в этой школе не могут учиться преступники. А мама Сони долго кричала, что родители Аманды платят деньги, и школа не имеет права ее выгонять. Так что с Сая все переключились на Аманду. Ань, мне тебя не хватает, я уверен, что ты тоже подружишься с Саем и его сестрой. И мы вместе поедим в деревню Ведьма . Я надеюсь, ты не против, что я рассказал ему нашу историю. И то, что ты сказала мне про свою Эстер. У меня, к слову, появились кое-какие соображения на эту тему, но это уже при встрече. Это Сай мне подсказал. Вот он тебе все сам и расскажет.

PS: только пожалуйста, не мучай меня, ответь, что ты думаешь насчет нашего разговора… Я не могу ни спать, ни есть… Ань, я кажется, люблю тебя…Так гораздо проще сказать это – в письме, не глядя на тебя.

Вы когда-нибудь видели, как танцуют Масаи? Так вот, если бы те самые Масаи сейчас посмотрели на меня, то точно бы приняли меня в свое племя. Я еще ни в жизни так не прыгала от радости. Трясутся все пятивековые стены, и мне наплевать, даже если они сейчас разрушатся. На шум прибегает Тата, и я выкладываю ей все, как на духу – ей можно. И тут она берет меня за руки и начинает прыгать со мной. Я этого не забуду никогда. Никогда в жизни! Этот день навсегда останется в моей памяти.

После обеда Тата берет машину у Густаво и объявляет Буби, что мы отправляемся по делам. На самом деле ей хочется сделать мне подарок, и мы проделываем целых сто километров до Баии, чтобы попасть в торговый центр. Тата возбуждена не меньше моего, и без устали болтает о своем первом поцелуе, и как надо себя вести, и что надо почистить зубы, прежде, чем идти на свидание. А я все смеюсь, смеюсь над ней, смеюсь без повода. Тате я могу рассказать абсолютно все что угодно, и знаю, что она никогда не станет заниматься нравоучениями. Она – моя лучшая подруга.

Мы обходим весь торговый центр, пока не находим легкое, воздушное платье. Белое с кружевами, оно подчеркивает мой почти шоколадный загар. Вообще я редко загораю хорошо. Обычно я просто краснею, а потом облажу. Но, видимо, на этот раз мне повезло.

– Это потому что ты не валялась на пляже, а занималась делами. – Вдруг решает Тата вернуться к роли бабушки.

Потом мы едим мороженое. Мороженое в Аргентине – отдельная песня. Это не наши рожки-стаканчики. Это самое вкусное мороженое на свете. Сначала ты выбираешь размер и вкусы: все что угодно, от фисташкового до крема руса, моего любимого, а потом тебе искусно нагромождают шарик на шарик. Но тут надо уметь еще есть его. Мороженое начинает таять со всех сторон, и если не облизывать его по кругу, то уделаешься как трехлетка. Не доев мороженое, мы выкидываем липкие вафельные рожки в урну, и заходим в косметический магазин, где Тата покупает мне тушь и почти невидимый блеск для губ, чем делает меня еще более счастливой. Сегодня я ощущаю себя взрослой. Нет, не взрослой, а скорее взрослеющей. Девушкой, у которой все еще впереди.

По пути домой мы решаем заехать в больницу, чтобы успокоить Марту и оставить ей ее телефон. Марта все причитает, что оставила все хозяйство на меня, а я уверяю ее, что все прошло отлично, и гости заплатили по счету, и еще оставили чаевых. Вид у нее болезненный, от чего мое настроение заметно падает.

– Дорогая, оставь их себе, это самое меньшее, что ты могла получить за то, что свалилось на твои хрупкие плечи. – Марта сияет от того, что увиделась с сестрой, и от того, что я теперь не одна.

А мне совсем не помешает лишняя сотня песо. Правда, времени ее потратить у меня совсем нет, но ничего. Можно будет купить сувенир в аэропорту. Сувенир для Макса. Моего парня…Ну, хотелось бы верить…

Это был замечательный день, и дома мы оказались только под вечер. Утром предстоял путь в восемь часов до Буэнос-Айреса, а оттуда еще почти сутки лететь домой с пересадкой в Лондоне. Но долгая дорога не пугала меня – я ехала навстречу своей любви.

