Не потерять всё

Я молюсь во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Аминь.

Час пик

Ох, уж это наше Выхино. И не просто Выхино, а «Выхино в час пик». Есть ли жизнь за МКАДом или нет, у каждого своё мнение, но на Выхино в утренние часы жизнь не просто есть, она бурлит.

Это метро расположено в эпицентре всех путей. Автовокзал по утрам встречает автобусы с людьми, которые приезжают из ближайших городов, расположенных за 100 и более километров. Поэтому я, скорее всего, погорячилась назвать эти города ближайшими. Но, в любом случае, вереница этих людей каждое утро тянется от автобуса к метро Выхино, чтобы вовремя успеть на работу или учёбу. С Казанского направления железной дороги также прибывают электрички, и каждые 10–15 минут люди выходят на платформу и двигаются к метро. Но есть ещё третий поток – это люди, которые живут рядом с этой станцией. Некоторые подъезжают на автобусах, троллейбусах, маршрутках или личных автомобилях. Счастливчики, живущие совсем рядом, просто добегают до станции и сливаются с общим потоком людей. А здесь счастливчиками кого-либо назвать трудно. Скорее всего, счастливчики те, кто едет в другое время или же просто остался дома.

Итак, утро, Выхино, час пик. В любое время года в будние дни огромный поток людей каждое утро движется ко входу в метро. Пассажиры медленно просачиваются через турникеты и заполняют собой узкую платформу. Именно по утрам эта платформа кажется узкой. На самом деле она обычная, как все другие платформы на остальных станциях. Но сейчас люди стоят, прижавшись друг ко другу, в ожидании поезда. Наступает момент, когда платформа настолько заполняется, что люди застывают у турникетов, и движение прекращается. Момент ожидания. И вот поезд приближается. Фары горят, раздаётся предупреждающий гудок. Толпа на платформе оживает. Самые смелые стоят у края. Одно неловкое движение, один случайный толчок – и не миновать беды. Вот состав проносится вдоль платформы. От его движения кажется, что сама платформа начинает колебаться. От порыва ветра, из-за проносящегося мимо состава, волосы людей начинают колыхаться. Вот состав останавливается, двери открываются, и словно живой поток из людей заносит вас внутрь. Радость и гордость на лицах тех, кто успел сесть на диванчики. Кто-то с грустным лицом смотрит на лица счастливчиков, надеясь, что им уступят место. В последнюю секунду опаздывающие вдавливают тех, кто стоит в дверях, внутрь. Вагон полностью утрамбован, люди плотно прижаты друг ко другу. Нет, они буквально вжаты друг в друга. Наконец, двери закрываются, и состав начинает движение к следующей станции. Стоя с отдавленными ногами, держа чью-то тяжёлую книгу у себя на плече, дыша в подмышку соседу и отталкивая сзади чей-то острый рюкзак, впивающийся в спину, люди едут на работу. И оставаться спокойным в таком месте и в такое время практически невозможно. Люди срываются, начинают ругаться, толкать друг друга. Мужчины перестают вести себя как мужчины, а женщины как женщины.

У всех одна цель – вовремя доехать до нужного места. Пусть с оторванным рукавом, в помятом пальто, запачканной обуви. И с неприятным осадком внутри, потому что и в этот раз не сдержался и кому-то нагрубил. Но вечером, придя домой, все снова становятся любящими отцами и внимательными мужьями, заботливыми матерями и сёстрами.

Так и мы с тобой, сестрёнка, столько лет каждое утро в любую погоду шагали к метро и проталкивались в вагон. Вот поэтому сейчас так легко вспоминать и описывать тебе то, что когда-то пережили. Сейчас мы вышли замуж, разъехались. У нас другие станции, спокойные, без такого наплыва людей в «часы пик». Но вот о чём я думаю. Есть люди, для которых вся жизнь – это «час пик». Даже если их никто не толкает, не оттаптывает ноги, не отрывает с корнем пуговицу на любимой одежде, им кажется (нет, они уверены!), что их все толкают и обижают. Их раздражает буквально всё: люди, ситуации, обстоятельства.

Помнишь, мы пришли с тобой на почту за посылкой? Когда мы вошли в отделение связи, то вначале даже растерялись. Сколько же там было пожилых людей! Казалось, что всё помещение было заполнено ими. У покрашенной ярко-зелёной краской стены стояли стулья, на которых сидели пенсионеры. Кто-то, по-царски сложив руки, внимательно смотрел на стрелки часов, висящих на стене. Кто-то опирался дрожащей рукой на палочку. Были те, кто о чём-то увлечённо, но тихо разговаривал со своим соседом, сидящим рядом. Особенно жалко было тех, кому не хватило мест, и они стояли вдоль стен, уставшими глазами смотря на присутствующих. Вон грузный мужчина с раскрасневшимся лицом вытирает рукавом пот с лица. Вон вдали старушка в ярко синем платочке переминается с ноги на ногу.

