Его величество случай. Роман в рассказах

Его величество случай. Роман в рассказах
Татьяна Юрьевна Медиевская

Городская проза
Проза Татьяны Медиевской не претендует на детальное исследование человеческих страстей и поступков. Но в мимолётных мгновениях вчерашних дней, которые она передаёт, с необыкновенным очарованием и непринуждённостью проступает история рода коренной москвички, быт и события двух прошедших веков… В судьбах героинь Медиевской царит Его величество случай. Кажется, что здесь даже незначительная малость может разрушить жизни, если только люди не успеют осмыслить происшедшее, не окажутся способны противостоять накату неприятностей, не обретут – через метания и муки – мудрость и мужество.

Татьяна Медиевская – прозаик, поэт, драматург. Автор сборников прозы «В поисках Цацы» и «Всё сбудется»; поэтических книг «Надежда» и «В поисках смыслов»; сборника пьес «Взрослые ответы на детские вопросы». Рассказы и стихи писательницы публиковались в журналах «Юность», «Русский пионер», «Лиterraтура», «Вторник».

«В прозе Медиевской много волшебства. Часто нечто оказывается не тем, чем его считали».

[i]Максим ЗАМШЕВ,

главный редактор «Литературной газеты»[/i]

Татьяна Медиевская

Его величество случай

© Текст. Татьяна Медиевская, 2024

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Простые люди – соль земли

Проза Татьяны Медиевской – явление интересное. Мне она напоминает игрушечный дом, что рисуют дети и каждый квадратный метр наполняют добротой, а в окнах помещают тех, кого любят. Чего добиваются дети своим живописным творчеством? Они создают атмосферу. Атмосфера – одно из главных качеств прозы Медиевской. Она погружает нас в неё, заставляет быть почти участником событий, зримо, не со стороны наслаждаться подробностями. А подробностей этих немало, и они пленительны.

Композиционно книга устроена с музыкальным смыслом, я бы сравнил её с рондо. Неким рефреном служит история девочки Нины и её бабушки и дедушки. Здесь перед нами разворачивается жизнь классической московской семьи. В начале книги автор бережно воссоздаёт ближнюю родословную своей семьи. Она проводит читателя между всех бурь XIX и XX веков, показывая, что человек с его стойкостью, с его персональной судьбой всегда важнее любых катаклизмов, их причин и следствий, как бы это ни отрицала часть политиков и историков. В центре книги – биографии её бабушки и дедушки, москвичей, вместе переживших много коллизий, но сохранивших стойкость духа. Автор подчёркивает, что это совсем не выдающиеся люди, обычные, но в их предназначении любить друг друга, созидать и есть соль нашей земли. Их история изложена не сухо, со многими приёмами: так, равным людям персонажем становится картина, которая долго хранилась в семье и перешла по наследству внучке. Знаковый штрих – это след на полотне от ножа вандалов, незаконно заселившихся в квартиру героев, когда те были в эвакуации. Здесь Медиевская через деталь передаёт весь драматизм времени, всю разноголосицу судеб, очерчивая конфликт добра и зла как столкновение дикости и вандализма со стремлением жить как люди, никому не нанося ущерба, встраиваясь в обстоятельства с уважением к другим. Для нашего времени эта идея так же актуальна, как и для тех драматичных лет.

Постепенно в повествование вводится Нина. Мы узнаём о её отношениях с бабушкой и дедушкой, о её привязанностях. Она фигурирует во многих рассказах. Опознавательным знаком здесь является квартира в Вадковском переулке, где они жили. Этот переулок также становится почти героем книги, упоминания о нём всегда настраивают нас на тёплый семейный лад, на защищённость. Мы видим Нину в разных ситуациях, в разном возрасте, она помещена в контекст самых разных историй и сюжетов, но мы всегда понимаем, почему она такая. Суть здесь – это воспитание, это переданные традиции поведения, традиции жизни как сохранения света внутри себя.

