На третий взгляд, или Написанному верить!

На третий взгляд, или Написанному верить!
Татьяна Рустамли

Если женщина получила от жизни полный комплект самого необходимого (как то: семью, карьеру, достаток), но ей всё равно чего-то не хватает, пусть прочитает мою книгу. Она как раз о том, что женщине надо для того, чтобы жить стало захватывающе интересно. По совершенно непонятной причине в один совсем не прекрасный день в судьбу героини – весьма обыкновенной дамы средних лет – вмешивается некто невидимый и всемогущий, и происходит невероятное: обременённая обязанностями и погрязшая в заботах мать семейства, весьма успешно махнувшая на себя рукой, не сразу и не вдруг, но всё же самым чудесным образом превращается в Женщину, для которой волшебство становится единственно возможным образом жизни…

Есть только один способ сохранить рассудок, столкнувшись с Необъяснимым, – это признать своё безграничное Могущество и, отбросив здравый смысл, довериться собственному безумию. Но человека разумного так страшит Неизвестное, что он предпочитает жить в тесной клетке своего ума, слепо полагаясь либо на свою рассудочность, либо на своё безрассудство. Он покидает этот мир рассудительных умников и здравомыслящих глупцов, так и не узнав о своей величайшей Привилегии, предназначенной ему по праву рождения, – даре Прозрения.

На первый взгляд у меня просто образцовая семья: такие обычно показывают в роликах, рекламирующих какую-нибудь лапшу быстрого приготовления, или изображают в толстых глянцевых проспектах на фоне залитого солнцем пляжного домика у прибрежной полосы. На второй взгляд, кстати, тоже: вполне подойдёт для какой-нибудь воскресной утренней телепередачи в стиле «ретро». А вот на третий… Но кто, скажите на милость, будет бросать аж третий взгляд, чтобы составить своё мнение о чём угодно, в том числе и о моей семье? Всем с избытком хватает одного-единственного, пусть даже ошибочного. Хотите знать, как моё шестичленное семейство выглядит в не слишком придирчивых глазах окружающих: соседей, знакомых, сослуживцев? Извольте, я вам опишу.

Итак, с кого начнём? Ну конечно же с главы семьи, который по совместительству является моим мужем Игорёшей. Но это только для меня он Игорёша, а для всех прочих смертных – Игорь Вениаминович Ведерников, широко известный учёный в довольно узком кругу специалистов по многоножкам. Доктор наук, между прочим. Профессор. Добродушный, рассеянный толстяк с повадками эдакого тургеневского барина, положительный до невозможности. Прирождённый семьянин: верный муж и любящий отец. Такой скорее позволит себя заживо освежевать, чем поставит под угрозу свою стерильную репутацию.

На нашем семейном портрете я расположу его справа, в высоком кожаном кресле с подлокотниками. Намечающаяся лысина, благообразная профессорская бородка, очки в тонкой дорогой оправе, тугой воротничок, подпираемый галстуком, – словом, всё как положено солидному учёному, бескорыстно и самоотверженно служащему науке. Пожалуй, вручу ему для большего эффекта костяную трубку с серебряным мундштуком… Хотя, что это я? Ведь Игорёша вообще не курит. Я же говорю – жутко положительный тип. Лучше положу ему на колени увесистый фолиант с золотым тиснением. По–моему, это должно произвести впечатление на читающую публику.

Слева от него я поставлю его любимицу – нашу избалованную и самоуверенную дочуру Нату, или Натусю (кому как нравится), студентку иняза, ужасную воображулю с ангельским личиком и цепкими коготками маленькой хищницы, в которых она мёртвой хваткой держит своего благоверного, моего зятька Колюню (или Коко, как она его ласково величает, когда у неё случается приступ игривого настроения), весьма преуспевающего тренера по боевым танцам воинов древней Атлантиды. Его я помещу справа от Наты: пусть стоят рядышком, как два голубка на старинной табакерке.

Вообще-то Ната и Колюня – полные противоположности, дополняющие друг друга, как ванна и «джакузи» или как смокинг и «бабочка». Она – не в меру болтливая, заводная блондинка, он – рассудительный и немногословный брюнет с глазами ипохондрика, но вместе они смотрятся очень даже неплохо, особенно Ната, если не злится.

