Не потерять всё

Не потерять всё
Татьяна Тульская

Книга Татьяны Тульской "Не потерять всё" – это серия писем, написанных от лица автора её сестре, в которых писательница вспоминает события и истории из их общего детства. Ненавязчиво в текст повествования вплетены размышления автора на сложные темы и вечные вопросы. Читается книга легко, а жизненные события, которые вспоминает главная героиня, могут быть знакомы каждому читателю.

Здравствуй, сестрёнка

Лето 2017 года. Холодное, дождливое, осеннее лето 2017. Дожди и холод, холод и снова дожди. Дождь с градом или дождь с порывистым ветром. Часто и то, и другое. С наступлением июня горожане смотрели с утра в окна, ожидая летнего тепла, но снова хмуро надевали тёплые куртки, выбегая из домов, спеша по своим привычным делам. В июле пришло странное состояние принятия данной погоды. Люди улыбались, смотря на свои термометры, где отметка по Цельсию не превышала 15 градусов. Зато по Фаренгейту были все 60! Прогнозы погоды стали не просто интересной темой, а предметом шуток и весёлого настроения.

Прошел холодный июль, на смену ему пришел август, и первые по-настоящему тёплые дни стали звать горожан на природу, на дачи и ближайшие водоёмы. Лето, наконец, вступило в свои права, но слишком поздно. Незаметно прошел август, первые сентябрьские дни порадовали своим теплом, но постепенно, день за днём, лето стало застенчиво отступать, давая место красавице осени. Снова пришли дожди, порывистые ветра уносили последние остатки тепла, нагоняя тяжёлые тёмные облака, которые закрывали собой всё ещё пытающееся пробиться осеннее солнце.

И именно в один из таких дождливых дней, когда по окнам стекали струи холодного дождя, свернувшись калачиком в уютном пледе, взяв блокнот и ручку, я решила написать тебе, сестра моя, это письмо. Мы давно не созванивались. Давно не встречались. Мы всё время спешим, боимся не успеть, опоздать. И в результате: «Завтра позвоню, завтра напишу», – успокаиваем мы себя. Но, как по замкнутому кругу, всё повторяется вновь и вновь.

Мне хочется писать тебе искренне, с любовью, вспоминая дни, когда мы жили с родителями. Что-то ты вспомнишь, а что-то узнаешь от меня впервые. Раньше, когда мы жили вместе, ты любила разговаривать со мной, маленькой своей сестрёнкой. Ты делилась своими радостями, победами и печалями. А я любила слушать тебя. Ведь ты доверяла мне, маленькой девочке, свои секреты. Секреты старшей сестры. Ты знала, что я могу выслушать; слушая, не возражать и, самое главное, понять тебя. Ты научила меня быть искренней. Именно поэтому, держа сейчас ручку и этот блокнот, буду искренне писать тебе, моя любимая сестра.

События 1972–1975 гг.

Как же я люблю вспоминать наше беззаботное детство! Сколько времени проводили мы вместе, играя в прятки в траве на бугре, который находился рядом с нашим девятиэтажным серым домом. Как же мы любили этот бугор! Трава там высокая, есть где спрятаться. Ты меня ищешь, а я убегаю в заросли ковыля и не просто прячусь, вжимая голову в плечи, а словно замираю, стараясь дышать как можно тише.

От такой тишины вокруг невольно прислушиваюсь к жужжанию шмеля, который медленно пролетает мимо меня к душистому жёлтому цветку. «Это – донник», – рассказывал мне папа. Вон в траве прыгает кузнечик, смешно оттопырив задние лапки. Вот он запрыгнул на ромашку и словно застыл на ней. От дуновения ветра цветок начинает раскачиваться. Но это не пугает смельчака. Кажется, что кузнечику нравится сидеть на этой ромашке и вместе с ней раскачиваться из стороны в сторону, смотреть, что там наверху, далеко-далеко.

Моей ноге становится щекотно. Отвожу взгляд от кузнечика и вижу, как по ноге бежит муравей. Осторожно трогаю его пальцем. Он пугается и начинает метаться в разные стороны, ища спасения. Стряхиваю его и снова прислушиваюсь к летнему шуму. Подул ветер, трава зашелестела и, как морская волна, стала раскачиваться из стороны в сторону.