В прозе Медиевской много волшебства. Часто нечто оказывается не тем, чем его считали. Так, обычная картина, которую никто не полагал ценной, как выясняется, принадлежит перу известного художника Пчелина. Равно как и люди, которым посвящены страницы, не искатели приключений и не знаменитости, но ценность их от этого только выше, и тем пристальней взгляд писателя. О выдающихся людях писать несложно. Попробуй напиши об обычных. «Лёля и Степан не герои, не военные, не партийные работники, они простые обыватели, цель которых – накормить семью, любить друг друга и детей. Главное – не подличать. Воспоминания о них – ода простым обывателям нашей страны. Их миллионы. Полагаю, в том, чтобы быть обывателем, нет ничего зазорного, наоборот, именно тихие семейные радости помогали и ещё помогут людям в России выжить при любых режимах». Главное – не подличать. Какая здесь ослепительная простота. Писатели нередко стесняются такой прямоты. Но Медиевская находит для такого высказывания правильное место и время.

Нина становится близкой читателям. Автор почти препарирует её, рассказывает о ней не стесняясь. Вот повесть «Цаца», здесь нет уже привычного нам Вадковского переулка и воспоминаний о нём, но зато есть напряжённейший сюжет, и Нина уже взрослая, с целым букетом собственных, индивидуальных сгустков памяти. В повести поразительная интонация, с поэтичностью и деликатностью автор умудряется рассказывать о весьма драматичных, а порой болезненных вещах. Так, внезапно возникшая перед нами история одного крымского отпуска героини, сперва чуть шаловливая, с лёгким курортным безумием от моря и солнца, превращается в жёсткий психологический этюд, где у героини открываются глаза на мужа. Семейная сага – это не только попытка скрыться в семье, спастись в ней, в том числе и от себя, это ещё описания разлук, разрывов. Медиевская этого не боится. Лучше нелицеприятная правда, чем туманная ложь. В её прозе, в целом эстетской и сдержанной, часто из марева проявляются образы столь контрастные и столь резко очерченные, что хочется интуитивно зажмуриться, но потом не можешь удержаться от соблазна рассмотреть всё до конца. Медиевская ведёт сюжет постепенно, не захлёбываясь, не пытаясь выложить всё с самого начала. Она умеет не только увлечь читателя, но и удержать его внимание. А какую изящную арку в конце «Цацы» автор перекидывает к началу книги, где она плела нити родословной Нины: «И теперь на долгие годы Цаца почувствовала себя героиней другого старинного романса – “Чайка”, его в далёком детстве ей напевала прабабушка Ольга Борисовна Соколова, успевшая в молодости потанцевать на балах в дворянском собрании.

Вот вспыхнуло утро, румянятся воды,
Над озером быстрая чайка летит.
Ей много простора, ей много свободы,
Луч солнца у чайки крыло серебрит.

Но что это? Выстрел! Нет чайки прелестной,
Она умерла, трепеща в камышах,
Шутя её ранил охотник безвестный,
Не глядя на жертву, он скрылся в горах».

Наверное, нет смысла гадать, автобиографична ли книга Татьяны Медиевской «Его величество случай». Главное, что все её герои живые и достоверные.

Максим Замшев,

главный редактор «Литературной газеты»

Коренные москвички

Золотошвейка

В 1885 году в бедной московской семье родилась младшая дочь Ольга. Зимой пятерым девочкам не в чем было выйти на улицу. Повзрослев, сёстры восхищали всех красотой и музыкальностью. Старшая сестра с шестнадцати лет начала выступать с романсами в кафешантане Нескучного сада. Когда младшие девочки подрастали, они тоже выходили на подмостки кафешантана. Конечно, их нельзя сравнить с такими этуалями русской эстрады, как Анастасия Вяльцева или Надежда Плевицкая, но душевное исполнение сёстрами романсов «Я ехала домой», «Чайка», «Пара гнедых» пользовалось успехом и даже вызывало слёзы у зрителей: от офицеров, купцов, дворян до студентов и профессоров.