– Так сейчас же пенсию выдают! – как вздох, произнесла ты. И только тут в руках у них я увидела паспорта.

– Кто крайний? – спросила ты.

– Не крайний, а последний, – услышали мы с тобой мужской голос из дальнего угла. Наш взгляд упал на худенького пожилого человека. Он был невысокого роста, с узкими живыми глазами, которые, казалось, пронизывали человека насквозь. Помню, что меня немного смутил его взгляд. Но ты невозмутимо продолжила:

– Мне без разницы. Кто здесь последний крайний?

Тут мы увидели, что стоящую недалеко от нас старушку стали толкать и показывать на нас.

– Ой, детки, задумалась. Простите. За мной будете, – приятным голосом отозвалась она.

«Старушка из сказки», – почему-то пришла первая мысль, когда я на неё посмотрела. В белом чистеньком платочке, завязанном, как у сказочницы. Широкий синий сарафан в фиолетовую крапинку. Невысокого роста, с открытым, добрым, улыбающимся лицом. Мы встали тогда к ней поближе и стали ждать, когда подойдёт наша очередь.

«Даааа, молодёжь пошла. Последний, крайний, – не унимался вредный старичок. – Дерзят нам, старикам. Ни во что не ставят. Совести совсем нет. Да что молодёжь, – горько махнув рукой, продолжал он. – А правительство? Что это? – показал он на кассира, выдающего пенсию. – Это разве деньги? Что на них купишь? Вчера смотрели по телевизору, как губернатор живёт? – с этим вопросом он обратился в зал. – Что, на свои заработанные что ли? Воры кругом. Будь у меня ружьё, всех бы перестрелял». И со злостью он начал трясти палкой, направляя её вверх.

И зал загудел. Горечь в словах, обида, ненависть. Всё смешалось вместе. Мы молча посмотрели тогда друг на друга, в согласии кивнули головами и вышли на улицу. Посылку в тот день мы так и не получили. По дороге домой начали с тобой говорить о родителях. С момента нашего рождения мы всегда ощущали их любовь и заботу. Они работали, чтобы в доме был достаток. Папа, как мог, старался защищать нас, поддерживать. Сколько бессонных ночей мама проводила возле наших кроватей, когда кто-то из нас болел. Самый лучший и вкусный кусок доставался нам, детям. Теперь, став взрослыми, мы отвечали им тем же.

Удивительно наблюдать, как мама смотрит телевизор. «Вы видели, как он утёр нос тому-то или тому-то?» – с гордостью за президента рассказывает нам мама. Когда родители получают пенсию, мы ни разу с тобой не слышали слов обиды, недовольства. Не знаю, как сложилась жизнь у этих озлобленных стариков, почему они так и пребывают внутри себя в состоянии «час пик». Почему в одном и том же поколении людей такое разное отношение к жизни, к обстоятельствам? Почему, думая о других, мы становимся справедливыми судьями, но к своим поступкам относимся, как адвокаты, находя сотню причин себя оправдать? Почему мы начинаем жить в борьбе, а не в помощи своим родным и близким?

Может, причина в том, что, живя только для себя, для своего удобства, перестаёшь замечать радости и боль другого человека? Перестаёшь быть помощником, другом? А становишься обиженным, раздражительным судьёй, который чувствует только свою отдавленную ногу, не замечая, что держит в руках чью-то оторванною пуговицу.

Отче Наш, Сущий на небесах!

Благослови каждый мой труд. Всё, что делают мои руки дома и на работе. Пусть моя жизнь будет поддержкой для других. Прошу Тебя, во всём, что я буду делать, прославлялся Ты, Господи.

Я молюсь Тебе за моего начальника, за власти этой страны. Ты знаешь каждого. Тебе открыто праведное и неправедное в их жизни и в жизни каждого человека. Боже, Ты не поставил меня судьёй. Твоя воля, Твоё желание, чтобы я молилась за них. Прошу Тебя, Господи, пусть всякое нечестие и всякая неправда уйдёт из их жизни. Не в суде, но в милости измени их сердца. Боже, яви им Себя. Пусть Твои законы руководят их разумом и поступками. Чтобы имея страх Божий, они заботились о людях, принимая мудрые решения. Решения, которые дают будущность и надежду

Я молюсь во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Аминь.

Хруст под ногами

Живущий под кровом Всевышнего под сению Всемогущего покоится. Говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю»! Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты (сказал): «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему. Ибо ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею. На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона. «За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его, и прославлю его; долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое»

(Ветхий Завет, Псалтирь, глава 90).