«Ага! Попалась!» – слышу твой радостный голос, и вместе с ним исчезает красота летнего луга. Да, попалась. Теперь я, считая до двадцати, буду искать тебя, моя сестрёнка. Мне будет тяжело пробираться сквозь эту высокую траву, чтобы найти тебя. Раздвигая руками ковыль, медленно, шаг за шагом, буду ходить в поисках тебя. Покусанная комарами, в ссадинах от колючек громко заплачу, не желая дальше играть в прятки. Ты победила. Окажется, что ты была совсем рядом. Нужно было только обернуться, чтобы найти тебя. Ты обнимаешь меня, вытираешь мои горькие слезы и убеждаешь, что в следующий раз водить будешь только ты. Но водить всё время одному человеку неинтересно. Ты просишь меня только один раз поискать тебя, и, как и в прошлый раз, твоя несчастная покусанная сестра навзрыд сообщит, что игра окончена…

С наступлением зимы наш любимый бугор притягивал нас заснеженными склонами. Всей детворой мы строили большие снежные лабиринты. По крайней мере, мне, маленькой девочке, они казались просто огромными. С утра до вечера мы могли бегать среди них, бросая друг в друга снежками. Как же было несправедливо и обидно, когда мои маленькие, рыхлые снежки не долетали до мальчишек. А их большие, плотно слепленные, больно били по моей шапке.

А сколько снеговиков родилось и растаяло на нашем бугре! Рыхлый снег скрипит под ногами. Иду по нему, толкая вперёд снежный ком. Вначале он маленький, может спрятаться в моих пушистых варежках. Но вот, шаг за шагом, движение за движением, снежный шар начинает расти. Идти и толкать вперёд снежный ком всё труднее и труднее. Но я продолжаю двигаться, оставляя за собой утрамбованную дорожку, в которой кое-где начинает показываться замёрзшая земля. Наш бугор уже не пустынное место. Теперь на нём будет жить наш снеговик. Большой, из чистого белого снега. А вечером, замёрзшие, но счастливые, мы шли с тобой домой, чтобы прильнуть к холодному окну и смотреть на нашего снеговика. Кругом всё бело от снега. Снеговик сливается с сугробами. Но морковка-нос яркой точкой выделяется среди белого, мерцающего под зимней луной фона.

Но больше всего мы с тобой любили скатываться с нашего бугра на санках. Твои были без спинки, и тебе нравилось, лежа на них, разгоняться руками и мчаться к подножию этого бугра. Мне же нравились санки со спинкой. Не торопясь, садилась я в них, отталкивалась и заворожённо смотрела, как всё быстрее и быстрее несусь вниз. В своих детских фантазиях я представляла, что сижу в санях, запряжённых красивой лошадкой. Моя лошадка мчится быстро. От скорости начинает захватывать дух. Ветер со снегом летит в лицо. Радость, смех, восторг – всё смешивается в этом полёте, и тут резкое торможение в снег, мои санки останавливаются. Но в мыслях, всматриваясь вперёд, я всё ещё лечу на них так далеко, как могут видеть мои глаза. После медленно поднимаюсь, беру верёвку от санок, словно это уздечка, и снова веду свою «лошадку» к вершине горы.

А наши любимые качели? Часами могли мы смотреть, высоко взлетая на шатких детских качелях, как движется небо над нашими головами. А помнишь, как мы решили спрыгнуть с них на спор, кто долетит дальше? Дальше, конечно же, прыгнула ты. Ну а я. я больно упала и с разодранными коленками горько плакала обиженными слезами. Ты меня успокаивала, как могла, но в твоих глазах я видела радость победы. Как ты ни пыталась это спрятать, у тебя, сестрёнка, это не получилось. Ох, и злилась я тогда на тебя, и ещё сильнее вырывались из моих глаз горькие слёзы.