Вот как описывал разъезд публики московский наблюдатель в 1902 году: «Подошла к концу весёлая ночь в кафешантане, и начался разъезд из весёлого сада. У выхода весь бомонд, вся аристократия. Веет Парижем от волшебных шляпок, накидок, манто, и в непривычной ночной тишине можно расслышать изящный шёпот французской речи. Сад погружается во мрак… Серебряные колпаки электрических фонарей потухли. С минуту они освещаются красноватым блеском шипящего и накалённого уголька и затем сразу покрываются мертвенной бледностью. Стихли звуки музыки, улёгся гул голосов, и только из отдалённого кабинета доносятся голоса цыган да хриплые возгласы запоздавших “гостей”. Солнце уже позолотило верхушки берёз, а с Москвы-реки дует слабый ветерок, играя в листьях и кружевных накидках дам».

Известный ученый, химик профессор Иван Алексеевич Каблуков был так очарован пением и красотой старшей сестры Ольги, что женился на ней.

Когда Оля подросла, сёстры настоятельно советовали ей выступать в кафешантане, где можно встретить будущего мужа. Ольга отказалась. Она прекрасно вышивала и отличалась от сестёр скромностью, застенчивостью и набожностью. Чтобы не быть нахлебницей, Оля пошла работать золотошвейкой в мастерские при Чудовом монастыре, организованные в Оружейной палате Кремля.

В 1870 году в московской дворянской семье родился Алексей Васильевич Соколов. Дворянство не родовое, а благоприобретенное. Его дед, выходец из Рязанской губернии, поступил мальчиком на побегушках в лавку купца. К двадцати годам он проявил смекалку, освоил бухгалтерию, стал управляющим, а позже завёл своё дело. За заслуги перед отечеством ему присвоили дворянское звание. Внук его, Алексей Васильевич, окончил гимназию и инженерный факультет Московского института путей сообщения и к тридцати пяти годам занимал должность главного инженера на заводе «Манометр». Алексей Васильевич хорош собой: высок, кареглаз, элегантен (фрак, белый жилет, крахмальная сорочка, белый галстук, шляпа), любит танцевать модные танцы и посещать кафешантаны. Несмотря на разницу в возрасте и благодаря близости мировоззрений, Алексея и профессора Каблукова связывали дружеские отношения.

Однажды Каблуков пригласил Алексея на крестины своего сына. В большой квартире среди дам, затянутых в корсеты, в платьях с откровенными вырезами, украшенных бриллиантами (не дамы, а цветы: рюши, воланы, шляпки, кружевные митенки), Алексей заметил девушку в простом платье с искусно вышитым воротничком; девушку хрупкую, светловолосую, сероглазую, сияющую кроткой красотой, напоминающую иконописный лик. Взгляды их встретились, и вспыхнула любовь. Алексей встречал Олю у входа в Оружейную палату. Они гуляли по Москве. На святках Алексей подкатил к ней на тройке лошадей, и всё случилось почти как в народной песне: «…Поедем, красотка, кататься. Давно я тебя поджидал…» Когда Алексей сообщил родителям о намерении жениться, те отказали ему в благословении, полагая, что их сын мог рассчитывать на более выигрышную партию. Можно только догадываться, как страдали Оля и Алексей, но всё же спустя год после рождения дочери его родители смилостивились и в 1906 году в храме Тихвинской Божьей Матери в Сущёве совершилось венчание Алексея Васильевича и Ольги Борисовны.

Алексей привёз Ольгу с малюткой Лёлей в родительский дом в Тихвинском переулке. В типичном московском просторном двухэтажном деревянном доме проживала родня мужа и прислуга: дворник, кухарка, прачка, нянька, часто останавливались бродячие богомольцы. При доме был двор с садом. В доме властвовала богобоязненная до педантизма свекровь. Она не смогла простить Ольге бедное происхождение и донимала невестку придирками. Ольга обладала кротким характером: на свекровь не сердилась, мужу не жаловалась. Для содержания большого семейства Алексей много времени проводил на работе, но бывал и в клубах. Молодую жену он вывозил на вернисажи, в театры (в Большом театре снимал ложу), на балы в Благородное собрание (Дом Советов).