Глава двадцать четвертая

Москва встречает меня обильным снегом и морозным воздухом. На фоне городской белизны моя загоревшая кожа экзотически выделяется, заставляя прохожих завидовать той порции солнца, которую я получила за последние пару недель.

Я делаю глубокий вдох. До чего же холодный воздух! Он неожиданно обжигает мои легкие. Слишком холодный для ноября. Мне остается последний этап путешествия – поездка домой. Папа подозрительно поглядывает на меня и с каждым поворотом его головы в мою сторону мне становится все неуютнее и неуютнее. Признаюсь честно, летя из Лондона в Москву, я представляла себе, как в зале прилета меня будет встречать мой Макс. Поэтому на высоте в десять тысяч метров я отправилась в туалет, чтобы навести марафет. Я едва провела кисточкой туши по ресницам, и нанесла блеск на губы. Получилось непривычно заметно, и я тут же смазала блеск куском туалетной бумаги. Расчесав волосы, я попыталась пригладить строптивую челку, которая уже порядком подросла, и уже не так сильно вставала на дыбы. На душе было предвкушение праздника и перемен в жизни. Но сейчас, когда папа вот так пялится на меня, мне кажется я перестаралась. И чтобы лишний раз не привлекать его внимание, я отворачиваюсь к окну. Я снова на родной земле, меня радуют даже рекламные щиты на русском языке. Радуют серые дома-коробки, мелькающие купола церквей и люди. Совсем другие люди. В их взглядах, в из улыбках есть нечто особенное, свойственное только россиянам.

За дом страховая нам выплачивать не стала. Зато к родителям пришел отец Аманды и привел бригаду рабочих, которые восстановили дом меньше чем за неделю. Разумеется, он попросил, чтобы родители не писали заявление на его драгоценную дочку, бедняжку, ведь ей так тяжело приходится из-за расставания родителей… Ну, не важно, думается мне, Аманда и так наложила в свои дизайнерские штаны, так что получила хороший урок. И самое главное, возвращаться мне есть куда. Моя комната находится на втором этаже, поэтому никаких перемен не претерпела. Зато гостиная стала совсем другой. Я прохаживаюсь по своему дому, словно на экскурсии. Мама выкрасила восстановленную стену в белый цвет – как всегда, но теперь ее украшала не полка с чашками, а огромное количество наших фотографий, вставленных в цветные рамки всевозможных размеров и форм. Этим, надо сказать, мама и занималась последние полторы недели. Она красила рамки, покрывала их какими-то немыслимыми материалами, наносила кракелюр. Получилось очень ярко и мило. Она так увлеклась, что у нее закончились фотографии.

Мои скромные пожитки стоят в углу, дожидаясь, когда же их разберут и перестирают. Среди пропахших солнцем и пылью маек и шорт лежит набросок кольца, который занимал мои мысли в течение стольких дней. Он – мой трофей и доказательство того, что все, что я узнала – правда. Хоть она и не столь интригующая, как мне этого хотелось бы, но все же… Странное совпадение. Или это вовсе не совпадение? Что, если мама Эстер не просто сбежала от семьи, а ушла в какую-нибудь секту? Что, если она не могла скрывать правду том, что была ведьмой? А Эстер сделала копию кольца, потому что оно просто притягивало взгляды, обладало волшебной силой? Я сделала фотографию кольца Эстер прямо у нее на руке, объяснив это тем, что, возможно, каким-нибудь образом это поможет нам отыскать ее родню. Эстер была крайне растрогана моим желанием помочь ей, но и в тоже время она понимала, что здесь, в Москве, у меня гораздо больше шансов, чем у нее, в Аргентинской глуши.

Ммм…С кухни идет неповторимый запах выпечки с корицей, а я все не могу нарадоваться, что нахожусь дома, и за окном идет снег. Я всей душой люблю Аргентину, и чувствую себя там почти как дома. Но все же никогда не променяю пахнущую надеждами и волнениями Россию с ее морозами и теплыми чаями по вечерам в стужу. Мне почему-то кажется, что именно здесь сбываются мечты. Именно здесь происходят счастливые совпадения, именно здесь все по-настоящему. Обожаю смотреть на дома, из труб которых идет дым, такой уют и тепло исходит от них. Да, именно такую я люблю Россию, деревенскую, а не Россию с Москва-Сити и домами-клонами.