А ещё мне хочется поделиться с тобой другим воспоминанием (об этих переживаниях ты не знаешь). Когда ты стала взрослее, летом родители отправляли тебя в лагерь. Атмосфера проводов была торжественной и праздничной. Вереницы автобусов с красными флажками, счастливые лица детей, обнимающих родителей, и спешащие к детям вожатые, в свой отряд. Вдали стоящий огромный грузовик, доверху заполненный детскими чемоданами. Раздавался горн, и эта торжественная колонна начинала своё медленное движение. Из открытых окон автобусов дети радостно махали родителям и на их просьбу «пиши» утвердительно кивали головами. Когда ты уезжала, мы с мамой очень любили читать твои письма. Вернее, читала мама, а я слушала, затаив дыхание, представляя тебя сидящей у костра или весело марширующей вместе с отрядом на линейку. Слушала и завидовала тебе, моя взрослая сестра.

В то время я была маленькой четырёхлетней девочкой, и до лагеря мне было расти и расти. Поэтому родители увозили меня в деревню, где, как говорила мама, я «пила полезное коровье молоко, ела деревенские яйца и дышала свежим воздухом».

Как ты помнишь, наша деревня находилась рядом с рекой Окой. В те далёкие семидесятые годы от Каширы до Серпухова ходил пассажирский катер «Заря», развозя людей по сёлам и деревням. Два часа в одном направлении и два часа обратно. Чтобы преодолеть такое большое расстояние за короткий промежуток времени, нужен был быстроходный катер. И именно «Заря», как никто другой, мог справиться с такой задачей. Когда он проносился по реке, волны от него были просто огромные. Ну, по крайней мере, так раньше мне казалось.

В один из жарких летних дней мы с родителями загорали на берегу. На моей голове была надета белая хлопковая панамка. В пухлых ручонках я держала детский совочек и железное ведёрко. Каким же это было увлекательным и забавным занятием – играть у берега Оки. Наполняешь ведёрко мокрым речным песком, оно становится всё тяжелее и тяжелее. Вот уже маленькие ручки не могут удержать его. Переворачиваю своё ведёрко и с любопытством смотрю, как речной песок снова погружается на дно, и только мелкая рябь идёт от этого места. Ведро снова пустое и лёгкое. А вокруг столько мягкого песка. Совочек так и тянется к нему. А вот и катер показался вдали. Люди, отдыхающие на берегу, повернули головы на звук приближающего быстрохода. Быстро, очень быстро он прошёл мимо нас, и почти все, кто был на берегу, с радостными возгласами вбежали в воду. Ох, ну и волны шли от катера! В накат, всё сильнее и яростнее волна за волной ударялась о берег.

А люди… Восторг, смех, крики – всё смешалось в растревоженной реке.

И вот эти волны стали приближаться ко мне, маленькой девочке, с наполненным песком ведёрком и совочком в руке. От первых волн меня слегка закачало, но, не убегая, как заворожённая, я продолжала смотреть на приближение большой волны, не чувствуя никакой опасности. Волна приблизилась быстро и, словно слизнув меня с берега, накрыла собой, увлекая в пучину реки. Белая панамка, совочек и ведёрко – всё было поглощено бушующей водой вместе с маленькой девочкой. «Как больно!» – это то, что я почувствовала, сестра моя, в первые секунды. Речная вода проникала в моё детское тело отовсюду, вызывая резкую боль. Не было рук мамы, которая убрала бы эту боль, защитила и помогла. Не было папы, который бы поднял меня высоко-высоко над этой водой. В тот момент я была абсолютно одна. Сейчас мне сложно описать тебе всё, что я тогда почувствовала. Но, наверное, это и не нужно. Не знаю, сколько это длилось по времени, но помню, что наступил момент, когда боль стала просто невыносимой. И что можно было сделать тогда, как не смириться с неизбежным? Я перестала сопротивляться водной стихии и в тот самый момент увидела Свет, который стал медленно приближаться ко мне. И чем ближе Он был, тем легче становилось моему телу. Боль постепенно прошла, и на смену ей пришла удивительная лёгкость. Было ощущение, что от Его присутствия всё, что убивало меня, уходит. Этот Свет наполнил собою всё. Казалось, что само солнце опустилось в реку. Как же было прекрасно находиться в этом Свете! Не было ни боли, ни страха. Покой, радость, счастье, блаженство – даже не знаю, как описать тебе моё состояние в тот момент. Если ты спросишь меня, думала ли я о маме, скажу честно: «Нет». Тогда мне хотелось только одного – находиться в этом Свете и не уходить от Него.

