Вершина по имени ты

– …Следы свежие, снег падает медленно и прямо сейчас, река в паре десятков метров. Мишки могут вернуться, и гарантии никакой. Надо уходить, по дороге подумаем, что делать дальше.

– Я предлагаю на полкилометра вернуться назад и чуть-чуть подняться по склону, – высказался штурман Рома, когда все подтянули рюкзаки, грустно вздыхая, и торопливо двинулись подальше от опасного спуска. – Там и ручей был неплохой, и место ничего такое, приличное.

– Утром тогда нам придется пройти больше на те же полкилометра, но лучше полчаса меньше поспать, чем встретить медведей, – согласился Миша. Несмотря на усталость и недовольство новым планом, он убежал от реки первым.

В долине темнело необыкновенно быстро: солнце, ненадолго мелькнув из-за тумана последним лучом, скрылось совсем. Сизым облаком туман спустился в долину, протянулся вдоль реки, подполз почти вплотную к небольшой площадке, которую ребята выбрали для лагеря. Вечерело стремительно, только тонкие лучи фонариков сновали туда-сюда. Марина вызвалась набирать воду, Антон пошел с ней: так сказала Ирина, не ходить по одному и как можно чаще перекликаться по именам. Не совсем шутку про походы в туалет парами встретили сдержанным смешком.

– Кто будет дежурить? – поинтересовалась Аля, подсвечивая Бойкову вторым фонарем, пока он закреплял штормовые оттяжки большой палатки.

– Наверно, мы с Ирой, – отозвался он. – Сегодня сделаем костер и оставим немного от ужина собакам. Будут нас охранять от медведей.

– Вы же говорили, что нельзя подкармливать?

– Да что уж теперь. Все равно вы свои порции не доедаете.

Пока Миша с Ромой ходили за ветками, хворостом и толстыми палками вместо бревен, Аля разложила вещи и коврики в палатке. Руководитель сказал, что придется этой ночью разделиться на две палатки: вдвоем оставаться нежелательно, чтобы никто не бодрствовал один. Сложив всю оставшуюся еду в один рюкзак, его подвесили за репшнуры на более-менее крепкую березу, потом Бойков разжег костер, Ирина взялась за ужин. Слова о том, что нужно создать много света и шума, кое-кто воспринял слишком буквально, и от этого было весело.

– Рома! – крикнул Миша прямо на ухо сидевшему рядом товарищу. – Передай мне хлебцы!

– Держи! – так же громогласно отозвался Роман, и, нарочито громко шурша пакетом, вручил ему добавку. – А может, споем?

– А давай!

Пели, кричали, смеялись, гремели посудой. Аля сперва долго смущалась, но потом, когда Марина втянула ее в круг и заставила подпевать известные дворовые песни, наконец сдалась, и уже четыре звонких голоса разлетались эхом на всю долину и отзывались где-то за хребтом. Едва поужинав и помыв свою и Ирину миску, Антон молча ушел в палатку, одна из собак увязалась за ним, словно осознавая свою функцию охранника, а Ирина у костра обхватила себя руками за плечи и, покачиваясь от холода, задумчиво смотрела на молодежь, прыгающую, хохочущую и до хрипоты горланящую “Кукушку”. В детстве родители не раз брали ее в походы в лес, в небольшие горы или на сплавы по рекам и рассказывали, что природа любит тишину и гармонию, а люди у нее – не хозяева, а гости, и вести себя надо соответственно. Не шуметь, не ругаться, не оставлять мусор и не нарушать изначального спокойствия, чтобы не огорчать тех, кто здесь живет и не показывается людям на глаза. У каждого места есть свои хозяева, которые берегут его от беды и помогают людям, но только при должном отношении и уважении…

Ночь укрыла горы темным покрывалом и легла в долину. Над головой одна за другой загорались яркие звезды, такие большие и светлые, каких никогда не бывает в городе. Сырой и прохладный весенний ветер шевелил выбившиеся из косы русые пряди – поежившись, Ирина заправила их под капюшон худи и вдруг почувствовала, как на плечи опустилось что-то мягкое и теплое, и чья-то рука ласково погладила по спине, заботливо подворачивая длинные полы куртки, насквозь пропахшей дымом костра, табаком и чем-то неуловимым, тонким, похожим на хвою.

– Ты куришь? – с улыбкой спросила Ирина, когда Бойков сел рядом, снял ботинки и протянул озябшие ноги к огню. Костер скользнул по его задумчивому обветренному лицу золотистыми бликами, лишний раз подчеркивая ранние морщины и темные круги под усталыми глазами.

