Проклятый дар

– Не о том думаешь. – Петрович в раздражении покачал головой, словно и в самом деле прочел мысли Матвея. – Я ж ее пациентом был.

– Пациентом?..

– Три года назад с предынфарктным состоянием в больницу загремел. А Алена Михайловна там на дежурстве. Я ж тогда уже получеловеком был. – Петрович невесело усмехнулся. – Пьяница, что с меня взять? Зачем такого жалеть? А она пожалела! Ругалась, правда, сильно, что я сердце свое не берегу, еще что-то говорила. Вот поверишь, она говорила, а мне вроде как прямо от слов ее легче становилось. Это я сейчас понимаю, что от обезболивающих, а тогда казалось, что это она меня держит и с того света тянет. И ведь вытянула же! На операции настояла… – Петрович поскреб сизый подбородок… – Я когда в реанимации лежал, слышал, как медсестры про меня шептались, что такого бедового никакая операция не спасет, что не выкарабкаюсь. Я почти поверил, даже и карабкаться не хотел, а она снова ругаться начала и боль забирать…

Петрович надолго замолчал. Матвей тоже молчал, не мешал, подобрал с земли прутик, принялся чертить на земле спиральки. Значит, Алена Михайловна в прошлой, до безумной, жизни была кардиохирургом. Скорее всего, даже неплохим и состоявшимся в профессии специалистом. Вон ведь доктор Джекил состоялся как главврач образцово-показательной психиатрической больницы, а она чем хуже? Другое странно – отчего молодая и успешная барышня вдруг превратилась в странное существо из палаты номер четырнадцать? Что с ней такое должно было приключиться?..

– Все равно ведь расскажут. – Петрович смотрел себе под ноги, и было не понять, с Матвеем он разговаривает или сам с собой. – У нас же людишки всякие попадаются. Так лучше я сам, чтобы ты не нахватался от других чуши…

– Какой чуши? – удивленно переспросил Матвей.

– А такой! – неожиданно зло рыкнул санитар. – Чуши про Алену Михайловну. Я-то знаю ее получше некоторых…

– А что с ней не так?

– Все с ней не так. – Петрович зашвырнул окурок в урну и тут же закурил новую сигарету. – Неправильно с ней как-то, не по-человечески. – Он снова замолчал.

– Отчего она такой стала? – спросил Матвей, чтобы сдвинуть наконец этот странный разговор с мертвой точки. – Стресс какой-то перенесла?

– Стресс?! – Петрович посмотрел на собеседника так, словно это он, Матвей, был сумасшедшим, а не девушка из палаты номер четырнадцать. – Ну, не знаю, как это назвать, может, и стресс… Ты вот послушай. У нее дед в Беларуси жил, в глуши какой-то болотной.

– В глуши болотной? – Матвей не единожды бывал в Беларуси, но особой глуши ему там видеть не доводилось. Может, не в тех местах бывал?

– Ага, мелиорация там не все болота убила, остались еще заповедные уголки.

– И в одном из таких заповедных уголков жил ее дед?

– За клюквой она пошла. – Петрович словно и не слышал вопроса. – Там клюква водится, на болотах. Ты ел когда-нибудь клюкву? А, пацан?

– Ел, – Матвей кивнул, – клюкву в сахаре.

– Клюкву в сахаре! – передразнил санитар. – А там не в сахаре, там на болоте. Я знаю, однажды хаживал с бывалыми, еще в восьмидесятых. Там такие специальные тропки, местные их хорошо знают, для них это как по парку прогуляться. А вот если такой, как ты, горожанин попробует сунуться, то может и не вернуться.

– Она заблудилась на болоте, что ли?

– Да погоди ты! – взмахнул рукой Петрович. – Что ж ты догадки строишь, недослушав?! Что вы вообще за поколение такое нетерпеливое!

Вообще-то Матвей относил себя к тому же поколению, славной представительницей которого была так горячо любимая Петровичем Алена Михайловна, но спорить не стал, для пользы дела предпочел промолчать.

– Знала она болото! И лес вокруг знала. Она же в детстве каждое лето там проводила, а дети – они ж все излазают. В тот день она одна на болота пошла.

– За клюквой? – зачем-то уточнил Матвей.

– За клюквой. – Петрович кивнул. – Она пошла, а дед дома остался. Рассказывал, радикулит скрутил, а если бы не скрутил, ни за что бы не остался. Он еще резвый был мужик, Алены Михайловны дед.

– Был?

