– Ладно, до вечера, с меня фисташковое мороженое, – улыбнулась я.
– Именно поэтому я тебя и позвала, – хихикнула Юля и отключилась.
Умом я понимала, что мне совершенно незачем идти в гараж. Но сердце умоляло согласиться. Я боялась признаться, что больше всего на свете хотела увидеть Влада. В школе за эти две недели я видела его всего два раза, и то мельком.
Вечером я натянула джинсы и серую футболку оверсайз, накинула джинсовку, собрала волосы в высокий хвост и вышла из дома. Оказавшись у металлической двери гаража, я услышала голоса. Сердце заколотилось, и я вошла внутрь.
Группа "Абракадабра" стояла на импровизированной сцене в полном составе. Зрителей, кроме меня и Юли, не было. Я облегченно вздохнула и помахала присутствующим в знак приветствия. Влад, как и остальные, поздоровался со мной и продолжил настраивать гитару.
Юля на самом деле была рада меня видеть. Мы шушукались с ней на старом, видавшем виды диване, поедая чипсы и мороженое, пока ребята готовились.
– Платошка стал встречаться с Вероникой, – поведала мне она.
– С той Вероникой, которая, – я замялась, пытаясь подобрать нужные слова.
– Да, с той Вероникой, которая на его дне рождения клеилась к Стасу, – поняла меня Юля.
– Почему? – недоумевала я.
– Ты меня спрашиваешь? – кисло отозвалась Юля. – Иногда мне кажется, что моему брату отшибло мозг. Но горькая правда в том, что Платон уже больше года был влюблен в Нику. И Стас, кстати, это знал. Наверное, поэтому и отшил ее.
– Может, он отшил ее, потому что она ему не нравилась?
– Может, – пожала плечами Юля. – Но вообще Стас очень щепетилен в таких вопросах, говорит, что "никакая баба не стоит мужской дружбы".
Я поежилась. Тема Стаса, мужской дружбы и любовных отношений слишком уж напоминала мне о неразберихе, происходящей в моей личной жизни.
Когда заиграла музыка, мы с Юлей повернулись к музыкантам. Они исполняли свои старые песни, порой по несколько раз отрабатывая некоторые куплеты и придавая некоторым из них новое звучание. Затем парни сделали перерыв, чтобы обсудить моменты выступления. Я смотрела со стороны, как Влад погружен в рабочий процесс: очевидно, он не думал обо мне сейчас. А думал ли в предыдущие три недели? Я пыталась поймать его взгляд, чтобы прочитать ответ в глазах, но он смотрел куда угодно, только не на меня.
Я начала жалеть, что пришла сюда. Несомненно, он не хотел меня видеть. Видимо, он считал ошибкой то, что произошло между нами на крыше. Однако уйти сейчас было бы невежливо по отношению к остальным музыкантам, и я решила досидеть до конца. Все остальные ребята общались со мной как ни в чем не бывало, а вот Влад держался в стороне. За весь вечер он ни разу не заговорил со мной.
Под конец репетиции заиграла музыка, которую я раньше не слышала.
– Это их новое творение, – пояснила Юля.
Мелодия была красивая и немного грустная. А затем я услышала хрипловатый чарующий голос Влада:
Когда пшеница твоих волос лежит на моей груди,
Я хочу кричать, что люблю тебя, и плевать, что там впереди.
Но потом, спустя миг, вспоминаю,
Что ты об этом не знаешь.
Мои чувства меня убивают.
И сдержать их сложней, чем цунами.
Подойди ко мне ближе, родная.
Я в твоих глазах правду читаю.
Я читаю в них чистую истину,
И становится ясным мне смысл весь.
Сердце в груди отчего-то застучало сильнее и громче.
Когда репетиция закончилась, все засобирались по домам. Я тоже поднялась. Влад с Платоном тихо переговаривались, рассматривая листы с нотами. Юля уже была на улице, за ней на выход двинулись Илья с Артемом. Я пошла следом, но внезапно меня окликнули.
– Саш, задержись ненадолго, пожалуйста, – голос Влада звучал сухо и как-то по-деловому.
Я повернулась и, подняв брови, спросила:
– Зачем?
Ревков ничего не ответил. Он пожал руку Платону, который, махнув мне на прощанье, направился к выходу. Влад, пройдя мимо меня, закрыл за ним дверь на засов. Мы остались наедине.
– Как тебе песня? – спросил Ревков, опираясь на стену.
– Нормально, – коротко ответила я.
– Как у тебя дела? Мы давно не общались.
– Нормально.
– И все?
– Если тебе так интересно, как у меня дела, почему не звонил? – едко спросила я.
– Я не знал, как тебе сказать.
– Сказать что?
Влад прикрыл глаза и тихо произнес:
– Все то, что я сказал в этой песне.
– Это ты ее написал?
– Да.
Не зная, что ответить, я присела на диван и сложила руки на груди.
– Это было такое паршивое время, ты бы знала, – продолжал он.
– Почему?