Не буди ведьму

– Кто там? – послышался из недр дома громкий и требовательный голос.

– Это я, баба Глаша! – крикнула Арина, стряхивая с волос дождинки.

– Аринка, ты, что ли? – Дверь в сени распахнулась, на пороге возникла баба Глаша.

– Я. Продукты принесла. – Арина взмахнула пакетом, пожаловалась: – На улице творится черт-те что! Ветер поднялся…

Договорить она не успела, баба Глаша ахнула, взмахнула рукой:

– А про белье-то я, дура старая, совсем позабыла. Аринка, у меня ж белье на дворе сушится, сейчас вымокнет все!

Выходить в беснующуюся за дверью круговерть не хотелось, и черт бы побрал это белье – как вымокнет, так и высохнет! Но не станешь же перечить пожилому человеку! Арина поставила пакет с покупками на табурет, набрала полные легкие воздуха и как в омут нырнула в водоворот из ветра и косых дождевых струй.

Продвигаться теперь она могла только на ощупь, а дышать – так и вовсе через раз. Стоило лишь попытаться сделать вдох, как в горло забивался дождь пополам с песком. Бабы-Глашино белье уже наверняка не спасти, а дорогу назад еще попробуй отыщи в этом суровом, вставшем с ног на голову мире.

По лицу хлестнуло мокрым и холодным. Арина едва не заорала от неожиданности, но почти в то же самое мгновение поняла, что это всего лишь болтающаяся на ветру простыня. Все так же, на ощупь, посрывав белье с веревки, она направилась обратно к дому. Снова грянул гром, на сей раз где-то совсем близко, а потом серое марево вспорола молния. Белая вспышка отпечаталась на сетчатке, временно лишив возможности видеть. В спину что-то больно ударило, наверное, отломившаяся от старой яблони ветка. Под ногами хрустнуло раз, потом другой, словно она шла по невидимым костям. Не кости – все те же ветки, но ощущение отвратительное. И где же дверь?!

Неизвестно, сколько бы еще Арина кружила по двору, ослепленная, оглушенная, дезориентированная, если бы не раздавшийся совсем близко громкий голос:

– Аринка, сюда! Здесь я! Слышишь?!

Она бросилась на голос, не обращая больше внимания ни на дождь, ни на ураганный ветер, ни на странный хруст под ногами, нащупала дверной косяк, вломилась в сени и с усилием захлопнула за собой дверь, отсекая грозный вой. Минуту девушка стояла, прислонившись спиной к стене, прижав к груди насквозь мокрое постельное белье и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. В сенях было темно, едва ли не темнее, чем снаружи.

– Пробки повыбило, – послышался голос бабы Глаши. – Ничего, сейчас свечку зажгу. Где-то они у меня были, свечки-то…

Голос удалялся вслед за шаркающими шагами, становился все тише. Арина оттолкнулась от стены, нашарила в темноте пакет, свалила на него белье и осторожно, вытянув вперед руку, направилась вслед за бабой Глашей в глубь дома.

– А, вот они! – Бормотание старушки доносилось из дальнего угла комнаты, от старого дубового комода, в котором она хранила все самое ценное. – Сейчас без свечек совсем никуда, электричество гаснет через день. При коммунистах такого не было. Другие безобразия были – чего уж там! – а вот свет не гас. Ты, Аринка, к столу садись, я сейчас…

Чиркнула спичка, вспыхнул желтый огонек, вырывая из темноты сморщенное лицо бабы Глаши. От этой фантасмагорической подсветки старушка стала похожа на Бабу-ягу. Арина невольно поежилась. Но вот язычок пламени лизнул фитиль толстой хозяйственной свечи, и наваждение рассеялось.

– Вымокла, поди, вся. – Баба Глаша поставила свечу на стол перед Ариной. – А все из-за меня, из-за маразма моего. Далось мне это белье!

– Ничего! – В тепле бабы-Глашиного дома к Арине вернулось если не благодушие, то хотя бы его подобие. – Мне бы волосы вытереть.

– Скидай одежки! – велела старушка. – Давай раздевайся. Некого стесняться, мужиков в этом доме уже полста лет как не водилось. На-ка вот! – Она порылась в шкафу, протянула Арине махровую простыню. – Лидки, сестрицы моей младшей, подарок. Смотри, и пригодился.

Арина разделась, завернулась в простыню, насквозь мокрую одежду повесила на спинку стула.

– К печке придвинь, – велела баба Глаша. – Я как раз сегодня протопила, а то от сырости этой кости болят, мочи нет. Сейчас чаек заварю, согреемся. А хочешь, у меня и самогоночка есть, Любка Кирюшкина принесла.

– Не надо самогоночки, хватит чаю. – Арина протестующе замотала головой. – Давайте я вам помогу.