– Помер. Два месяца уже как. От инфаркта, представляешь? Вот была бы она в порядке, деда бы непременно с того света вытащила, а так раз – и помер. Нашли уже холодным через день. Не пережил, выходит, того, что с внучкой приключилось.

– А что приключилось? – Матвей нетерпеливо поерзал на скамейке.

– Что приключилось? – Петрович глубоко затянулся, стряхнул пепел прямо себе под ноги. – Как пошла она на болото, так и пропала. Обещала по свету вернуться, а не вернулась и к ночи.

– А дед что?

– А дед ничего. Я ж говорю, места глухие. Добрался к утру кое-как до ближайшей деревни, поднял народ. Ну, какой народ… егерей, участкового да пару мужиков, что потрезвее да потолковее. Только сунулись на болото, как туманом все затянуло, пришлось на четыре дня поиски отложить.

– Из-за тумана? – усомнился Матвей.

– Вот представь себе! Туман туману рознь. А у них там, на болоте, и вовсе какая-то чертовщина творится, местные и в ясный день стараются его стороной обходить, а уж в туман…

– Что за чертовщина?

– А мне откуда знать? – Петрович пожал плечами. – Знаю, что Алену Михайловну только на пятый день стали искать. И нашли на самом краю топи. – Санитар снова ненадолго замолчал, выплюнул окурок, забыв об урне, впечатал каблуком в землю.

Вот, значит, как. Получается, девчонка пять суток на болоте провела. Срок, конечно, немаленький, но разве ж от такого можно умом повредиться? Если только предрасположенность была… Озвучивать эту деструктивную мысль Матвей не стал и внимательно посмотрел на Петровича.

Наверное, сомнения были написаны у него на лице, потому что санитар поморщился и заговорил, на сей раз вроде как даже нехотя:

– У нее одежда вся была в крови. Одежда в крови, а ран на теле никаких… А потом Алена Михайловна в себя пришла. То есть не пришла… Как только глаза открыла, так и закричала, руками замахала, точно отбиваясь от кого-то…

А вот это уже гораздо интереснее. Задумавшись, Матвей вытащил сигарету из пачки Петровича. Это хоть как-то проясняет ситуацию.

– Может, на нее напал кто-то там, на болоте? – спросил он, прикуривая.

– Кто? – Петрович вперил в собеседника недобрый немигающий взгляд.

– Ну откуда же мне знать, кто! – Матвей пожал плечами. – Я просто сделал предположение. Если напугана и в крови, значит, вполне вероятно, что на нее кто-то напал. Может, она этого кого-то ранила или… – Он запнулся.

– Вот именно – или… – Петрович невесело вздохнул. – Ну, договаривай уже! Убила?

– Я этого не говорил. – Сигарета вдруг сделалась горькой до одури. Матвей поморщился и запустил ее в урну.

– Ты не говорил, а другие говорят, как там, так и тут. Там, в окрестных лесах, не только местные бывают. Иногда приезжие ошиваются: кто ту же клюкву собирает, кто охотится, а кто землю роет.

– А землю зачем рыть? – не понял Матвей.

– Партизанский край, – сказал Петрович мрачно. – Там в земле чего только нет, хочешь нашего, хочешь немецкого. А это по нынешним временам дорогой товар, я по телевизору видел. Вот они и лезут, как тараканы…

Матвей задумался, с черными копателями история становилась еще логичнее. Ребята среди них попадаются всякие, наверняка и отморозков хватает. И что сделает такой отморозок, если повстречает в лесу одинокую беззащитную девушку? Да мало ли что?! Тут уже возникает совсем другой вопрос – как далеко может зайти девушка, защищаясь? И ответ очевиден, во всяком случае, для Матвея. Может, у нее с собой нож был? Полоснула гада в состоянии аффекта, а потом поняла, что натворила, и тронулась умом.

– Что, паря? По глазам вижу, ты уже прикидываешь, чем Алена Михайловна ту падаль пырнула? – Петрович недобро сощурился. – Вот и остальные так же думают. Тем более что одновременно с Аленой Михайловной еще кое-кто без вести пропал.

– Кто?

– А кто ж его знает?! Через неделю бабка местная участковому рассказала, что ее постоялец на болото ушел и не вернулся. Бабка старая, из ума выжившая, ни на один вопрос внятно ответить не может. Ушел да и ушел, главное, деньги за постой наперед заплатил. А как звали, как выглядел, она не запомнила, сказала только, что молодой, но, ты же понимаешь, для столетней бабуськи и я за мальчишку сойду.

– И искать его не пытались? – спросил Матвей.