Его величество случай. Роман в рассказах

«Классовый подход» проявляли к клиентам и мальчишки – чистильщики сапог. Призывая прохожих воспользоваться их услугами, они кричали: «Чистим-блистим, лакируем. Всем крестьянам и буржуям!»

Ленин говорил, что НЭП – «всерьёз и надолго, но не навсегда». И всеми своими действиями власть старалась дать понять населению, что новая экономическая политика – «необходимое зло». Карикатуристы в журналах язвили над «новыми русскими» двадцатых годов – нэпманами и крестьянами, имевшими наёмных рабочих. Они лишались избирательных прав, не призывались в армию, не допускались во властные структуры, а их дети не имели права поступать в высшие учебные заведения. Все крупные предприятия так и оставались в руках государства.

В конце концов советское правительство ужесточило цензуру и диктатуру (именно в этот период из страны выслали интеллектуалов на «философском пароходе») и установило единоличное правление РКП(б) в стране, запретив любые фракции и оппозиции внутри неё. Со смертью Ленина и приходом к власти Сталина отменили и НЭП, который стали сворачивать в конце двадцатых годов. Новая экономическая политика без больших послаблений в пользу рыночной экономики не справлялась с необходимой для страны индустриализацией, которую решили провести за счёт деревни. Частные предприятия стали закрываться, продукцию у крестьян вновь начали изымать. С 1931 года настала эпоха коллективизации и индустриализации.

В ближайших к Сухаревке переулках располагались склады мебели, которую по воскресеньям выносили на площадь. Туда в течение года Степан и Лёля ходили выбирать, торговаться и покупать мебель, книги, предметы быта. Им приглянулись буфет тёмного дерева с фигурными стёклами, витыми балясинами, с множеством дверок и ящичков с бронзовыми ручками, тёмного дерева шкап с зеркалом, металлическая кровать на колёсиках, а спинки кровати – из узорной решётки с набалдашниками, круглый стол и стулья с вогнутыми деревянными спинками, тканевый абажур персикового цвета, с бахромой, этажерка для книг, узкий, обитый ковром диван с высокой спинкой, мраморный умывальник, настенные немецкие часы с боем.

В антикварном павильоне Сухаревки Дольские купили картину маслом художника Владимира Пчелина «Море. Вид на гору Медведь в Крыму». Всю долгую жизнь Стёпы и Лёли эта картина была с ними (исключая эвакуацию во время войны на Север): в Вадковском переулке тридцать пять лет и на даче в Ивантеевке сорок лет. После смерти бабушки Лёли в 2002 году эта картина в наследство досталась внучке Нине. Картина нуждалась в серьёзной реставрации. Обнаружилось отслаивание лакового покрытия и краски, разрывы и деформация холста, сколы краски, нарушение грунта, загрязнения. Реставраторы расчистили почерневший красочный слой, залатали следы от ножа вандалов, заселившихся самовольно в квартиру Дольских во время эвакуации их в 1941 году. Массивную дубовую раму с золотом тоже отреставрировали.

Реставратор рассказал, что художник Владимир Пчелин довольно известен. Произведения его представлены в собраниях Государственного Русского музея, Государственной Третьяковской галереи. Пчелин учился в Константиновском межевом институте. В 1881 году познакомился с П. М. Третьяковым, рекомендовавшим его Е. С. Сорокину для поступления в МУЖВЗ. В МУЖВЗ (1885–1895) его преподавателями были Е. С. Сорокин, И. М. Прянишников, В. Е. Маковский, А. Е. Архипов, Н. А. Касаткин. В 1891–1892 годах за рисунок с натуры награждён малой серебряной медалью; в 1895-м за картину «Проигрался» получил звание классного художника. Окончив Московскую школу живописи со званием классного художника, он стал учеником И. Е. Репина. После окончания обучения работал в Париже. Выставлял свои полотна на передвижных выставках. До революции писал преимущественно жанровые сцены («С войны», «Парижская цветочница»). Революция поменяла воззрения художника, и он перешёл к огромным историческим полотнам и революционной тематике («9 января 1905 года», «Казнь Степана Разина», «Салтычиха», «Покушение на Ленина», «Казнь Александра Ульянова», цикл «Романовы»). Параллельно Пчелин работал над антирелигиозными полотнами, такими как «Сожжение икон», «Снятие паранджи», писал молодое поколение – октябрят, пионеров, колхозников, рабочий класс. Картина Владимира Пчелина украшает московскую квартиру внучки Нины, напоминая о бабушке Лёле и деде Стёпе, о счастливом детстве с ними.