Да, и ещё. Забыла тебе сказать, какие красивые камушки были на дне реки. Вспомнила ли я тогда о своём ведёрке, чтобы положить в него эти камни? Не помню. Но что я точно помню, они были очень красивые. Свет, в котором я находилась, касался и этих камней. И они переливались так, как если бы это были драгоценные камни самой высокой чистоты. И вдруг всё это исчезло, и наступила полная темнота.

Прошло не так много лет, я подросла, и мама со слезами на глазах вспоминала о том дне, когда я тонула. Как оказалось, какой-то мужчина увидел, как маленькую девочку поглотила волна, и бросился её, т.е. меня, спасать. Из маминого рассказа я узнала, что когда этот человек всё-таки подхватил меня под водой и вытащил на берег, то тут же стал делать искусственное дыхание. По словам мамы, воды из меня вышло очень много. Кто был этот ангел-спаситель, не знаю. Но благодаря этому человеку я продолжаю жить, моя любимая сестра, и сейчас пишу тебе это письмо.

«А что после той встречи со Светом?» – спросишь ты. Четырёхлетний ребёнок вряд ли имеет хоть какое-то понятие о Боге, о жизни после смерти. Он вообще о смерти не думает. И я в свои детские годы об этом не думала. Всё, что произошло тогда, на дне реки, для меня было уверенностью, что это так ярко светило жаркое летнее солнце. Что это его лучи пробились сквозь толщу воды, освещая дно. Только намного позже мне случайно попалась в руки книга Моуди «Жизнь после жизни». И читая её, я словно заново пережила тот момент и наконец поняла, что это был за Свет и что в действительности произошло тогда со мной.

Не знаю, может, именно этот случай невольно отразился на всей моей дальнейшей жизни. Ты же помнишь, я постоянно была в поиске чего-то, что имеет смысл жизни. Ведь мы живём не просто, чтобы есть, пить, учиться, родить детей и научить их есть, пить и дать им образование, чтобы и они тоже… И так по бесконечно пустому, не имеющему никакого смысла кругу.

Ты любила повторять, что смысла жизни нет. Есть сама жизнь. Есть человек, который создаёт вокруг себя свой мир, своё окружение, свои интересы – т.е. всё то, в чём ему комфортно и удобно. Я не соглашалась с тобой и продолжала свой поиск. Как же мне было интересно всё, что было за гранью естественного! Этот мир пленил, увлекал. Я искала единомышленников, тех, кто также ищет или уже нашёл то, ради чего стоит жить.

События 1985–1990 гг.

Ты же помнишь мою подругу Людмилу? Несколько раз она была у нас в гостях. Тебя ещё рассмешили наши шпаргалки, исписанные мелким почерком. Он был настолько мелкий, что ты, смеясь, сказала, что если учителя не увидят шпаргалки, то уж лупу, которой мы будем пользоваться, чтобы их прочитать, точно увидят. Одна из шпаргалок выпала из твоих рук, и смех сменился удивлением. Это была не просто длинная шпаргалка, она была длиннющая. Мелкая узкая гармошка, превратившаяся в исписанную полоску длиною в несколько метров. «Девочки, – сказала ты тогда голосом строгого учителя. – Гораздо проще было бы выучить предмет, чем столько времени тратить на эти шпаргалки». Мы согласились с тобой, но меня распирало чувство гордости, что ты оценила наш труд.

