Екатерина Чубарова

«Друг мой, Нина! С трудом отыскал возможность написать тебе, ибо только сейчас нам позволили немного отдохнуть, – читала вслух княгиня. – Вот уже второй день, как мы отступаем от Смоленска. Город занят французами, которые безжалостно жгут всё, что в нём есть. Два дня наши воины мужественно защищали Смоленск. Погибли многие, но наш полк оставался в резерве, а потому все живы и здоровы. На сердце у всех тяжело, и сил, кажется, никаких нет. Прости, что пишу тебе жалобы. Здесь не хватает твоей ласки. Ложусь спать и представляю твоё лицо. Но за день устаю так сильно, что сон не позволяет долго наслаждаться мечтами. Обедаем мы, признаться, ужасно, даже без хлеба, но всё же не голодаем. Прости за короткое письмо, но времени совсем нет. Самое главное – тебе теперь известно, что мы живы, и ты, мой друг, будешь покойна. Прошу тебя передать привет всем нашим друзьям и добрым знакомым. Передай им, что не теряем мы надежды одолеть нашего общего врага, и пусть молятся за нашу армию. Искренне любящий супруг твой, полковник князь Пётр Ланевский».

Раффаеле наблюдал за Екатериной. Она замерла у окна, словно Римлянка из Летнего сада: каменное лицо, две белые ленты вокруг головы. И смотрела через стекло на чёрные волны Невы.

Глава VII

29-го августа, угощая герцога чаем в гостиной, Александра Павловна возмущалась последними новостями:

– Вообразите, что пишет Евдокия Николаевна: французы уже за двести вёрст от Москвы! Говорят, не следовало доверять командование немцу.

– Я не знаю господина Барклая-де-Толли, – ответил Раффаеле. – Но возможно ли обвинять генерала в неверной стратегии только за то, что он не русский? У нас комендант Гаэты тоже был немец[28 - Принц Людвиг фон Гессен-Филиппшталь.], но защищал крепость как настоящий патриот. Тогда как иные неаполитанцы продавались французам.

– Я знал Барклая. Шапочно, – буркнул Иван Дмитриевич.

– И что вы о нём скажете? – спросила Александра Павловна.

– Ничего. Моё какое дело?

Екатерина не добавляла ни слова, склонясь над пяльцами у клавикорда. Раффаеле поглядывал на её прямой пробор, на подвёрнутые на висках тёмно-русые локоны. Медлительная рука с иглой тянула цветную нить. Загадочное равнодушие! Она усердно делала вид, что рукоделие занимает её больше, чем война.

После визита к Чубаровым Раффаеле, привыкший к обеденному отдыху, гулял по тенистому бульвару на Невском проспекте. Здесь его заметила графиня Буксгевден – дама почтенного возраста, вхожая в дом Ланевских. Она шла с компаньонкой.

– Какая приятная встреча, господин герцог! – графиня подала ему холодную руку из-под бежевой шали. – Встретить нынче кавалера на бульваре – величайшая редкость и счастье для одинокой старушки: повсюду одни гувернантки с воспитанницами. Вы позволите?

Она оперлась о его локоть.

– Вы уж простите, милостивый государь, но в мои лета позволительно с вами малость пококетничать. Ваш предмет не возымеет на меня обиды.

– Пред-мет… Простите. Что значит это русское слово?

– Ах, предмет! – графиня засмеялась. – Я говорила о молодой Чубаровой. Все знают, что вы бываете у них. Александра Павловна молчит о ваших намерениях касательно её дочери, но свет всё-ё понимает… что вы ездите к Чубаровым – не с Иваном Дмитричем поболтать.

«Не – с Иваном Дмит-ри-щем – по-больтать…» Губы Раффаеле повторили замысловатую фразу.

На набережной Мойки он распрощался с графиней и перед дворцом Строгановых поймал пролётку.

– Куда прикажете, ваше сиятельство? – длиннобородый извозчик подтянул жёлтый кушак.

– Английская набережная.

Княгиня Нина Ланевская – вот кто расставит точки над i!

Паисий проводил герцога в широкую прохладную залу с колоннами и высокими зеркалами.