В 1928 году, 28 июня, Лёля родила сына Юрия. С фотоснимка, сделанного в фотоателье в 1930 году, на нас смотрит счастливая семья Дольских. Справа на стуле сидит красавица Лёлечка в белом платье с длинными рукавами и овальным вырезом, на шее висит длинная нитка жемчуга, завязанная фигурным узлом ниже выреза платья. Пальцы правой руки украшены двумя кольцами. Голову венчает светлый платок с длинными кистями, повязанный асимметрично на правую сторону с узлом в виде большого цветка. Взгляд её прекрасных глаз выражает одновременно тихое счастье, любовь и задумчивость. Нежный, безупречный по очертанию овал лица гармонирует с точёным носиком и полуулыбкой пухлых губ бантиком. Слева, приобняв жену и пригнувшись из-за высокого роста, сидит Степан в тёмном костюме, белой рубашке с тёмным галстуком. Красивый мужчина: правильной формы голова, нос, очертания губ, бровей, прижатые небольшие уши, короткая, с начинающимися залысинами стрижка, тонкие усики. Взгляд его обращён не на камеру, а на жену и сына. В центре композиции стоит на пухленьких ножках их полуторагодовалый сынок в белой рубашечке с большим бантом, в коротких клетчатых шароварчиках, на ножках – туфельки с белыми носочками.

В 1935 году у Юры родилась сестра Юлия.

Спокойно и счастливо текла жизнь семьи Дольских. Степан много и плодотворно работал. Лёля занималась детьми и домашним хозяйством. Дольские в Вадковском занимали не всю трёхкомнатную квартиру, а только одну большую комнату в двадцать четыре квадратных метра. Другую комнату занимали «милые» соседи Нюрка с Петькой. Петька постоянно дымил на общей кухне папиросами, тушил свет в общей уборной Степану и Лёле, когда была их очередь платить за свет. Нюрка нередко вылавливала мясо из борща, приготовленного Лёлей. Петька постоянно писал доносы на Степана в НКВД, что тот является японским шпионом. Степана Афанасьевича вызывали в органы, но его спасало крестьянское происхождение и то, что он никогда не состоял ни в одной партии и не был за границей. А так жили спокойно, без скандалов.

Когда началась война, Степан работал в Москве в институте геодезии, там срочно занялись проектированием фортификационных сооружений. У Степана была бронь от призыва в армию. Братья Лёли работали инженерами и тоже имели бронь. Брат Валентин записался добровольцем на фронт и погиб в 1942 году. В том же году брата Бориса призвали на фронт, где он получил тяжёлое ранение в ногу. У сестры Лёли Галины родилась дочь Бэлла. Галина работала военным переводчиком в НКВД на Лубянке и дослужилась до чина майора. С мужа Галины тоже сняли бронь, его призвали на фронт. Его часть попала в окружение противника, и он оказался в плену у фашистов. Руководство НКВД приказало Галине Алексеевне Соколовой немедленно через газету отказаться от мужа и отца её дочери, что она и выполнила.

Летом 1942 года Степана призвали в армию, которая двигалась в направлении Сталинграда. Но до Сталинграда Степану не суждено было доехать. В части, где он служил, ему поручили заниматься стенгазетой. Он не только прекрасно рисовал, но и писал патриотичные статьи и стихи. Газета считалась одной из лучших чуть ли не на всём фронте. Это заметил один доблестный женатый, но любвеобильный генерал, который поручил Степану деликатное дело: писать своей любовнице за него письма, стихи и разрисовывать их виньетками и цветами. После победы в Сталинградской битве Степана, как старого, 1895 года рождения, демобилизовали.

В 1944 году Дольские вернулись из эвакуации в Москву. В свою комнату в Вадковском переулке они попасть не смогли. Туда самовольно, вскрыв замок, вселилась какая-то семья. Они врезали свой замок и законных владельцев туда не пустили. Это несмотря на то, что Степан платил за квартиру всю войну (имелись жировки). Дольским по протекции брата Бориса Алексеевича Соколова (тот занимал большую должность) разрешили пожить в клубе Измайловского парка, в большом зале в шестьдесят квадратных метров. Степан судился с незаконными жильцами и выиграл дело. После выселения захватчиков комната представляла жалкое зрелище: на полотне картины Владимира Пчелина след от глубокого ножевого пореза, на рояле следы от молотка, стёкла в буфете выбиты, посуда побита, вещи порваны или украдены. Одним словом – вандалы.