У Людмилы была очень интересная мама. Звали её Светлана Павловна. Я не случайно назвала её «интересная», потому что этот человек стал для меня примером во всём. Это была молодая женщина лет сорока, невысокого роста, слегка полноватая, с копной вьющихся русых волос. Глаза у неё были необыкновенные. И дело не в цвете или форме. Они были понимающими. Когда она слушала меня, эти глаза были сочувствующими, иногда улыбающимися. Часто интересующимися и всегда понимающими. Для меня, гадкого утёнка в страшном переходном возрасте, этот человек стал кумиром. Когда наступали выходные дни, я всегда старалась прийти к подруге в гости. Как только представлялась хоть малейшая возможность, вваливалась к ним домой и уходила, когда уже оставаться было неприлично.

Так как мой кумир увлекался всем паранормальным и сверхъестественным, неудивительно, что я безоговорочно разделяла и впитывала в себя всё, чему меня учила и что рассказывала Светлана Павловна. Мне было интересно всё неизведанное, сокрытое от простых людей. И, конечно же, хотелось делать всё, чтобы мой кумир оценил моё почитание и уважение.

Сколько раз ночью ты просила меня, сестрёнка, не печатать на машинке. Тебе нужна была тишина, тебе надо было выспаться, чтобы утром встать и убежать на работу. А я держала в руках «сокровище», данное мне на время. Это были прошитые ксерокопии книг по хиромантии, хатха и раджа йоге, гороскопы и т. п. Чтобы не мешать твоему сну, находила в этих листах схемы, линии и начинала их трепетно срисовывать. Всё то время я печатала и изучала. Изучала и снова печатала. Да, всё это было новым, необычным. Но всё чаще я ловила себя на мысли, что оно не давало той жизни, с которой я встретилась тогда под водой.

Спасибо, что все эти годы ты не вспоминала ту неловкую ситуацию, в которой я оказалась, когда ты пришла со своими друзьями домой. Это был предновогодний зимний вечер. Я была дома одна, сидела на полу, обёрнутая белой простыней, обставленная свечами, и читала нараспев мантры. Неожиданно дверь открылась, и вы с друзьями вошли в нашу квартиру. От мороза ваши лица были раскрасневшимися и весёлыми. Вы что-то громко обсуждали, но, когда наши глаза встретились, все замолчали. Слова мантр застыли у меня в горле. Наступила неловкая тишина, и чтобы как-то спасти ситуацию, ты произнесла: «Моя сестра ищет смысл жизни. Не будем ей мешать». И с этими словами чуть ли не вытолкала всех к лифту, закрывая за собой дверь. Когда вы ушли, я переоделась, сняв с себя смешную белую простыню. Задула свечи и выбросила их в ведро.

В комнате стояла гнетущая тишина, и только воздух был наполнен ненавистным запахом потухших свечей. Открыв окно, подставила своё красное от смущения лицо навстречу холодному пронизывающему ветру, пытаясь справиться с учащённым сердцебиением. На этом мой опыт с чтениями мантр был закончен.

Мой кумир с понимающими глазами всё ещё оставался моим кумиром. По-прежнему, как губка, я впитывала всё, что она мне говорила. Но однажды ученица не послушалась своего учителя. Как ты помнишь, через два-три месяца после моей истории с мантрами я сломала ногу. Банальное падение – картонка, положенная на кафельную плитку у входа в подъезд. Итог – закрытый перелом левой ноги со смещением кости. Ох, и намучились вы со мной тогда! Спасибо, спасибо, спасибо за каждый день, когда ты заботилась обо мне! В первые дни после перелома стоять на одной ноге, даже если ты на костылях, просто невыносимо. Здоровая нога некоторое время терпит непосильную нагрузку, потом начинает трястись и отказывается одна держать всё тело. Только через несколько дней она крепнет и начинает работать за себя и «за того парня». Но до этого момента надо было дойти, точнее сказать, допрыгать. И в такие моменты вы с папой и мамой всегда были рядом. Там, где нельзя было присесть, вы буквально несли меня на руках. А сколько раз вы с улыбкой и любовью отвечали на мои «принесите, дайте, помогите». За всё то время вы ни разу не ответили мне грубостью или отказом.