За белыми дверями послышалось эхо женских шагов по паркету. Позолоченные дверные ручки повернулись, и княгиня показалась в зале – в розовом платье с мерцающей пряжкой под грудью, с простым греческим узлом без локонов.

– Приятная неожиданность, сеньор Раффаеле! – она подошла, улыбнулась и подала руку в кольцах. – Я рада вам!

– Мой визит к вам… Я прошу вас помочь мне…

Нина указала на белый диван-кушет у стены. Села сама. Дождалась, когда сядет герцог. И обратила к нему умные глаза:

– Я вас слушаю.

– Княгиня, мы хорошие друзья, и только вы можете мне разъяснить. Верно ли я понимаю? Мои визиты в дом Чубаровых компрометируют сеньорину Каттерину? В России строгие правила. В Неаполе всё проще, мы не придаём значение многим вещам.

Взгляд её вильнул на ковёр.

– В ваших визитах как таковых свет не находит предосудительного, сеньор Раффаеле. Но, как я вижу, вас беспокоят толки вокруг ваших отношений с семьёй Чубаровых. И подозрения относительно ваших намерений. Тогда я скажу вам: да, подозрения породили ваши открытые визиты в дом родителей незамужней дочери. Если они не оправдаются – это и скомпрометирует Екатерину.

– Возможно ли этого не допустить? Как я могу поправить сие недоразумение?

– Поправить – в ваших силах.

– Скажите мне. Как?

– Сеньор Раффаеле, вы сами знаете: едва ли найдётся в Петербурге человек, который не обожал бы вас! Достаточно одного вашего слова – и дело тотчас переменится!

– Вы говорите полусловами, княгиня! – он покрутил пальцами над ухом. – Мне трудно понимать вас. Скажите прямо. Мои визиты к Чубаровым налагают на меня обязательства перед сеньориной Каттериной?

Нина подняла изломы бровей:

– Сеньор Раффаеле! Я не могу сказать вам, как поступить! Не мне указывать вам, что вы должны делать – и должны ли!

– Княгиня! Я приехал к вам, как к другу. Но даже вы говорите со мной не как друг! Даже вам мешает легенда о моём королевском происхождении!

Раффаеле вышел из дома Ланевских, пересёк мостовую и остановился на гранитном береге Невы. По Английской набережной гуляли петербургские аристократы, постукивая тросточками о камни; прохаживались дамы с зонтиками, ошивались разносчики-торговцы, катились пролётки, скрипели телеги с соломой и бочками. Он надвинул шляпу на лоб и отвернулся к Неве.

Перед глазами на противоположном берегу желтело здание Академии художеств. По медленному течению плыли парусники и челноки с грузом. Заморосил мелкий дождь, оставил влажные крупинки на чёрном фраке. Строгие здания с колоннами взыскательно смотрели герцогу в глаза с Васильевского острова, где вместо улиц – линии, прямые, как правила петровского этикета.

Погода переменилась: серое небо разбросало тучи, открыло голубое пространство. Над Невой поплыли перистые северные облака.

Перед домом княгини Нины ждал извозчик. Ждал извозчик, ждал петербургский свет. Но ждала ли Екатерина?

Раффаеле застал её дома одну – в гостиной. Она по-прежнему сидела у изразцовой печи и клавикорда и вышивала неаполитанский пейзаж – в безмятежном мире тишины, размеренного маятника часов и голубых стен.

– Отчего вы вернулись? – Екатерина подняла на него строгие глаза. И потянулась к клавикорду, чтобы положить рукоделие.

– Прошу вас, не вставайте! – Раффаеле выставил руки.

Она замерла на стуле, прижимая к себе полотно с воткнутой под стежки иглой.

– Что случилось, сеньор Раффаеле?

– Сеньорина Каттерина, – он взглянул на неё сверху. – Каттерина! Мои визиты в ваш дом привлекли внимание общества Пьетробурга. Я искренне не желаю погубить ваше положение – и прошу вас стать моей женой.

У неё дрогнули ресницы. Глаза не выдержали – убежали к ножке клавикорда. Королевская красота герцога слепила их.

Длинный носок его чёрной туфли подвинулся на полдощечки паркета к шёлковой бахроме её подола.