События 1992 года

Однажды ты сильно обиделась на меня. Вас с Олегом пригласили на юбилей, и ты заранее попросила меня посидеть с племянниками. Но утром я позвонила тебе и, извиняясь, сказала, что не смогу прийти. Ты не стала упрашивать, уточнять причину, а просто положила телефонную трубку. На юбилей вы всё-таки попали. Мама приехала к вам, и для неё было только в радость поиграть с любимыми внучатами. На следующий день ты сама мне позвонила и, переживая, спросила:

– У тебя всё нормально? Мама сказала, что на тебя напали.

– Да, но сейчас всё нормально, – поспешила ответить я, не желая продолжать этот неприятный разговор.

– Хорошо. Береги себя, – ты правильно меня поняла, и больше мы не говорили об этом.

Ох, уж это наше Выхино. И район неблагополучный, и сероводородом пахнет, и Капотня рядом. Но что поделаешь, кто-то родился в Майами, а кто-то в Выхино. Вернее, родились мы с тобой на Ждановской, а потом её переименовали, и стала наша Ждановская называться Выхино. Как и на всех станциях метро, рядом всегда расположены транспортные станции. И наше Выхино не исключение. Вдоль проезжей части выстроились автобусные и троллейбусные остановки. Целый день возле каждой из них стоит длинная очередь. Подъезжает автобус, и люди медленно просачиваются в него, пробивая свои билеты. Уже заполненным, он отъезжает, и на смену ему подъезжает другой. Вереница автобусов и вереница пассажиров. И так продолжается до глубокого вечера. Но вот стрелки часов приближаются к 11 вечера, и жизнь этого спального, отдалённого от центра места постепенно замирает. Автобусы подъезжают уже с большими интервалами и долго стоят на остановках, дожидаясь последних пассажиров.

С какой бы радостью я приезжала в Выхино раньше, когда возле этой станции много людей, часто приходят автобусы. Но занятия в вечернем отделении института заканчивались строго по расписанию, и поэтому из вагона на нашей станции выходила уже достаточно поздно. Была зима. Выйдя из вагона метро и спустившись вместе с другими пассажирами по скользкой лестнице, я вышла на площадь. Автобусная остановка находилась вдалеке и, не глядя по сторонам, пошла по направлению к ней. Хруст от снега всегда завораживает. Этот звук слышишь нечасто. Его не услышишь летом, его не услышишь в шумном городе и его не услышишь, если не прислушиваешься. Наслаждаясь этим зимним звуком и радуясь, что скоро буду дома, в тепле, совершенно не заметила, как рядом со мной поравнялись два человека. Нет, это были не ангелы. И желания у них были далеко не ангельские. Каждый из них подхватил меня под локти, ноги мои оторвались от земли и повисли в воздухе. Точнее сказать, я двигалась в воздухе. А если ещё точнее, эти два незнакомца, как пушинку, несли меня к пустырю. Со стороны, скорее всего, казалось, что три человека просто идут в одном направлении. Ночь, тишина и только хруст от ног незнакомцев.

Я попыталась сопротивляться, но мои руки были зажаты железной хваткой. Рот свободен, но словно парализован. Мне кажется, сестрёнка, что если бы они попытались прикрыть мой рот, я бы сопротивлялась, кусалась, кричала. А здесь именно от неожиданности была скованность во всём теле. И тогда я начала молиться. Вслух, тихо, спокойным голосом начала обращаться к Богу. Не помню, что тогда говорила, только помню, что это была искренняя просьба, чтобы Господь защитил и сохранил меня. И вдруг мои ноги снова почувствовали землю. «А что, мы ничего», – услышала я, и мои руки снова стали свободными. Медленно, боясь обернуться назад, начала удаляться от этих людей. Вдали увидела подъехавший автобус, и хруст снега от моих ног стал раздаваться всё чаще и чаще.

Прошли годы. Как сложилась жизнь у этих людей? Мне хочется верить, что они стали другими. Каждый из них стал любящим мужем и заботливым отцом. Почему мне так хочется в это верить? Этому учила меня ты.

События 1978–1980 гг.

Наша дача, уютный двухэтажный деревянный домик в ближайшем Подмосковье. Сел в электричку, час в дороге, и вот уже наша станция. Выходишь на платформу и как будто попадаешь в другой мир. Высокие сосны, величественно стоящие вдоль платформы, раскачивающие своими огромными кистями. Солнце словно прячется в их верхушках, и только самые смелые лучи, пробиваясь сквозь них, ласково касаются лица. Лесная тропинка, извиваясь, убегает вдаль, туда, где расположен наш участок.