В один из вечеров мне позвонила Светлана Павловна. «Телепатически я вижу, что врачи наложили гипс неправильно. Нога плохо срастётся. Гипс надо снять», – безапелляционно заявила она мне по телефону. Сейчас это кажется смешным, но в тот момент во мне началась борьба. Как поступить: послушаться моего кумира и заработать ещё один бонус? И какой бонус! Или же довериться врачам? Да, мне уже надоело ходить на костылях. Тем более, что ходила не только дома, но и ездила в институт. Третий курс Института Связи – это серьёзно. Не хотелось терять год. Поэтому даже в то время старалась не пропускать лекции. «Светлана Павловна, нет», – робко ответила я. «Ты мне не веришь?» – услышала её то ли удивленный, то ли разочарованный голос. Что я могла ответить в тот момент? Сказать правду, что не верю? Сказать, что и великие гуру могут ошибаться? Что это – моя нога, а не её? Что если она ошибается, то рискую остаться хромой я, а не она? Ответила, что ничего не хочу трогать, и стала в глазах моего кумира простой смертной.

Наконец настал тот день, когда мы поехали снимать гипс. Ты тогда сказала, что нужно взять с собой костыли. «Зачем?» – удивление отразилось на моём лице. Последнее время я прекрасно передвигалась. Да, в гипсе, да, медленно, НО без всяких не то что костылей, даже без палочки! Чем, кстати, очень гордилась. А тут ты говоришь про костыли. Не обращая внимания на мои возражения, с невозмутимым лицом ты взяла в руки костыли и поехала со мной в травмпункт. Когда мы благополучно доехали, я вошла в кабинет, а ты осталась в коридоре. Врач, молодая женщина, долго рассматривала гипс, переворачивая мою ногу в разные стороны. Если ты помнишь, он был очень толстый. Т.к. перелом был со смещением, пришлось накладывать гипс в несколько слоёв, чтобы кость нормально срослась.

Всегда с улыбкой вспоминаю один момент. Молодая женщина пытается разрезать мой гипс. Она сжимает ножницы со смешным закруглением на концах, с силой надавливая в одном и том же месте. Но всё безрезультатно. Врач пытается разрезать гипс в другом месте, но он держится на ноге мёртвой хваткой. В кабинете тишина, слышно только тяжёлое дыхание молодой женщины, сражающейся с упрямым гипсом. Победа остаётся за последним, и тогда она уходит за подмогой. Минут через пять в кабинет приходит мужчина, с крепкими руками и, судя по всему, такими же крепкими нервами. Врач протягивает ему ножницы. С невозмутимым лицом мужчина берёт инструмент и пытается разрезать мой гипс, но у него не получается продвинуться хотя бы на сантиметр. Отбрасывая эти ножницы, он берёт другие, по размеру раза в два больше прежних. Следуют новые попытки. И если вначале этот мужчина с небрежной ухмылкой сквозь свои густые усы смотрел на меня и молодого врача, то теперь, весь раскрасневшийся, сосредоточенно пытался разрезать непобедимый гипс. Ну и испугалась же я тогда!

«А вдруг они так и не смогут разрезать мой гипс, и придётся жить с ним всю жизнь?!» – в голову лезли печальные мысли. И когда я уже нарисовала в своём воображении весь ужас моей дальнейшей жизни с этим гипсом, как по волшебству, этот врач развернул его, и нога снова стала свободной. Моя нога, худенькая, слабая.

И пальчики на ногах такие же худенькие и бледные. Все мои пять пальчиков. И я начала их бережно считать, начиная с большого: «Один, два, три, четыре… А где пятый?» Снова, уже с чувством тревоги, повторила счёт: «Один, два, три, четыре». Пятого пальца, моего мизинчика, не было. «А где мой палец?» – с трепетом в голосе спросила я у врачей. Они повернулись ко мне одновременно и посмотрели на меня, как на ненормальную. Не знаю, что каждый из них подумал в тот момент, но они стали считать мои пальцы: «Один, два, три, четыре, пять». У них всё сошлось. Вслух я снова начала считать свои пальцы, чтобы они поняли, что я их не обманываю и с головой у меня всё в порядке: «Один, два, три, четыре». Пятого пальца так и не было. Усатый врач от смеха дёргал своими усами (или же усы дёргались от его смеха?). В тот момент мне было всё равно. Он смеялся, а мне не давал покоя вопрос: «Где мой мизинец? Высох, отвалился? Может, он в отрезанном гипсе?» Молодая врач взяла мою руку и медленно стала водить по каждому пальцу на ноге: «Один, два, три, четыре и… пять!» Ура, я нашла своего потеряшку. От долгого хождения в гипсе он стал настолько маленьким, скрюченным, словно вжавшимся в ногу. Он был не таким, каким я его помнила. Поэтому и не могла его найти.