Думаю, с них довольно. Перейдём к следующему члену нашей семьи. Это мой ненаглядный сынуля Жэка (сокращённое от «Евгений», но так его сроду никто не называл): шутник по призванию, учащийся экологического лицея – по осознанной необходимости. Вполне самостоятельный лохматый и долговязый тинэйджер, слегка помешанный на роке самой тяжёлой весовой категории, что, надо отметить, временами сказывается на его успеваемости.

Его я поставлю слева от Наты и даже позволю ему её обнять. Хотя они и пикируются частенько, но уверена, что она не стала бы возражать: когда прошлым летом он с классом уехал в экспедицию на две недели, она по нему так скучала, что даже собиралась завести кота, хотя потом передумала. К тому же никто из остальных членов семьи её не поддержал, посчитав это очередной блажью. Но это так, к слову.

В самом центре нашей фото-композиции я посажу мою маму Виолетту Евгеньевну. Она преподаватель зарубежной литературы в педагогическом институте, а в свободное время – председатель городского клуба поклонников мистической литературы. Главная отличительная особенность – обо всём на свете имеет свою выношенную и выстраданную точку зрения, от которой не откажется даже под пытками. В упрямстве с ней может соперничать только её внучка Ната, да и то без единого шанса на успех. Виолетта Евгеньевна – очень современная моложавая бабушка с модной стрижкой и крутым смартфоном, правда слушает на нём исключительно классическую музыку.

Вот я и подобралась к себе любимой. Разрешите представиться: Августа Яковлевна Ведерникова. Хотела бы написать – старший научный сотрудник словарного сектора Института языкознания, но уже не могу: наш отдел сократили – и со вчерашнего дня я безработная домохозяйка с учёной степенью кандидата филологических наук. Не удивляйтесь – и такое случается.

Младшее поколение моей семьи восприняло эту новость как-то слишком уж сдержанно, хотя и с некоторым сочувствием, а старшее… Мама, поджав губы, категорично заявила, что если бы я не ограничила себя женским минимумом, а защитила бы вовремя докторскую диссертацию, то никто не посмел бы меня и пальцем тронуть. А Игорёша глубокомысленно заметил, что лучше быть полноценной домохозяйкой, чем неполноценной учёной дамой.

Ещё он добавил, что наука от моего увольнения нисколько не пострадает, зато наша семья многое приобретёт, особенно если на кухне я буду проводить хотя бы половину того времени, которое проводила на работе, тем более что моя зарплата не окупала даже мои транспортные расходы. Это было уже слишком, и я, конечно, проявила бурное возмущение, приготовившись к длительному словесному поединку, но Игорёша немедленно покинул ринг, прибегнув к своей излюбленной тактике, – замолчал, зарывшись очками в какую-то статью в американском научном журнале. Мне оставалось только признать себя победительницей и молча удалиться, проглотив своё невысказанное негодование, или продолжать сотрясать воздух до полного изнеможения и без всякой надежды быть услышанной. Мудрая женщина, не раздумывая ни секунды, выбрала бы первое.

Однако я… отвлеклась от темы и едва не испортила всю картину. Стоп. Забудем всё, что я сказала о себе, и вернёмся к нашему портрету образцово-показательной семьи. Завершая его, я усажу слева от моего драгоценного муженька свою самую лучшую копию, только что побывавшую в модном дамском салоне в умелых руках опытного мастера-визажиста. Чем бы её украсить, кроме сногсшибательной причёски, серёг из капельного серебра, учёной степени и букета почётных званий матери, тёщи, жены и дочери? Можно было бы, к примеру, добавить парочку добродетелей или заслуг перед обществом, но лучше не рисковать и оставить всё как есть, чтобы не испортить этим объективной картины, нарисованной непредвзятым взглядом стороннего наблюдателя.

Ну что ж, теперь, когда портрет завершён, вставлен в тяжёлую позолоченную раму и повешен для всеобщего обозрения на самом видном месте в нашей гостиной, можно воочию понаблюдать за теми, кто на нём изображён. Добро пожаловать в нашу квартиру!       В ней ни много ни мало шесть комнат. Чтобы её приобрести, нам с мамой и Игорёшей пришлось продать свою трёхкомнатную квартиру, а Нате с Колюней – их двухкомнатную, доставшуюся ему в наследство от бабушки. Потом ещё немного наскребли, добавили вскладчину, напряглись, подсуетились и в результате совместных усилий поселились все вместе в девятиэтажном экспериментальном доме с улучшенной планировкой.