Окончание войны Дольские встретили в своей комнате в Вадковском. Лёля оплакивала своего погибшего младшего брата Валентина. Галя закончила войну в звании подполковника, но в семье её негласно осуждали за то, что лишила дочь отца.

Народ оплакивал погибших и праздновал Победу. Начиналась тяжёлая, голодная, но мирная жизнь.

Лёля и Степан не герои, не военные, не партийные работники, они простые люди, цель которых – накормить семью, любить друг друга и детей. Главное – не подличать. Воспоминания о них – ода простым обывателям нашей страны. Их миллионы. Полагаю, в том, чтобы быть обывателем, нет ничего зазорного, наоборот, именно тихие семейные радости помогали и ещё помогут людям в России выжить при любых режимах.

Заводные игрушки

Пробили часы. Косой луч закатного солнца вырвался из-за туч и будто оживил всё в комнате: тюль на окнах, мраморный рукомойник с зеркалом, поблёскивающее на раковине лезвие опасной бритвы деда Стёпы, буфет с цветными стёклышками, старую потемневшую картину «Море», пузатый чайник на круглом столе. На подоконнике в трёхлитровой банке, накрытой марлей, плавает добрый, симпатичный, похожий на толстый рыхлый оладушек чайный гриб. Бабушка Лёля кормит его подслащённой спитой чайной заваркой. Гриб не просто живёт в банке, он работает: делает для нас очень вкусный кислосладкий напиток.

Красавица бабушка Лёля, стоя перед зеркалом платяного шкафа, прикалывает брошку к тёмнозелёному панбархатному платью. Я в нарядной матроске кручусь рядом: приподнимаю пальчиками подол плиссированной юбки, топочу по полу красными туфельками, корчу рожицы своему отражению. Мне недавно исполнилось шесть лет, и сегодня бабушка Лёля с дедом Стёпой обещали взять меня в гости на день рождения к дяде Боре – бабушкиному брату. Он с женой и двумя дочками живёт на Фрунзенской набережной в отдельной двухкомнатной квартире с мусоропроводом и с балконом с видом на Москву-реку.

Как их квартира отличается от нашей коммунальной в Вадковском переулке, где соседи нередко вылавливают на общей кухне мясо из щей, приготовленных бабушкой, наливают «случайно» воду в мои валенки, поставленные сушиться на батарею в ванной, тушат мне свет в уборной!

Мои родители приходят к нам по воскресеньям, а живут они недалеко, за Миусским кладбищем, в старом деревянном полуразвалившемся доме, в восьмиметровой комнате с протекающим потолком. В общей кухне двенадцать керосинок и двенадцать рукомойников, уборная во дворе. Когда мне исполнился месяц, обвалился потолок, я чудом осталась жива. Конечно, бабушка с дедом не могли допустить, чтобы их внучка росла в таких условиях.

В квартире дяди Бори всё меня восхищало, а особенно блестящие паркетные полы и шкура бурого медведя на стене. А какие наряды на дамах! Как они благоухали духами! Лишь бабушкина мама Ольга Борисовна пропахла едкими папиросами «Беломор», потому что начала курить после революции в голод девятнадцатого года. В ожидании приглашения к столу моя бабушка Лёля и прабабушка Ольга Борисовна, сидя в обнимку на диване, разглядывали большой тиснёный бархатом семейный фотоальбом. Я подбежала и увидела на фотокарточках красавиц, похожих на принцесс с коронами. На мой вопрос «Кто это?» прабабушка ответила, что это она и её сёстры. Я, конечно, не поверила.

За праздничным столом у дяди Бори расселись гости. Слышны тосты, звон хрустальных бокалов, витают запахи пирогов, диковинных закусок. На большом блюде, как живой, лежит розовый поросёнок. Кажется, что он вот-вот захрюкает.

За специальным детским столом со мной сидят: дочки дяди Бори – Таля десяти лет и капризная Оля, моя ровесница, дочка бабушкиной сестры – нахальная Бэлка одиннадцати лет и дочка погибшего на войне бабушкиного брата – четырнадцатилетняя Мила. Она горбится, голова опущена, а лицо обезображено фиолетовым родимым пятном. Мила не участвует в наших разговорах и играх.