Ура! Гипса нет, все пальцы на месте. И, конечно же, сестра, как мне пригодились костыли! Гипс был снят, но переломанная нога ещё была слишком слаба, чтобы на неё можно было опираться. Помню, мы дошли до выхода, ты вызвала такси, и так мы вернулись домой.

Когда в нашей жизни ничего не меняется, мы живём, не задумываясь. Это как плыть по течению. Есть своё расписание, свои планы, свои желания. И нет ничего, что может помешать этим планам и мечтам исполниться. До того момента, пока не происходит сбой в чём-либо. Для меня этим сбоем был перелом ноги. Да, это было временно. Да, всё было под наблюдением врачей. Да, я была окружена любовью близких людей. Но это всё равно заставило остановиться и задуматься.

И я помню летний вечер. Было тепло, уже стемнело, я лежала на диване. Все переживания после перелома прошли. Гипс сняли, все пальцы были на своих местах. Уже можно было опираться на ногу и, не торопясь, ходить по улице. Было сложно спускаться по ступенькам, но процесс заживления шёл нормально, и я знала, что рано или поздно и в этом придёт восстановление. Но почему-то в тот момент мне стало так жалко себя, и из сердца вырвалось: «Господи, за что? Почему Ты допустил, чтобы я так прожила эти три месяца?» Невольно накатили рыдания, и слёзы одна за другой побежали по щекам. «Господи, ведь я такая хорошая, – был довод в свою защиту. – Я веду правильный образ жизни. Стараюсь делать добрые дела. Тогда почему, за что?» Это были искренние слова, сказанные не с целью упрекнуть Бога, а из-за непонимания, ПОЧЕМУ? И сквозь слёзы я увидела образ Бога. Именно образ, сестрёнка. Потому что не могу сказать, как выглядит Его лицо. Я понимала, что у этого образа есть губы, нос, глаза. Есть само лицо. Но я этого не видела. Было видно только выражение глаз, которые были исполнены любовью и состраданием ко мне. Больше всего меня потрясло, когда я увидела эти глаза, что Его боль и переживание за меня были гораздо большими, чем мои собственные. Т.е. моё переживание за саму себя было ничтожным по сравнению с тем, как Он переживал за меня. Было видно, как Он хочет мне помочь, но какая-то невидимая преграда стояла между нами. Из-за неё Господь не мог пройти и помочь мне. Слёзы высохли. Осталась только странная смесь чувств: удивление, непонимание, восторг и, конечно же, вопрос: что это за преграда? Но все равно была радость, что Он рядом, и я не одна. И я, находясь в таком состоянии, погрузилась в глубокий сон.

Отче наш, Сущий на небесах!

Я прихожу к Тебе в этой молитве и открываю пред Тобой своё сердце. Ты знаешь всю мою жизнь. Все мои дела и поступки. Ты есть Свет, который просвещает всякую тьму. Прошу, войди в мою жизнь Твоим светом. Учи меня, как молиться и доверять Тебе каждый день моей жизни.

Во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Аминь.

Без паспорта и денег

События 1975–1980 гг.

Как же мы любили с нашей семьёй путешествовать! Незнакомые города. Они другие. Другие улицы, другие здания. Для меня это был словно новый мир. С восторгом и восхищением часами мы могли гулять по извилистым улочкам неизведанного города, то еле успевая переставлять ноги, которые словно бежали вниз, то медленно, тяжело дыша, поднимались к какому-либо зданию, находящемуся на возвышенном месте. После таких путешествий оставались прекрасные воспоминания и добрые друзья.