Пеняй на себя! Дневник попаданки

Брови парня полезли на лоб, и удивление показалось неподдельным, но что-то в его физиономии мешало мне поверить в его же искренность.

Впрочем, я всем симпатичным пацанам не доверяла – а этот был из таких. Не то чтобы они смотрели на меня похотливо, потом приглашали куда-то и вероломно обманывали. Просто я обожала любовные романы, и выработался рефлекс на таинственных красавчиков.

Бренд «Таинственный красавчик»: Легко потерять и трудно вернуть: измени свою жизнь нафиг!

– Ну, а теперь к нашим баранам, – вздохнула я. – За что посадили?

– Ты думаешь, что ты в тюрьме? – ласково, будто он в клетке с тиграми, спросил Дамочкин.

– Валяй! – хлопнула себя по колену. – Ты что думаешь?

Лицо Иванушки вытянулось, в глазах читалась растерянность и потому в беседе появилась пауза. Но вскоре она прервалась вопросом Дамочкина:

– Тебе транслировали сообщения?

– Ага, – меня стала забавлять. – Давича помнится, было в первый день и сегодня. Сказали о правилах и заткнулись, так и не объяснив их пять дней назад. Предложили еду сегоя, но так её и не доставили. Короче: общение у меня было только самой с собой все пять дней.

Лицо парня скукожилось, точно начинающее высыхать яблочко, появились морщины там, где на них даже намёка не было: между бровей и носогубные. Вообще, парень мой ровесник на вид, а выглядел так, словно пользовался ежедневным дорогущим кремом для лица: оно у него было гладкое, как у младенчика.

Наконец, новый знакомый решился прервать свою тягомотную паузу и разрядил обстановку слабой, но уверенной улыбкой:

– Это всё объясняет.

Приобретая сейчас два крема для мозгов «Это всё объясняет» вы получите в подарок книгу «Это всё объясняет: по ту сторону извилин»!

– Да ну! – ухмыльнулась я. – А теперь растолкуй и мне, Дамочкин.

– Прости, Алёна. Я вынужден отклониться от намеченного разговора – слишком мало информации ты получила. Форс-мажорная ситуация. Транслятор, похоже, сломался. Я прибыл за тобой. Компьютер должен был выдавать тебе инструкции и готовить к отправке, разъясняя тонкости нашего мира. Но в силу того, что пять дней ты провела без подготовки и вводного инструктажа, и не прослушала общий информативный курс, ты не в состоянии оценить ситуацию, а я не уполномочен нарушать инструкцию.

– Бред собачий! – выругалась я. – Вроде на русском изъясняешься, а точно моющий пылесос лижешь – убиваешь смысл, но по-прежнему безопасно для мозговых тараканов. Бомбани уже ядерными словосочетаниями, чтоб понятно стало простому человеку!

Дамочкин поморщился, но продолжил держать беседу тем же малопонятным курсом.

У меня начало складываться ощущение, будто я попала внутрь дешёвой по затратам киноленты, и на любой вопрос герой дует реплики точно по тексту сценария не обращая внимания на сюжет. Вот и у меня сейчас так!

А Дамочкин тем временем надрывался:

– Пункт четыре тысячи один, подпункт пятьдесят три Стандартного протокола Зертеца говорит о том, что в карантинной зоне с одиночным нахождением больше пяти дней, пребывание не оправдано и нарушает конвенцию пятьсот пять.

– Ага! Промывка мозгов: гарантируем качество! – взбесилась я и хрустнула пальцами, сжав их в кулак.

Похоже, это произвело впечатление.

Дамочкин невольно вжался в стену и затараторил:

– Я не получил разрешение на введение тебя в курс дела на текущий момент. Обязан сопроводить на другую базу, где сможешь получить все подробные разъяснения.

Я задумалась, подперев рукой щёку и тяжело вздохнув. Совершенно не улыбалось куда-то переться. Ненавидела уединение в комнате, но теперь она казалась родной и такой ускользающей, что хоть волком вой.

Обвела тоскливым взором пять на шесть метров, и глаза наполнились слезами.

– Беда! – выдохнула я и смахнула первую жирную каплю, скатившуюся по щеке.

Мне не нравились слова, произносимые собеседником, не нравился он сам, не нравилось быть одной и бояться. Ещё мне резануло слух слово: «База», как и слово: «Перевезти», а также: «Обязан». Они были из далёкого и непонятного мне обихода – такого пугающего и ненастоящего. Но разве у меня был выход? Нет – его не было.