Господи, как же мне не терпится увидеть Макса. Но не могу же я прийти просто так. Наш разговор по скайпу всего три дня назад уже кажется нереальным. Словно его никогда и не было. А что, если я все придумала, что, если мне все приснилось? Я ужасно боюсь идти к нему. На меня нападает ступор, как только я воображаю себя на пороге его дома. Мне нужен предлог. Я должна убедиться в его чувствах. А что касается моих – они на пределе. С каждой секундой волнение внутри меня нарастает, мое воображение уже зашло так далеко, что рисует картины нашего счастливого будущего. Вот я поступаю на дизайнерские курсы, а Макс на отделение психологии, которой он так увлекается. Вот мы встречаемся по вечерам, когда учеба нам это позволяет, гуляем по Москве, держась за руки. Возможно ли все это? – Не знаю. Но почему-то мне сейчас очень легко. Мне хочется жить настоящим, мне хочется вдыхать и чувствовать запах булок с корицей, мне хочется видеть улыбку на лице родителей, слышать их смех, когда они рассказывают про то, как ремонтировали дом. Мне хочется навсегда запомнить это чувство влюбленности.

Глава двадцать пятая

На письмо Макса я не ответила. У меня ушло около часа на написание и стирание посланий ему, но все казались либо слишком откровенными, либо слишком сухими. Ничего, я ждала его писем,– пусть он тоже помучается.

На следующий день, все хорошо взвесив, я отправляюсь к Максу. На дворе четверг, но в школе идут осенние каникулы, так что Макс должен быть дома. Уже три часа дня, но я недавно встала. Не так-то просто прийти в себя после семичасовой разницы. Когда в Москве уже завтракают, в Аргентине еще только натягивают пижамы. Поэтому у меня в голове полнейший туман.

Когда же они откроют? Я позвонила в колокольчик в старинном стиле уже секунд с десять назад, и до сих пор даже шагов не слышно. Почему бы им не повесить звонок, как у всех нормальных людей? Нервно тереблю выбившиеся из шапки волосы и переминаюсь с ноги на ногу, словно мне хочется в туалет. Нет, я не нервничаю. Чего мне переживать? Просто холодно в сарафане. Даже угги не спасают.

Ладно, соврала… Я в ужасе от того, что встречусь с ним. Прикладываю ухо к двери в тайной надежде, что дома все же никого нет. И в этот момент поворачивается ручка. Одна-единственная мысль звенит у меня в голове: бежать, пока не поздно. Спрятаться? Мне кажется, я даже издаю писк от нервного напряжения. Глупости какие. Разве не мне Макс говорил, что он хотел поцеловать меня? Вот пусть и целует!

Господи, еще секунду назад я мерзла от холода, и вдруг стало нестерпимо жарко!

– Аня, – мама Макса по-доброму улыбается мне. – Ты вернулась! Макс рассказывал мне о злоключениях вашей семьи. – Она качает головой и почему-то продолжает улыбаться. Хотя вряд ли найдется человек в здравом уме, у которого пожар вызывает улыбку.

Я же молчу и изображаю истукана. Но поняв, что мое молчание несколько затянулось и надо бы как-то объяснить свое появление, открываю рот. Хотя, лучше бы я этого не делала.

– Ага, вчера вернулась. Я пришла к Максу. Ээээ. Пришла узнать, что там они проходили. Видите, теперь я понятия не имею, кому могу звонить, а кому – нет. И кроме Макса мне даже не к кому обратиться. Аманда чуть не убила мою маму, Соня – ее подруга и, собственно, как выяснилось – причина странного поведения Аманды. А больше я никого так хорошо и не знаю. Кроме, кроме Макса, – тараторю я, наблюдая, как брови Елены поднимаются вверх по мере того, как я говорю. Мне бы остановиться, но по какой-то причине, это не получается. – А Макс писал мне про своего нового друга, вот я и хочу узнать, кто там у нас появился. Ну, новенький. Вы же знаете? Нет?