Проходит совсем немного времени, и вот папа начинает открывать нашу калитку, над которой склонились огромные кусты сирени. Проход открыт, и мы идём по утоптанной дорожке, вдыхая аромат цветов, которые так заботливо посадила мама. Папина гордость – аккуратно подстриженный газон – снова начинает зарастать. Войдя в дом, начинаем открывать окна, затапливаем печку и разбираем свои рюкзаки. И жизнь на нашей даче закипает. Папа снова косит, мама идёт на любимые грядки и начинает прополку. Мы с тобой убираемся в доме, давая бой паукам и мухам. Когда тряпки и швабры сослужили свою добрую службу, мы ставим их за дверь и начинаем готовить, стараясь успеть до того момента, как родители, уставшие, войдут в дом.

Ранней весной мы опять приехали на дачу. Также прошли по тропинке вдоль хвойного леса, подошли к калитке, открыли её и увидели разбитое окно и оторванные петли входной двери нашего домика. Немного растерявшись, папа положил ключи от двери в свой карман. Теперь они были не нужны. Он первый вошёл в дом, и под его ногами захрустели осколки оконного стекла. «Осторожно, не пораньтесь», – сказал он, открывая нараспашку входную дверь.

Единственное место, где была чистота – это были шкафы. Шкафы с пустыми полками. Вещи, все наши вещи, были разбросаны по полу. Всё перемешалось. Вещи родителей, наши с тобой, постельное белье – всё пёстрыми разноцветными горами не лежало, а именно валялось по всему полу.

«А что же в моей комнате?» – подумала я. И когда зашла в свою когда-то чистую комнату, сердце невольно замерло. Почти все игрушки, мои друзья, лежали на полу, затоптанные грязной обувью. Рядом с книжным шкафом огромной горой лежали дорогие моему сердцу книги. Читая их, я могла мечтать, путешествовать, представлять себя юным сорванцом или прекрасной незнакомкой. И теперь этот мой мир, мечты и грёзы, был порван и растоптан. Поднимая книгу за книгой и стряхивая с их страниц стеклянные осколки, думала: «Как странно. Есть люди, которые вокруг себя всё разрушают. Разрушают всё, к чему прикасаются. Окна можно было не бить. Чужую одежду можно было не разбрасывать в таком беспорядке, и совсем необязательно было ходить по детским игрушкам грязными ботинками. Если уж пришли воровать, возьмите. Но зачем так всё вокруг разрушать?»

Были слышны голоса родителей. Папа гневно и громко говорил, забивая при этом молотком оторванные рейки от входной двери. Мама вздыхала и что-то тихо отвечала папе. Внутри меня родился гнев, и я со злобой произнесла: «Пусть этим ворам будет плохо». Именно в тот момент ты и вошла в мою комнату. Внимательно, с болью в глазах огляделась вокруг и остановила свой взгляд на мне. «Я помогу тебе здесь всё убрать, – услышала я твой спокойный голос. – То, что они украли, мы снова купим. Но человеческая жизнь намного важнее любой, даже самой дорогой вещи. Не желай им зла, сестрёнка».

С того времени прошло много лет. Воров так и не нашли. Мы всё смогли убрать, постирать, заклеить и восстановить. Но тогда, стоя в своей комнате, утирая слёзы и слушая твои слова, я получила огромный урок в своей жизни. «Я, маленькая девочка, буду поступать чище и порядочнее, чем эти люди. Я прощаю их за всё зло, что они сделали. Я прощаю их за мои раздавленные игрушки и порванные книжки. Я прощаю их, прощаю их», – вначале заставляла себя это произносить, стараясь не смотреть по сторонам. Потом всё легче и увереннее, уже от искреннего сердца, слова стали честными.

Став взрослее, часто раздумывала над твоими словами. Сколько людей, которые сидели в тюрьмах за свои преступления, изменили свои жизни! Это трудно понять, осмыслить. Но мне хочется верить, что кто-то когда-то простил их и стал просить у Бога милости для них.

Отче наш, Сущий на небесах!

Когда Иисуса избивали и распинали, Он, прощая этих людей, просил у Тебя: «Прости им, ибо не ведают, что творят». Прошу, дай такое же сердце, как у Тебя. Прошу, исцели и очисти моё сердце от всякого непрощения и боли. Я прощаю этого человека. Прощаю всё, что он сделал плохого в моей жизни.

Прошу Тебя, Господи, дай ему осознать и оставить всякое зло, какое он причинил мне и другим людям. Пусть в его жизнь придёт Твоё спасение и Твоя жизнь!

Я верю, что Ты слышишь и отвечаешь. Ведь я молилась Тебе во имя Отца, Сына и Святого Духа.