В конце концов, родители устроили его в английскую спецшколу, и перевели дыхание. Все же не совсем рядовой путь – школа элитная. А ребенок, истомленный борьбой с балетом, воспринял ее как передышку, и учится отлично.
Единственная память о прошлом – мама берёт его в гости к Людмиле, когда у неё собирается балетное общество: «Потом будешь вспоминать, что знал этих людей». Возможно, будь Игорь постарше – он бы их оценил. Но двенадцатилетнему мальчику разговоры о балете – нестерпимо скучны.
И ведь даже не договорят до конца фразу. Только начнут, пару слов скажут – и уже смеются, им всё понятно, они-то свои…
Ни кошки, ни собаки у тети Люды нет. Торт Игорь уже съел – теперь, когда диеты кончились, он клал себе второй кусок, растягивал удовольствие. Ложкой выминал в мягком бисквите окошечки и представлял, что это рыцарский замок, а поверху, вдоль кремовых розочек, разгуливают часовые. Сидел, мысленно вспоминал романы Вальтера Скотта, и кусок незаметно исчезал с блюдечка.
Наконец Игорь переполз в большое бледно-зеленое кресло, и уронил голову на руку. Он сидел так же артистично, как мама. Воплощенная тоска. Тетя Люда, проходя мимо, легко погладила его по волосам:
– Бедный несостоявшийся Зигфрид… скучаешь? Ну, на тебе, посмотри хоть вот это… тут картинки красивые.
И опустила ему на колени дорогой тяжёлый том.
Глава 2. Загадки Вселенной
***
Это был альбом «Загадки Вселенной». Фотографии, сделанные с помощью телескопов. Планеты, звёзды, кометы, туманности… Игорь вгляделся и обмер. И пропал навсегда.
Перед ним лежали галактики. Их хрустальные завитки, образованные миллионами звезд, казались пронизанными коричневыми жилками и трещинками – и не хрусталь уже это был, а древний, благородный агат. А стоило подумать – сколько жизни, и в каких формах могло таиться вокруг каждой звездной искорки!…
Непередаваемо-яркие хвосты комет, неземных цветов брызги. Где начинается путь этих вечных странниц и где заканчивается он?
Таинственная синева планет… Уран… Нептун… что таится под их покровами?
И имена звёзд – завораживающие: Ахернар, Бетельгейзе, Антарес…
Одной из любимых сказок Игоря была история о Джеке, бросившем в землю волшебные зерна. Из них выросли бобы, потянулись в неведомую высь. «Что там, за облаками?» – подумал Джек и полез в поднебесье.
А на облаках стоял сказочный замок. И начиналась история, которую Игорь много раз проживал мысленно, перевоплощаясь в Джека. Ему хватило бы единственного облака, замка на нём, и заколдованной принцессы, которую можно расколдовать. Но в глубине души Игорь всегда знал, что это – сказка. Однако то, что он сейчас видел – была правда, которую каждую ночь можно увидеть своими глазами. А недоступное взгляду – подтверждали телескопы.
Почему же люди живут – мимо этого? Почему никто из тех, кого он знал, не потрясён этим так, как сейчас – он?
Игорь знал это: по себе, по своей семье – они годами не видят ночное небо, забывают, что на небе есть звёзды. Заняты своими делами, такими мелкими перед этим великолепием! Перед этими мирами – живущими, дышащими, пульсирующими…
Игорь верил в Бога. Когда-то в младенчестве, маме некогда было с ним сидеть, и у него была няня Даша. Она и приучила его повторять перед сном короткую молитву. Позже, как ребёнок из культурной семьи Игорь узнал, в общих чертах, Священную историю. Но теперь, когда ему уже минуло двенадцать лет, он начал задумываться – что же Бог? Он существует только для одной, их, планеты? И в других мирах – где есть жизнь – там свои Создатели? Наверное, так: невозможно представить себе, что Бог один – для всей Вселенной, с ее неизмеримыми расстояниями. Что даже его Божественной мудрости хватает на каждое существо в мироздании. Что рай и ад – одни для всех: и для людей с планеты Земля, и для разумных головоногих с какой-нибудь Альфа-Центавра.
Когда-то, он задавал няне Даше гораздо более простые вопросы. Она отвечала ему сперва: «Не мудрствуй лукаво!» А потом сказала: «Человеку постичь Господа, все равно, что попытаться перелить океан в ямку, вырытую пальцем в песке».
Но теперь Игорю никто не мог помешать размышлять об этом. Он пытался представить себе, что происходит там, за краем мирозданья? И тогда он видел вселенную – большой черный шар – над которым Бог сидит, склонив лицо. А вокруг Бога – все в золотой дымке, скрывающей райские сады. И дальше уже Игорь ничего не пытался вообразить. Потому что райские сады имеют право на бесконечность.
***
Первый свой телескоп Игорь купил случайно. Он учился в девятом классе, и даже не мечтал о такой роскоши.
Екатерина Сергеевна взяла его с собою в Санкт-Петербург. Она считала – нельзя упускать случай вдохнуть воздух культурной столицы. А для неё самой Питер – это еще и возможность власть пообщаться с подругами. Кто-то танцует в Мариинке, кто-то в Михайловском…
Игорь был в Питере не в первый раз, и уже не останавливался потрясённо, бродя по его улицам. Вот если бы действительно сделали музей под открытым небом – ступаешь на тот же Невский: и никаких машин, никаких реклам… Тишина, и каждый дом разглядываешь, как личность. Здесь бывали Пушкин и Лермонтов… Тут, в Казанском соборе, похоронен Кутузов.