– Да что тут помогать! – отмахнулась баба Глаша. – Сиди уж, отдыхай! Воду вскипятить я как-нибудь и сама смогу.

Арине на месте не сиделось, на душе было неспокойно с самого утра, а сейчас, наверное из-за грозы, беспокойство усилилось. Нашарив в ящике комода еще одну свечу, она зажгла и ее тоже. Держа свечу в вытянутой руке, подошла к окну. За стеклом была тьма кромешная, как глубокой ночью. О том, что там, снаружи, неспокойно, говорили мелко подрагивающие стекла, по которым непрекращающимся потоком струилась вода. Разверзлись хляби небесные…

Ударил гром, и тут же, почти без задержки, полыхнула молния. Яркая вспышка выхватила из темноты черный силуэт. Кто-то стоял под проливным дождем посреди бабы-Глашиного двора и смотрел на нее, Арину. Она точно знала, что на нее, почувствовала нервными окончаниями. Это было как удар током или той же молнией. Сердце перестало биться, свеча выпала из враз ослабевших пальцев, покатилась по подоконнику.

– Аринка! – С невероятным для ее возраста проворством к окну подскочила баба Глаша, поймала свечу едва ли не на лету. – Оглашенная! Чуть пожар мне не устроила! – Она дунула на свечу, гася огонь.

Как ни странно, но именно наступившая темнота привела Арину в чувство. А еще осознание, что тот, кто притаился снаружи, не сможет ее увидеть.

– Баба Глаша, там кто-то есть. – Голос вдруг охрип, как будто она сутки не пила.

– Некому там быть, в такое-то ненастье. – Баба Глаша торопливо перекрестилась. Арина это скорее почувствовала, чем увидела.

– Там какой-то человек, прямо во дворе. Молния сверкнула, и я увидела.

– Разглядела кто? – Баба Глаша понизила голос до шепота.

– Нет, но он точно там был.

– Был да сплыл. В такую погоду что только не примерещится! Вода вскипела, пойдем пить чай. И самогоночки я тебе, пожалуй, плесну, чтобы не мерещилось всякое.

Она уже тянула Арину от окна, когда стекло содрогнулось от удара, словно в него швырнули камнем.

– А это еще что за хулиганство?! – Баба Глаша обеими руками вцепилась в подоконник. – Это что? – спросила растерянно.

Снаружи снова блеснуло, молнии били одна за другой, где-то совсем близко, у подножья холма. В их ярком, как от фотовспышки, свете они увидели, как по стеклу, растворяясь в дождевой воде, стекает что-то густое и черное. И в этом черном трепыхалось на ветру, но не желало улетать серое перо.

– Господи… – Баба Глаша снова перекрестилась, на сей раз куда истовее.

– Это птица. – Незнакомца во дворе не было, и это вернуло Арине смелость. – Птица врезалась в стекло. Или ветром ее швырнуло. Так бывает, наверное…

Договорить она не успела, стекло содрогнулось еще от одного удара.

Это и в самом деле была птица. Кажется, галка. Галка-камикадзе, отважившаяся летать в такую грозу и поплатившаяся жизнью за свою отчаянную удаль.

– А птицы станут падать с неба, точно листья с деревьев… – Баба Глаша прижала руки к груди. – Туман сожрет землю, птицы упадут с неба, дым заслонит солнце… Аринка, подай-ка мне нитроглицерин…

Девушка бросилась к комоду, на котором стояли все бабы-Глашины лекарства, вытряхнула на ладонь сразу две таблетки, протянула старушке, сбегала в сени за кружкой воды, а когда вернулась, баба Глаша уже сидела за столом, откинувшись на спинку стула, дыша глубоко, с присвистом. Она отмахнулась от принесенной воды и велела:

– Чай разливай. В буфете – варенье и печенье. А в окно больше не смотри. Нечего…

– Вы про птиц что-то говорили… – Арина поставила на стол вазочку с вареньем, положила печенье и принесенные карамельки, придвинула к старушке чашку. – Что это такое?

– Стопки достань и самогонки плесни. – Баба Глаша ее словно и не слышала. Лицо ее сделалось отрешенно-задумчивым.

Арина выполнила эту не то просьбу, не то приказ. Ей и самой вдруг захотелось выпить. События этого безумного дня располагали.

– Ну, здравы будем! – Баба Глаша одним глотком осушила стопку, закусила печенюшкой. Арина последовала примеру хозяйки.

Самогонка была обжигающе-крепкой, но почти сразу же эта крепость превратилась в успокаивающее тепло, растекающееся из желудка по всему телу.

– Баба Глаша, – сказала она шепотом, – так что же тут происходит?

– А то происходит, что со всякой живой тварью рано или поздно случается. – Старушка говорила загадками, не сводя взгляда с окна. – Помирает он, вот что происходит.