Сегодня я, как обычно, проснулась в семь утра. Осторожно сползла с кровати, чтобы не разбудить Игорёшу (он встаёт на полчаса позже), и, натянув халат, направилась в ванную. Собралась открыть кран с горячей водой и… вдруг вспомнила, что спешить мне, собственно говоря, некуда и можно ещё чуток поваляться в постели, но всё-таки решила не возвращаться в спальню, а, тяжело вздохнув, поплелась на кухню, чтобы поставить чайник. Зарядку делать расхотелось и я, бесцельно послонявшись по квартире, залезла с ногами в кресло и просидела там пригорюнившись до тех пор, пока вокруг меня не начали сновать проснувшиеся домочадцы.

Всё было как всегда: Колюня усиленно «разогревался» на нашем домашнем «стадионе», под который отвели одну из комнат. Игорёша, одержимый манией чистоты, прочно оккупировал ванную, а Ната, старательно «наращивая» ресницы перед зеркалом в прихожей, время от времени делала безуспешные попытки его оттуда выдворить, колотя по двери щёткой для волос. Мама под Лунную сонату готовила себе морковный сок, попутно «воспитывая» Жэку, а тот с вставленными в уши наушниками бегал как угорелый по комнатам в поисках разбросанных им повсюду учебников и тетрадей. Каждый участник спектакля был увлечён своей игрой, а меня словно лишили привычной роли, и мне ничего другого не оставалось, как безмолвно наблюдать за происходящим на сцене из-за кулис, ни во что не вмешиваясь.

Так и просидела я всё утро в кресле, на самом видном месте в квартире, упорно не замечаемая никем из домашних. Всем было не до меня. Мне не предназначалось ни единой реплики.

И только Игорёша, который уходил последним, прежде чем закрыть за собой дверь, бросил мне на прощанье:

–– Гутя, не забудь запереться изнутри, а то мало ли что!

И вот осталась я одна-одинёшенька в обезлюдевшей квартире и принялась изо всех сил жалеть себя. Жалела до тех пор, пока не разревелась. А наревевшись всласть, стала сама себя утешать:

–– И что ты вдруг вздумала плакать, баба неразумная? Чем ты, собственно, недовольна? Ну чего тебе не хватает? Все живы–здоровы, никого не ограбили, не обворовали, имущество твоё в целости и сохранности, репутация тоже, долгов нет, внешность не пострадала, мужа у тебя не увели, детей не сглазили и не похитили, соседи – не вредные и не скандальные, забот тебе не прибавилось, а, скорее, даже наоборот – заметно поубавилось. Все тебя любят, хоть и эксплуатируют: мама у тебя – душевная, хоть и придира неуступчивая, муж – заботливый, хоть и зануда, сын – чуткий и послушный, хоть и бестолковый, дочка – умница, хоть и эгоистка строптивая, зять – покладистый и непьющий, хоть и чудак. Радоваться надо! Все о тебе забыли? Так ты напомни! Стань нужной, необходимой, незаменимой! Разучилась? Научись заново! Ну-ка, засучи рукава и за дело!

Вдохновлённая собственной тирадой, я до самого вечера вкалывала как одержимая: добросовестно драила, чистила, пылесосила, усердно тёрла, вытирала, оттирала, натирала, а также воодушевлённо варила, жарила, пекла… Одним словом, изощрялась, как могла, только бы всем угодить. Так хотелось, чтоб оценили и похвалили за усердие и изобретательность! Всё-таки в каждом из нас незримо обитает наивный и доверчивый карапуз, жаждущий проявить себя и отчаянно нуждающийся в одобрении, поощрении и понимании.

Первым домой вернулся Жэка. Бросил свой рюкзак у самого порога и, не выдернув наушников из ушей (по-моему, он даже спит с ними), помчался к себе в комнату переодеваться.