Но рекою текут мимо автобусы и машины, но огромные плакаты, закрывают старинную лепнину, но торговцы зазывают на каждом углу…
И все же та поездка была хороша. Игорь навсегда запомнил, как шли они с мамой вдоль канала Грибоедова. И день был славный для Питера – солнечный, почти тёплый. Иногда налетал пронизывающий ветер, но без этого тут и не бывает…
Они шли узкою улицей, и навстречу им нескончаемо спешили иностранцы, которых привлекали яркие, как лубочная картинка, купола храма Спаса-на-Крови. Заморской речи вокруг звучало много больше, чем русской. А на одном из мостиков, переброшенных через темную воду канала – сидел на складной табуретке, и играл на гитаре парень.
– Послушай, а ведь замечательно играет, – удивленно даже сказала Екатерина Сергеевна, замедляя шаги, – Это испанское, слушай, слушай…
Игорь вслушался:
– Да нет же, – сказал он, – Это украинское, ты сама это поешь… «Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная! Видно, хоч голки збирай…»
– Нет, нет, ты врешь… Это же «Romance Anonimo»… «Нiч» просто похожа, но она для бандуры… А это гитара… именно гитара…
Игорь смотрел на полузакрытые глаза матери, на то, как поводила она подбородком, слыша мелодию не только извне, но и внутри себя – и думал, что ей дано больше него. Он не способен так легко заплакать, но и вот такое полное наслаждение мигом – ему недоступно. Другие же считают этот её дар – именно дар – истеричностью.
А немного дальше, у стены дома, прислонясь к ней, спасаясь так от ветра, сидела женщина – немолодая, крашеная блондинка, и перед нею – коробка с дисками. Она ставила их один за другим, и мелодии мели улицу, кружась и уносясь, как ветер, с осенними листьями… «Макарова танцует в Мариинке – ну, чем она тебе не Натали?»
– Как же… Кто же не помнит… Наташа Макарова… Прима… В Америке сейчас живёт…, – кивала Екатерина Сергеевна.
Вот так: с Натали, и «Romance Anonimo»… они вышли на Невский проспект и свернули к долгому жёлтому зданию Гостиного двора.
И пока Екатерина Сергеевна разглядывала вещи новых коллекций («Иди, выпей кофе, я тебя потом найду») Игорь брёл по бесконечным коридорам Гостинки, отыскивая кафетерий. А потом он повернул голову, и увидел его.
Маленький, чёрный, на штативе, он стоял, нацелившись вверх, будто живой. Даже здесь, в отделе, где продавались оптика и фототовары, для него существовало одно только небо. И, презрев людей, будний торговый день – он не мог от него оторваться.
Игорь никогда до этого не видел телескопов вблизи, но его нельзя было не узнать. И этот проводник, этот мост через расстояния, способный провести его к звёздам – был доступен, его можно было купить.
У Игоря в кармане лежала сумма, большая, чем его обычные карманные деньги. Отец дал: «Может, что-то захочешь купить себе в Питере». Игорь собирался потратить деньги на книги: напротив Гостинки – магазин с богатым выбором… Но теперь… ему хватало как раз.
Екатерина Сергеевна едва узнала Игоря. Она шла ему навстречу, руки увешаны пакетами. А он приближался какими-то неуверенными шагами, и нёс большую коробку, и глаза у него были нездешние. И всю обратную дорогу: в гостинице, и в купе поезда, он держался рядом со своей дорогой коробкой, то и дело касался ее.
Это был совсем простой телескоп, для школьников. Билет, позволяющий постоять на галёрке Вселенной.
Конечно, сперва Игоря повлекла Луна. Она так заманчиво, так доступно висела перед глазами, и тёмные пятна на её поверхности манили: «Взгляни на нас поближе!»
В разные времена всего двенадцать человек ступили на поверхность Луны, и принесли на подошвах в свои космические корабли лунную пыль. Они говорили, что на ощупь она напоминает снег, пахнет как порох и вполне сносна на вкус.
Но и, не касаясь, а лишь разглядывая Луну… От увиденного – дух захватывает. Пустынные дикие пейзажи, и вообразить нельзя было, что такие существуют… На Земле, при всём многообразии, нет таких!
А женская головка на берегу Залива Радуги? Это было целое явление, оно называлось «лунный астеризм». Чуть сильнее сделаешь увеличение – и увидишь эту гордо вскинутую головку, увенчанную греческой причёской. Игорю удавалось разглядеть даже крылья за спиной лунной феи.
А вот планеты его поначалу разочаровали. На фотографиях, которые он видел в альбоме Людмилы, а потом и в тех книгах, что покупал сам – планеты были перед глазами, казалось – можно ступить на них. Испещрённая кратерами, раскаленная, безжизненная поверхность Меркурия, неистовствующая Венера, Марс с его шапками льда и тонкими, как нити каналами…
Но глянешь в телескоп, и где-то в невообразимой дали – крошечные бусинки, горошинки, отметка в сознании: «Мы есть»…
Потом зрение будто развилось, а на самом деле, вооруженный знаниями, Игорь научился смотреть. Он заметил, что если приглядеться к крошечному, будто сплюснутому Юпитеру, на диске планеты можно заметить несколько полос. Юпитер стал близким, как полосатый мячик, заброшенный неведомой рукой в Солнечную систему. А позже Игорю удалось рассмотреть на этом «мячике» и знаменитое Красное Пятно. Так астрономы называют гигантский вихрь, много столетий гуляющий по планете. Какие силы бушуют в нем? Представить эту мощь на Земле – было просто невозможно.
С восторгом Игорь открыл для себя кольца Сатурна. Они даже приснились ему раз – проплывающие круг за кругом, бесчисленные куски камней и льда, спутники планеты. Это была олицетворенная застывшая вечность.