– Отец курил. Это его штормовка, – отозвался Георгий и подтолкнул к костру еще хвороста. С радостным хрустом огонь набросился на угощение, и золото жарко брызнуло вверх, рассыпаясь искрами. – А я побаловался и быстро бросил, не хотел здоровье гробить.

– А сейчас твой отец…

– Погиб три года назад.

– Прости, – зябко поежилась Ирина и опустила голову, делая вид, что увлечена догорающей палочкой. Рыжий огонек сделался голубым, потом почернел и совсем погас.

– Я десять лет проработал спасателем на горной базе. Были разные случаи, и благополучные, и нет. Но не сумел спасти самых близких, – негромко проговорил Бойков, прищурившись и глядя в огонь. Ира посмотрела туда же и увидела только пламя, но ей на мгновение показалось, что Георгий смотрел в свое прошлое. – Отца, жену, дочку… Они ехали с дачи, и… авария с камазом. Он выскочил на встречку, папа успел развернуться и принять удар на себя, но… не помогло это никому…

Он кашлянул в кулак, сжал переносицу двумя пальцами. Ирина, сидевшая очень близко, вдруг увидела, как в отсвете пламени блеснули его серые глаза, и поспешно отвела взгляд: видеть чужие слезы – то еще испытание, особенно если человек не склонен к откровениям.

– Ты поэтому уволился с базы?

– Да, – вздохнул Бойков. – Сначала вообще не мог общаться с людьми и тем более видеть чужие проблемы, но так ведь и одичать можно. А здесь, в горах, получается забыть о себе. Надо думать о других, и на свое горе просто не остается времени. Аля очень похожа на мою Кристинку. Такие же глаза, косички, смеется так же, – добавил он, помолчав. – Только… ей было семнадцать.

– Мне очень жаль, – тихо сказала Ирина и, потянувшись, коснулась его руки. Георгий мягко сжал ее тонкие пальцы, замерзшие после долгой возни в ручье, и с грустью улыбнулся.

– Не бери в голову. И прошлым жить не надо. У каждого есть что-то такое, что нужно просто пропустить через себя. Боль делает нас сильнее, но чтобы справиться с ней, совсем другая сила нужна.

– Как же ты справился?

– Сам не знаю, – Бойков со вздохом уронил голову на скрещенные руки. – Просто однажды понял, что нет ничего хорошего в том, чтобы спиться с горя или похоронить себя в воспоминаниях. Они живы, пока их помнят. А я… жив, пока есть, ради чего.

– Знаешь, – Ирина заглянула ему в глаза, – может быть, все те, кто нас покинул, точно так же сидят у костра, видят оттуда нас и как бы говорят – мы вас любим, но пока еще не ждем. Поживите, побудьте на этом свете и за себя, и за нас, а как время подберется – приходите, только не торопитесь. А мы будем смотреть на вас и радоваться…

Они долго еще сидели рядом и молчали. Больше того, чем он рассказал, Ирина расспрашивать не решилась, и Георгий просто держал ее прохладные руки в своих, горячих от близости костра, и она с трудом прогоняла комок в горле и наворачивающиеся слезы после его истории. Конечно, и ей было что рассказать, но она не хотела говорить о плохом, особенно теперь, особенно с ним, когда дрогнула и пошла трещиной его собственная оборона. Ненадолго Ира снова вспомнила родителей, двадцать лет проживших душа в душу: мама говорила – неправильно думать, что та самая пресловутая каменная стена – это непременно мужчина. Если ты хочешь помочь человеку, поддержать, подхватить, для этого вовсе не обязательно считаться парой, семьей, даже лучшими друзьями. Достаточно услышать, вовремя почувствовать просьбу о помощи, даже если ее никогда не озвучат вслух: для этого нам даются сердце и внутренний голос. Ирина и сама себя собирала по осколкам, но понимала, что лишиться фантомной любви и неслучившегося счастья – это все-таки не то, что в одно мгновение потерять всех, кто был дорог, и похоронить свою жизнь под руинами жизни близких.

Она осторожно прислонилась щекой к плечу Бойкова, погладила его смуглую шершавую руку, и он тогда опустил голову, словно тоже скрывая настоящие эмоции. От близости огня даже глазам было жарко, Ирина сощурилась и смахнула слезы, набежавшие то ли от едкого дыма, то ли от ее собственной внутренней горечи.

– Спасибо, – снова послышался рядом тихий хрипловатый голос руководителя.