–– Мамуль! Где мои тусовочные траузеры? Ну те, что с прорехой на штанине? А ремень с фирменной пряжкой? – возбуждённо кричал он, выбрасывая из шкафа всё подряд, пока в его комнате не воцарился привычный беспорядок в стиле «вещевой хаос».

Увидев моё перекошенное лицо, он скорчил жалкую мину:

–– Только не ругайся: я сам уберу! – И тут же принялся запихивать всё обратно.

Я бессильно махнула рукой:

–– Лучше не надо, а то будет ещё хуже. Предоставь это мне: каждый должен делать то, что он умеет.

Жэка тяжело вздохнул, уверенно входя в роль жертвы.

–– Я, конечно, высоко ценю твои попытки навести порядок в моём шкафу и всё такое прочее, – пробурчал он, осторожно подбирая слова, чтобы меня не обидеть, – но ведь это твой, чуждый мне порядок. Мне в нём некомфортно, понимаешь? Ничего найти не могу. Признайся, ты же не станешь такое проделывать на папином письменном столе с его книгами и бумагами? – Он хитро взглянул на меня исподлобья.

–– Не стану, – согласно кивнула я, – потому что в этом нет необходимости: на его письменном столе всегда царит идеальный порядок.

–– Всегда-всегда? – ещё хитрее прищурился Жэка.

–– Ну… иногда там случается деловой беспорядок, – вынуждена была признаться я, сделав упор на слове «деловой».

–– У него – иногда, а у меня – всегда, у него – деловой, а у меня – бытовой, – с самым невинным видом подытожил Жэка. – Это мой стиль жизни, в нём я черпаю вдохновение. И вообще, моя стихия – джаз–рок, а не классика. Имею я на это право?

С прискорбием признав свою полную неосведомлённость в сфере правовых вопросов, я предпочла не вступать в дискуссию и предложила своему образованному сынуле пойти на компромисс:

–– Понимаю: хаос – это проявление твоей индивидуальности, на которое ты имеешь законное право, но до тех пор, пока он не выходит за пределы твоего шкафа или, по крайней мере, твоей комнаты.

В награду за понимание Жэка чмокнул меня в щёку и, напялив свои драные джинсы и прихватив с собой сумку с дисками, пританцовывающей походкой направился к двери.

–– Ты даже не пообедаешь? – запоздало ужаснулась я.

–– Мы с ребятами в столовке перекусили, – убедительно соврал он, натягивая кроссовки, и заметив мой расстроенный вид, прибавил: – Обещаю к ужину быть голодным как волк и слопать двойную… нет, тройную порцию твоей стряпни.

Вот так всегда – устоять перед обаянием Жэки просто невозможно. И он этим пользуется самым беззастенчивым образом.

Через полчаса позвонила Ната и бодрой скороговоркой сообщила, что они с Колюней едут к его другу Стёпе на дачу и вернутся не раньше двенадцати. Это в лучшем случае, в худшем – останутся там до утра. Мне ничего другого не оставалось, как только выразить ей свою признательность за то, что она не забыла предупредить меня об этом.

Ещё через час заявилась мама и с порога тоном, не терпящим возражений, предупредила, что у неё заседание клуба и она успеет только причесаться и поменять свой деловой костюм на выходное платье.

–– Намечается чаепитие с домашними пирогами, поэтому обедать я не буду, – на ходу добавила она, направляясь в свою комнату.

Уходя, мама вскользь поинтересовалась, почему я поменяла занавески, и, не дослушав моих объяснений, помахала мне на прощанье рукой:

–– Ужинать тоже не буду: меня Регина пригласила на судака. (Регина Наумовна – мамина подруга, с которой она работает на одной кафедре).

Теперь вся надежда оставалась только на Игорёшу. И я решила не терять времени даром: наскоро уложила феном волосы, подвела глаза, выровняла тональным кремом щёки, припудрила нос, прошлась помадой по губам и благополучно влезла в новый брючный костюм.

Мои розовые мечты о романтическом ужине при свечах были грубо прерваны телефонным звонком.

–– К ужину не жди, вернусь поздно: Миша перед отъездом устраивает «отвальную» в ресторане (Миша – это Игорёшин коллега, который через два дня отбывает в бессрочную командировку в Африку), – как безжалостный приговор судьбы, бесстрастно и категорично прозвучало в трубке.