На десерт подали мороженое. Нет ничего вкуснее! Когда я долизывала вторую порцию, Оля отлучилась в детскую и вышла оттуда с куклой.

«Вот, папа из Англии привёз. Зовут Китси, фарфоровая. Осторожно, не урони!» – сказала она и гордо продемонстрировала большую куклу в атласном белом платье.

Ах, ничего прекрасней не видела! Затем девочки позвали меня в прихожую. Из стоящей на трюмо лаковой шкатулки мы доставали и примеряли бусы, клипсы, броши жены дяди Бори, душились её духами из цветных флаконов «Красная Москва», «Ландыш серебристый», «Белая сирень».

Я не заметила, как девочки куда-то исчезли, а потом появилась Бэлка и позвала меня поиграть на кухню. На пороге она неожиданно резко втолкнула меня внутрь, захлопнула дверь и выключила свет. Я испугалась, но не заплакала. Присмотрелась. Слева газовая плита. На ней ярким фиолетовым пламенем с шипением горят все четыре конфорки. В окне видны жёлтые шары уличных фонарей, а само окно светлым прямоугольником отражается на полу. Правая часть кухни во тьме. Слышу, как, притаившись за дверью, девочки хихикают, перешёптываются. Они ещё и подглядывают за мной в узкие продольные стеклянные вставки кухонной двери. Я пытаюсь выйти, но они меня не выпускают. Зачем они меня тут заперли?

Вдруг из тёмного правого угла я услышала шорох, щелчки, лёгкое лязганье, а затем равномерный скрежет. Пригляделась и увидела, как на меня оттуда медленно надвигаются страшные чудища. Когда они, отвратительно урча, выползли на освёщенный квадрат пола, я увидела, что это два боевых слона и танк размером с крупную мышь. Я догадалась, что это жестяные игрушки, но почему они вдруг ожили? По волшебству? Ужас сковал меня, крик застыл в горле. Железные твари всё ближе и ближе подбирались ко мне. Казалось, ещё миг и они набросятся на меня и загрызут. Я пятилась к двери, пока не упёрлась в неё. Когда я уже почти решилась перепрыгнуть через зверей и залезть на подоконник, они скрипнули в последний раз и замерли перед моими красными туфельками.

Тут за дверью раздались шаги и послышался возглас Милы: «Маленькую обижаете? Ах, паршивки!» – а Бэлка ей в ответ: «Сама уродина!»

До меня донёсся смех девочек и удаляющийся топот. Я толкнула дверь, и она распахнулась. Я помчалась в гостиную к деду Стёпе и повисла у него на шее. Взрослые хором пели: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна».

Девочки шептались и, поглядывая на меня, ехидно смеялись. Они затеяли игру в фанты. Меня не позвали, а я бы и не пошла.

Утренний туман

Нина пришла на занятия по вокалу в приподнятом настроении, в предвкушении, что сегодня будет разучивать Ave Maria Каччини. Педагог, дородная Клавдия Ильинична, предложила новую распевку. Она, аккомпанируя себе на пианино, несколько раз пропела протяжно, то повышая, то понижая сочным, хорошо поставленным голосом:

– У-у-утренний ту-у-у-ма-а-ан…

И вдруг Нине вспомнилось далёкое детство. Ей лет пять или шесть. Большая, просторная комната в Вадковском переулке. Она сидит на корточках на крышке рояля рядом с высокой комнатной пальмой, в руках крутит маленькую плюшевую мартышку. Мордочка у мартышки потешная, она всегда улыбается Нине, в отличие от куклы Китси, которая часто бывает грустная и даже злая.

Нина смотрит на бабушку, которую она зовёт мамой. Бабушка Лёля – самая красивая на свете, но она сейчас плачет. Глаза её смотрят с невыразимой мукой. Её нежная, будто изломанная рука тянется к стакану с водой, другой она нервно теребит скомканный носовой платочек. Рядом, нависая над ней, как гора, возвышается дед Степан – большой, багровый, лысый, страшный. Он гневно кричит на бабушку: «Лёля, отвечай, как его фамилия? Нина, как его фамилия?» Лёля рыдает. Нина сидит на рояле, прячется под пальмой, затем высовывается и, гримасничая, выставляет руку с мартышкой и тоненько пищит:

– Обезьянкин, Обезьянкин его фамилия!