Через полчаса, мы с Дамочкиным шли по широкому коридору без окон и дверей и моё сердце трепетало. Нет, это не было предвкушение чего-то нового, предчувствие сбывающей мечты или ощущение встречи с чем-то необъяснимым или кем-то важным. Это были переживания от того, что я так и не смогла разбить лоб о стену, или раздвинуть створки поддона и оказаться на свободе.

Где-то там, на задворках сознания, вспыхивали мысли о родителях и таяли, не успев разгореться в серьёзное переживание по серьёзной причине. Мне было страшно. Очень страшно. Немыслимо страшно. И все мои раздумья были заняты лишь одним вопросом: Иванушку попробовать прибить сейчас или попытаться взять в заложники?

А что, девушка я крупная: не на спарже и листиках салата воспитанная. Вполне могла и пусть не умением, так весом задавить противника. Это кисейным барышням трудно было бы справиться, а я и дружинником в училище была, когда фестиваль цветов в нашем городке проходил, да и вообще, не из робкого десятка. Постоять за себя умею!

– Мы почти на месте, – сообщил Дамочкин, а я уже хлюпала носом, и глаза щипало настолько, что невольно вытерла их и почувствовала на ладошке влагу.

Слёзы. Ну, вот так всегда! Слёзное рыдание облегчает осознание.

– Это от сухого воздуха. Влага. Тут компрессионный узел рядом. Сейчас будет легче.

Он успокаивал меня – я это понимала. Наверное, своей русой макушкой улавливал эманации моей души.

Будто отвечая на мои мысли Дамочкин притормозил и поравнялся со мной. Я заглянула в его раскосые глаза и опять некстати подумала о том, чтобы обеспечить себе побег.

И тут меня вдруг пронзила страшная по своей нелепости мысль: никогдашеньки я больше не увижу и старую грымзу Анну Сергеевну, живущую по соседству и каждый раз останавливающую меня на улице с единственным вопросом: «Замуж вышла?» И Ваську, который пусть и бывший, но мой. И маму с папой, о которых думать адски больно: как они там родные? И бабулю. Мне вдруг так дурно стало, что захотелось либо в обморок упасть, либо умереть прямо тут от разрыва сердца.

– Тебе плохо? – дотянулся до моего слуха вопрос Дамочкина.

Он совпал с моментом истины – слёзотечением из глаз и поднимающимися из глубины, – из самого нутра женской груди, – рыданиями. Ну, конечно, с моим-то везением я даже отключиться и упасть в обморок не в состоянии! Беда!

– Не убивайте меня, и не сдавайте на опыты! Пожа-а-а-алуйста! – всхлипнула я.

Из глотки вырвался шипящий хрип, и я расплакалась, воя громко и протяжно.

– Ты очень ценна. Что ты себе вообразила? Твоей жизни опасность не угрожает. Большего сказать не могу.

На этом всё! Фенита ля комедия!

Глава 4

28 сентября. 4 часа 02 минуты

Новая глава жизни – повод к истерике, или Ваш мир доставлен – вкусите, побалуйте себя.

Войдя в салон гибрида самолёта и пазика, я плюхнулась на указанное Дамочкиным кресло, пристегнулась и застыла.

Дамочкин расположился напротив и уставился на меня, словно удав на кролика. Моё бесстрашие отказало, и я потупила взор, как делала часто в школе, когда ждала, кого учитель вызовет к доске. Мне казалось, что не смотришь на него, и он тоже тебя не видит. Правда, не всегда это срабатывало, но я каждый раз старалась.

Вообще, непонятно с чего вдруг меня обуяла робость: ведь Дамочкин – обычный парень, да к тому же ещё и дохляк. Шея тонка, телосложение хлипкое, а голова – большая. Глаза, да, красивые, но только глаза, которыми он и смотрел на меня. Бояться сухопарого парня мне, девице в полном соку, странно, но я продолжала чувствовать себя неуютно, оттого в животе поднималась буря, готовая разразиться голодным громом.

Нет-нет, это не бабочки с их тонкими крылышками, которые будто трепыхаются, когда один взор находит другой, а между двумя людьми возникает непреодолимое притяжение. И чем сильнее порхают бабочки, тем внушительнее зарождающееся чувство между сногсшибательными по красоте и стати индивидуумами. Нет – не так. В моём случае в животе веселились стальные ежи: катались, прыгали и взрывались.