Пять, восемь, тринадцать…

А это мы в школьную линейку играем? Вдвоём? Вот так сразу?

– Ты мне кое-что объяснила. Давай и я тебе объясню.

Мне бы маленький намёк на сферу этих объяснений.

– Не бойся. Я до тебя дотронусь. Но ничего плохого не сделаю.

Осталось понять, где у цезаря границы «плохого».

– Не придумывай ерунды. Я врач, ты пациентка. Моя задача – помочь тебе. Твоя – довериться мне. Я не буду касаться деликатных зон. И если вдруг тебе станет некомфортно, ты сразу мне об этом скажешь. Любыми словами. Я исключу то, что неприятно.

Треснуть его молотком по голове я ведь успею?

– Вдох. Медленный выдох. Ещё.

Одна ладонь легла на моё плечо, вторая погладила спину, и по спине пробежались кончики пальцев. Касания казались лёгкими, но в какой-то точке нажатие пальцев отозвалось чувством неустойчивости.

– Вот. Здесь. И здесь. Чувствуешь?

Тёплые мурашки поползли вдоль позвоночника.

– Вся спина зажата.

Несколькими движениями Рим развернул мои плечи, заставив свести лопатки. Кажется, они ещё никогда не были настолько близки друг к другу. Ошеломлённое сознание выдало сигнал «Эй, я не пластилин!»

– Ты не занимаешься своим телом, и оно тебя подводит. Прежде, чем хвататься за тяжёлый инструмент, могла бы и подкачаться немного. Зарядка – это пустое слово, да? А тренировка – тем более?

Ой, что это было? Моё тельце для такого не создано.

– Теперь встряхнись. Да не так. Ты же не простыня на верёвке. Двигайся легче, свободнее. И не сутулься. Последи за собой и обретёшь осанку королевы.

Нет, не хочу я в королевы. Оставьте меня болтаться на верёвке.

– Глубокий вдох. Медленный выдох. Это что ты изображаешь? Приступ умирающей дамы с камелиями?

Нет, это ёжик, который забыл, как дышать.

– Сядь. Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре года.

– Такими темпами к тридцати убьёшь поясницу. К сорока – тазобедренные суставы. Надумаешь родить – заполучишь грыжи по всему позвоночнику.

– Я от природы не гибкая.

– Значит, тем более надо поддерживать форму. И не заставляй меня думать, что ты от природы не очень умная. Я уже уверился в обратном. Как-то жаль разочаровываться.

Жаль, не жаль, а придётся.

– Руки у тебя слабые. И от болгарки тебя всю трясёт вибрацией. Мозг отчаянно хочет спастись и зажимает всё, что может зажать. Но ты этого не понимаешь. И не знаешь, как правильно снять напряжение.

Сейчас меня за это казнят. Удушением.

– И с шеей беда… За что ты так себя не любишь?

Полная потеря самооценки. Так Маринка скажет. У неё диплом психолога в шкафу лежит. И в голове с десяток фраз по теме застряло. Ей больше не надо. Она и на этом богатом материале учит людей жить. За деньги.

– Медленный вдох, осторожный выдох. Всё, расслабься, как удобно. Нет! Только не нога на ногу!

Ой. Я же испугаюсь. И прямой шваброй буду три дня ходить.

– Вот что я тебе посоветую. Начни с утренней разминки. Простые растяжки, пара силовых элементов. Дополни упражнениями в середине дня. Любишь ходить – ходи в спортивной обуви, не сутулясь и не нося тяжёлых сумок. И вечером несколько асан помогут лучше заснуть.

– Что поможет?

– Йога.

– А, это я знаю. Шавасана, важнасана, мудрасана.

Рим улыбнулся, и эта улыбка вывела меня из себя. Чёртов доктор! Да я ему не то, что труп подкину, я у него в подвале крыс разведу! Толстых наглых серых крыс!

– И сделай пару курсов массажа с перерывом.

– Я не люблю массаж.

Это я зря сказала. Если воровки воды хоть как-то вписываются в картину мира Романа Алексеевича, то те, кто не любят массаж, располагаются вне этого мира, в адских измерениях.

– Ладно, Таша, я пойду. Не буду мешать. Можешь гробить свой скелет дальше.

Я знала, что он услышит звук болгарки. И я искромсала всё, что попалось под руку. А заодно доломала дурацкий замок сейфа. Доломала – в смысле окончательно испортила. Сейф не открылся.

Только на следующий день я осознала, что вообще-то мне не свойственна такая резкая энергичность. Я в кресле расслабленно пылиться люблю. Нога на ногу.

Нельзя подпускать этого доктора к себе. Он знает, где у меня какие-то потайные кнопки.

7. Смерть воришки

У Тараскина было имя. И даже отчество. Более того, у Тараскина были погоны и звание. У Тараскина был даже пистолет. Но все называли его просто Тараскиным. Так запечатлелось.

Ко мне Тараскин относился если не с придыханием, то с затаённым страданием. Поэтому наш разговор протекал буднично-деловито, но с подтекстом, понятным только самому Тараскину.

На столе лежала фотография мёртвого человека.

– Около тридцати лет, 168 сантиметров ростом, сложение астеническое, мышечная масса рыхлая. Брюнет, глаза карие, лицо круглое, широкое. Физической работой не занимался. На плечах и спине татуировки, по всей видимости, тюремные. Неоднократно и сильно бит, много следов старых переломов костей. Вы его встречали?

– Это Сюр. Я не знаю настоящего имени. Последние несколько лет он появляется во время сезона. Он воришка. На пляжах ему неуютно, там слишком уж всё на виду. Его стихия – вечерний шопинг. Сами знаете – ряды ларьков на проходах к пляжу у нас тесные, маленькие. А заняться людям нечем. Поэтому отдыхающие плотной толпой прутся за магнитиками, стаканчиками и прочей сувенирной ерундой. Ну и выпить, само собой. В позапрошлом году Сюр попался у прохода возле пансионата банка, его сильно избили, но, насколько я помню, расследования не было. Он куда-то уполз и отлежался. В прошлом году Арамыч его приметил и припугнул, чтобы он у нас не показывался. Однако я его совсем недавно видела. Он крутился в толпе зевак.

– Три года он здесь гастролировал. Причём избивали его регулярно, в основном, сами владельцы магазинчиков. Крал он преимущественно у мужчин, причём у тех, которые заносчивы и уверены, что уж они-то жертвой никогда не станут. Есть мнение, что многие из них не сообщали о кражах.