Нина, как попугай, повторяет эту шутку и не может остановиться. От этого дед багровеет ещё сильнее, большие голубые глаза превратились в тёмные щёлочки.

Почему любимый Нинин дед вдруг превратился в чудище?

Это дед выпытывает у бабушки фамилию её сердечного друга.

А дело было так. Родители Нины были очень молоды. Они работали, учились, развлекались и навещали дочку только по воскресеньям. Нина жила с бабушкой и дедушкой, а мама с папой жили недалеко, за Миусским кладбищем, на Надеждинской улице (её сейчас нет), в старом деревянном полуразвалившемся доме, в восьмиметровой комнате с протекающим потолком. В общей кухне стояло двенадцать керосинок и висело двенадцать рукомойников, уборная была во дворе. Конечно, бабушка с дедушкой не могли допустить, чтобы их внучка росла в таких условиях. Когда Нине исполнился месяц, обвалился потолок, малышка чудом осталась жива. Родители приходили только в выходной. Папа пел и играл на рояле, а мама крутилась перед зеркалом в красивом платье. Иногда они брали дочку гулять и закармливали её сладостями и мороженым. С ними было очень весело, но они часто ссорились. Нина звала бабушку «мама большая», а маму – «мама маленькая». С бабушкой Нине спокойно, она уверена, что та любит только её. Однажды Нина слышала, как бабушка шёпотом сетовала деду:

– Вот, прибегут, обкормят Ниночку чем-нибудь или простудят и исчезнут на недели, пока деньги не кончатся, а мне лечить. Всё порхают, забывая, что у них ребёнок.

Нина знала, что бабушка любила поворчать, но обожала своего сыночка, Нининого папу. Девочка не обижалась, что родители убегают в свою взрослую жизнь и им не до неё. Она была совершенно счастлива с бабушкой Лёлечкой.

Нина в основном жила с бабушкой вдвоём. Дед часто и подолгу, на три-четыре месяца, уезжал в командировки. Внучка и бабушка скучали, но не унывали. Они часто ходили на Миусское кладбище, где похоронен бабушкин отец Алексей Васильевич Соколов.

На кладбище девочке очень нравилось. Тишина как в лесу, птички поют. Бабушка молится у могилки, а Нина играет с мартышкой или мечтает, сидя на скамеечке.

Рядом с могилой прадедушки, как клумба в цветах, могилка молодой женщины. Её часто посещал очень красивый, статный полковник. Звали его дядя Коля. Они с бабушкой с ним подружились. После кладбища они втроём часто ходили гулять в детский парк Дзержинского. Дядя Коля ласково держал Нину за руку, и она чувствовала, что он добрый и любит и её, и бабушку. Он, полковник, вдовец, без памяти влюбился в кроткую и нежную красавицу Лёлечку.

Дядя Коля с бабушкой решили пожениться и, конечно, Нину взять к себе. Когда месяцами не появлялись ни родители, ни дед, то бабушка, наверное, считала, что они с маленькой Ниночкой никому не нужны…

Нина припомнила один очень тёплый сентябрьский денёк на даче в Ивантеевке.

Они с бабушкой жили в уютном маленьком сарайчике, поделённом на три части: в центре кухонька, а по бокам две комнатки – для бабушки с дедушкой и для Нины с родителями. К сарайчику пристроена маленькая терраска, вся увитая плющом, там семья обычно обедала за большим столом.

День был настолько солнечный и тёплый, что бабушка выставила на солнышко перед крыльцом детскую алюминиевую ванну, нагрела на керосинке в ведре воду. Маленькая Нина сидит в ванночке и блаженствует. Бабушка её намыливает, трёт мочалкой и подливает тёплую водичку из ковшика. Искрящиеся мельчайшие капли воды нимбом мерцают над девочкой. Звенит птичьими голосами высоченное синее-синее небо. На огороде, на грядках, как большие зелёные мячи, кочаны капусты, на клумбах цветут пышные тёмно-бордовые георгины и ярко-розовые гладиолусы, вдоль забора тянутся вверх заросли золотого шара. По нагретой дорожке, важно ступая толстыми лапами, идёт по своим делам хитрющий кот Барсик.