Семья Соколовых росла: родились Валентин, Борис и Галина. Летом в саду для детей ставили качели, а зимой заливали горку. Нередко в жаркие летние вечера всё семейство собиралось за самоваром не в столовой, а в саду в беседке. Лёля вспоминала, как все в доме, а особенно дети, побаивались папину маму, бабушку Лизу. Она завела для детей неукоснительный ежедневный ритуал: в шесть часов утра внуки обязаны подойти к её комнате, постучать, открыть дверь, встать на колени и доползти до неё. Бабушка Лиза восседала в чёрном одеянии в кресле, обитом чёрным бархатом. Взгляд её цепких глаз пронзительный, губы сжаты от вечного недовольства внуками и невесткой. Лёля, Валентин, Боря, Галя по очереди целовали бабушкину костлявую жёлтую руку в массивных кольцах, получали её благословение и отползали за дверь.

Лёля

До 1914 года Лёля получала домашнее образование. В девять лет она держала экзамены в гимназию: Закон Божий, русский (диктант), арифметика, география, языки французский и немецкий – и поступила в женскую гимназию, но там Лёля успела проучиться только два с половиной года. Грянула революция 1917 года. Началась разруха. Гимназии упразднили, магазины закрылись. Продукты, керосин, дрова исчезли. По улицам загуливали и маршировали бандиты с красными и белыми флагами, слышалась стрельба из винтовок и пулемётов, опасно было выходить за ворота. Прислуга сбежала, свекровь умерла от горя, когда на улице застрелили её дочь с зятем. Мать Лёли, запершись на засов, сидела в комнате с детьми, а отец ходил по рынкам-толкучкам, где выменивал продукты на вещи. В 1917–1921 годах семья постоянно голодала и замерзала в нетопленой комнате. Соколовых уплотнили – к ним в дом вселили несколько семей. Чтобы отбить чувство голода, Ольга Борисовна начала курить папиросы. В 1920 году в Москве открылись первые советские четырёхлетние школы. В первый класс пошли одновременно все четверо детей Соколовых: шестнадцатилетняя Лёля, тринадцатилетний Валентин, десятилетний Боря и семилетняя Галя.

К 1921 году коммунисты поняли, что прокламациями, лозунгами и расстрелами чуждых пролетариату классов – дворян и кулаков – страну из руин не поднять. Ленин объявил НЭП. Для восстановления промышленности стране потребовались специалисты. Отец Лёли устроился на работу.

Только к девятнадцати годам Лёля из худющего, вечно голодного подростка превратилась в прехорошенькую барышню небольшого роста, с плавной походкой и королевской осанкой. Ее выразительные зелёно-карие глаза на ангельском лике излучали добро и кротость. Лёля помогала матери, занималась с детьми.

Когда Лёля перешла в выпускной класс, в школе появился новый учитель рисования Степан Афанасьевич Епов. Все ученики в школе восхищались им, многие девочки вздыхали по учителю, а самые смелые даже строили глазки. Как не влюбиться! Степан Афанасьевич высок, строен, элегантно одет, румянец на гладком, чисто выбритом лице, а глаза как лазоревые цветы. Да ещё и добрый, и веселый, не пьёт, не курит. Как он разительно отличался от строгих старых бывших гимназических учителей: мужчины напоминали засушенных жуков, а классные дамы – жаб или сушёных вобл.

Лёля впервые влюбилась. Когда она окончила школу, Степан Афанасьевич сделал ей предложение. Он пришёл к Соколовым в дом на Тихвинской улице просить руки их дочери. Удивительно, что отцу Лёли, дворянину Алексею Васильевичу, жених понравился, а маме, Ольге Борисовне, – нет. Она, хотя сама была из бедной, но старинной московской семьи, полагала, что брак дочери дворянина с крестьянским сыном из деревни Куренная будет для них мезальянсом. На вопрос Алексея Васильевича: «Где вы собираетесь жить с женой?» – Степан ответил, что внёс деньги за квартиру на пятом этаже в новом строящемся кооперативном доме рядом с ними, в Вадковском переулке, а до новоселья будут жить у него. Такой деловой подход понравился Соколовым.

Было ещё одно обстоятельство, которое смущало будущих тестя и тёщу и особенно Лёлю. Это его неблагозвучная фамилия. Степан был так влюблён, что согласился на изменение своей фамилии Епов на предложенную Лёлей литературную фамилию Дольский. Степан без сожаления расстался с фамилией своего отца, потому что тот через двенадцать лет брака увлёкся фельдшерицей и бросил его мать Юлию Павловну с четырьмя детьми. Отец никогда не помогал им.

В 1925 году Елена Алексеевна Соколова (Лёля) и Степан Афанасьевич Дольский расписались в ЗАГСе. Свадьбу справляли в доме на Тихвинской улице. Алексей Васильевич удивил всех азартным исполнением танцев, модных в начале ХХ века. Он танцевал кадриль, вальс, польку-мазурку, падекар, шакон и даже американский танец кекуок. Этот танец в 1903 году был безумно популярен и считался скандальным и даже неприличным. Конечно, на балу его не танцевали, но в салонах или маскарадах кекуок шёл на ура. Его можно было отвергать, над ним можно было смеяться, но ничего с его популярностью сделать было нельзя, ведь его можно танцевать одной парой, под любую польку или марш.

За Лёлей Соколовы дали приданое: серебряные чайные ложки, двойное кольцо с двумя бриллиантами огранки «маркиз» и старинный немецкий рояль ERNST ROSENKRANZ предположительно 1800–1808 годов.

В расцвет НЭПа, в 1927 году, как по волшебству после голодного военного коммунизма Москва открывала и новые, и старые дореволюционные магазины и рынки. Люди наконец смогли покупать и продукты, и вещи, а не обменивать одно на другое. Лёля и Степан въехали в просторную комнату на пятом этаже.

Сухаревкой по привычке называли новый Сухаревский рынок. Старый рынок закрыли по указу Ленина в начале НЭПа. «Новую Сухаревку» спроектировал К. С. Мельников, только что завершивший работу над саркофагом для ненавидевшего Сухаревку Ленина. Мельников строил новый рынок, тщательно копируя старый. «В самом центре движения рыночной толпы, – комментировал архитектор свой проект, – стоит трактир – элегантное здание открытых террас и лестниц с обжорной кухней жирных щей и осетровых селянок, и вернулась в Москву вновь кипучая страсть знаменитой Сухаревки».

Однако убрать торговлю с площади так и не удалось – «Новая Сухаревка» стала лишь наиболее цивилизованной частью заполонившей площадь барахолки. Заодно закрыли и «Новую Сухаревку», которая находилась во дворах за кинотеатром «Форум» и транспорту никак не мешала. А спустя ещё четыре года была снесена и Сухарева башня.

Нэповская Сухаревка была прямой преемницей Сухаревки дореволюционной, но в то же время и её втянула в свой водоворот коммунистически-классовая идеология и фразеология. Репортёр «Вечерней Москвы» в очерке 1925 года видит на Сухаревском рынке «классовую борьбу». «Развёрстые пасти палаток подавляют изобилием земных благ, – пишет он. – Штуки сукна тесно жмутся на полках, громадные розовые туши с фиолетовым клеймом на бедре меланхолически висят вверх ногами, кубы сливочного масла громоздятся уступчивой пирамидой. В парфюмерном ряду благоухает сам воздух. Сухаревка неоднородна. На ней классовая борьба. “Крупная буржуазия” торгует в палатках, а между овалом (рядами палаток, образующими такую геометрическую фигуру) и забором торгует “мелочь”. У входа на развале помещаются лотошники и торгующие с рук. Крик лотошников и разносчиков: “Магазин без крыши, хозяин без приказчика, цены без запроса!” В палатках всё дорого. Торгующие друг друга не любят».

Но и у покупателей – в зависимости от достатка – также «классовое» впечатление о рынке: бедняк не видит ни розовых туш, ни пирамиды сливочного масла, не обоняет благоухание парфюмерии. Вот цитата из другого номера «Вечёрки» и очерка другого автора: «Собачья колбаса, пирожки на постном масле, пропитанные пылью конфеты, похожие вкусом на еловые шишки, перещупанные ягоды, коричневый напиток под гордым названием “квас” – копейка стакан, булки чёрт знает из чего, горячие сосиски из мясных отбросов, клейкие пряники, семечки, крутые очищенные яйца… Всем этим, с позволения сказать, товаром торгуют с немытых рук сомнительные личности…»